«Потом эти люди приезжают домой и вещают всем, как они духовно выросли…»
5 июня, 2019 8:44 дп
Валерий Зеленогорский
Игорь Бродский поделился
Валерий Зеленогорский:
Тибетский барабан.
Утром позвонил товарищ и доложил, что вернулся из Тибета. Сергеев тоже собирался в Лхасу, но жена решительно сказала «нет», он не стал спорить, понял, что духовные искания – не его удел.
Друг горячо убеждал Сергеева, что в Тибете его горизонт значительно расширится, но Сергеев знал, что это не так, – он давно понял: куда ни поедешь, ничего не изменится, только дорожные неурядицы отравят существование.
Новые правила, когда нужно раздеваться в аэропортах в интересах безопасности, однажды привели Сергеева к неприятностям.
Он летел в Самару, три раза отложили вылет, он от ярости выпил в буфете, и когда объявили посадку, он был готов. На спецконтроле, когда предложили снять ботинки и все остальное, он спросил ядовито:
– А трусы не снять? – И стянул их.
Его тут же сняли с рейса, и он хорошо запомнил ночь в отделении транспортной милиции, с бомжами и людьми без документов.
Друг все преодолел, доехал до Тибета и убедился, что Тибет для чужих – это Диснейленд. Монахи превратились в аниматоров, как в турецких отелях: они исполняют для пресыщенных иностранцев программу «В поисках просветления».
Потом эти люди приезжают домой и вещают всем, как они духовно выросли и очистились. Признаться честно, что ты проехал десять тысяч километров и ничего не получил, не каждый может.
Друг Сергеева был другим: он выпил и открыто заявил, что ничего не нашел. Единственное, что его потрясло, – это встреча на окраине Лхасы: он встретил соседа по коммунальной квартире в Сокольниках. Он не видел его около двадцати лет, а встретил в Лхасе, с бритой головой, отсутствующим взглядом, в оранжевом облачении монаха.
Товарищ постеснялся спросить у бывшего соседа, как он из райкома нырнул в далекий дацин, какой смысл ищет бывший расхититель партийных взносов и будущий лама.
После литра с Тибетом покончили, перешли к домашним делам, досталось всем: власти, женам и особенно культуре в текущем моменте.
Стали говорить о театре, который оба когда-то любили, сегодня, слава богу, оба туда ни ногой: там кричат и говорят чудовищные тексты, понять, что это классика, невозможно. В театр пришли люди, выросшие на «Ласковом мае», и такие же режиссеры, желающие объяснить новому зрителю, что король Лир – му…ак, не знающий, как составить договор дарения, а дочери его – прикольные телки и папа чисто не прав. Они верят, что Басков поет в опере, а Газманов – поэт. «И мы так можем, – думает зритель, – только бабок найти надо».
Сергеев сказал пьяному товарищу:
– А ты, брат, сноб, ты свое высокомерие засунь в жопу. Твои Любимов и Захаров на безрыбье тоже морочили голову целому поколению, и что теперь? Под гипнозом ты был?
– Да, манипулировали, согласен, но все же не так грубо, все-таки люди ремеслом владели, – ответил товарищ и упал лицом на стол.
После короткого сна в салате и кинематографу, и всей литературе современной приговор был вынесен однозначный: все говно, аргументы в данной дискуссии не нужны – сердце подсказывает и душа болит.
– Пойдем к бабам, они не подведут, – завыл в голос обманутый товарищ.
Сергеев осмотрел товарища и понял, что он до баб не дойдет, а если дойдет, то расстроится еще больше, чем от искусства, и решил отправить несостоявшегося шаолиньского монаха домой в Бескудниково, где его ждала женщина, с которой он жил, ничего не давая взамен.
Сам он тоже чувствовал себя обманутым вкладчиком: столько лет они с другом уважали себя, считая, что они не такие, как все, что у них есть мотив. Они погружались в призрачный рай чужих слов и грез, замирали с восторгом, глядя на экран или сцену, подглядывая чужую жизнь, роняли слезы над чужими судьбами, не заботясь о своей, так бездарно прожитой.
Так и состарились. Все им уже не нравится, и голова назавтра болит, и сыр не такой свежий, как в 82-м году. Эти пьяные разговоры о высоком тоже надоели, как лицо в зеркале каждое утро, которое брить нужно все дольше и дольше.
Сергеев по инерции зашел в ночной клуб, где мог за свои деньги услышать, что он совсем еще орел, но понял, что и этот театр ему уже не под силу вынести.
Он ехал домой, где его ждала женщина, не виноватая в том, что он съезжает на обочину и пытается ухватить свое прошлое за чужую задницу.
Валерий Зеленогорский
Игорь Бродский поделился
Валерий Зеленогорский:
Тибетский барабан.
Утром позвонил товарищ и доложил, что вернулся из Тибета. Сергеев тоже собирался в Лхасу, но жена решительно сказала «нет», он не стал спорить, понял, что духовные искания – не его удел.
Друг горячо убеждал Сергеева, что в Тибете его горизонт значительно расширится, но Сергеев знал, что это не так, – он давно понял: куда ни поедешь, ничего не изменится, только дорожные неурядицы отравят существование.
Новые правила, когда нужно раздеваться в аэропортах в интересах безопасности, однажды привели Сергеева к неприятностям.
Он летел в Самару, три раза отложили вылет, он от ярости выпил в буфете, и когда объявили посадку, он был готов. На спецконтроле, когда предложили снять ботинки и все остальное, он спросил ядовито:
– А трусы не снять? – И стянул их.
Его тут же сняли с рейса, и он хорошо запомнил ночь в отделении транспортной милиции, с бомжами и людьми без документов.
Друг все преодолел, доехал до Тибета и убедился, что Тибет для чужих – это Диснейленд. Монахи превратились в аниматоров, как в турецких отелях: они исполняют для пресыщенных иностранцев программу «В поисках просветления».
Потом эти люди приезжают домой и вещают всем, как они духовно выросли и очистились. Признаться честно, что ты проехал десять тысяч километров и ничего не получил, не каждый может.
Друг Сергеева был другим: он выпил и открыто заявил, что ничего не нашел. Единственное, что его потрясло, – это встреча на окраине Лхасы: он встретил соседа по коммунальной квартире в Сокольниках. Он не видел его около двадцати лет, а встретил в Лхасе, с бритой головой, отсутствующим взглядом, в оранжевом облачении монаха.
Товарищ постеснялся спросить у бывшего соседа, как он из райкома нырнул в далекий дацин, какой смысл ищет бывший расхититель партийных взносов и будущий лама.
После литра с Тибетом покончили, перешли к домашним делам, досталось всем: власти, женам и особенно культуре в текущем моменте.
Стали говорить о театре, который оба когда-то любили, сегодня, слава богу, оба туда ни ногой: там кричат и говорят чудовищные тексты, понять, что это классика, невозможно. В театр пришли люди, выросшие на «Ласковом мае», и такие же режиссеры, желающие объяснить новому зрителю, что король Лир – му…ак, не знающий, как составить договор дарения, а дочери его – прикольные телки и папа чисто не прав. Они верят, что Басков поет в опере, а Газманов – поэт. «И мы так можем, – думает зритель, – только бабок найти надо».
Сергеев сказал пьяному товарищу:
– А ты, брат, сноб, ты свое высокомерие засунь в жопу. Твои Любимов и Захаров на безрыбье тоже морочили голову целому поколению, и что теперь? Под гипнозом ты был?
– Да, манипулировали, согласен, но все же не так грубо, все-таки люди ремеслом владели, – ответил товарищ и упал лицом на стол.
После короткого сна в салате и кинематографу, и всей литературе современной приговор был вынесен однозначный: все говно, аргументы в данной дискуссии не нужны – сердце подсказывает и душа болит.
– Пойдем к бабам, они не подведут, – завыл в голос обманутый товарищ.
Сергеев осмотрел товарища и понял, что он до баб не дойдет, а если дойдет, то расстроится еще больше, чем от искусства, и решил отправить несостоявшегося шаолиньского монаха домой в Бескудниково, где его ждала женщина, с которой он жил, ничего не давая взамен.
Сам он тоже чувствовал себя обманутым вкладчиком: столько лет они с другом уважали себя, считая, что они не такие, как все, что у них есть мотив. Они погружались в призрачный рай чужих слов и грез, замирали с восторгом, глядя на экран или сцену, подглядывая чужую жизнь, роняли слезы над чужими судьбами, не заботясь о своей, так бездарно прожитой.
Так и состарились. Все им уже не нравится, и голова назавтра болит, и сыр не такой свежий, как в 82-м году. Эти пьяные разговоры о высоком тоже надоели, как лицо в зеркале каждое утро, которое брить нужно все дольше и дольше.
Сергеев по инерции зашел в ночной клуб, где мог за свои деньги услышать, что он совсем еще орел, но понял, что и этот театр ему уже не под силу вынести.
Он ехал домой, где его ждала женщина, не виноватая в том, что он съезжает на обочину и пытается ухватить свое прошлое за чужую задницу.