«Постоять и убедиться, что стыдно друг другу смотреть в глаза…»

Мэйдэй

Tata Gutmacher:

Вы меня простите, но я сегодня вспомнила три вещи: две книжки Сорокина, «Очередь» и «Норма». А еще несъедобный полдник в детском садике.
Мама, наверное, я русофоб.
Как бы так попросить тех, кто тоскует по запаху портянок, не везти их сюда с собой?
Вот это, простиоспади, голосование, оно зачем?
Мало вам было?
Просто объясните, чем вы там руководствовались?
Поиграли еще раз, только теперь в еще более умное голосование?
Пошли полегитимировали парочкой голосов «против» остальные сто сорок шесть «за»?
Все еще непонятно, что это бессмысленный акт самопереписи? Постоять посмотреть: как нас много: тех, кто задохся, но смылся? кто не справился и отвалил? кто хоть и частично скурвился, но зато съeпaлся? кто не смог, не смог, не смог, но и жертвовать собой тоже не смог?
Может быть одна причина постоять в этой очереди: постоять и убедиться, что стыдно друг другу смотреть в глаза.
Но мне и из дому, и из парка, и с собачьей площадки было стыдно.
Мне кажется, что ощущение, даже ощущание стыда, бесконечного стыда, прямо на ближайшие несколько вечностей — это единственное доступное нам (уж простите мне это риторическое слово, но я уверена, что я не одна), единственное доступное нам _действие_.
[Помню, в советской школе было слово плебисцит. Неужто все его забыли?]