Портрет родни художника
5 июля, 2017 8:37 дп
Tanya Loskutova
Пока моя бабушка была жива, родню мы видели редко. Поэтому считалось, что у нас всё, как у
людей.
Ну, придёт Бася Марковна… Ну, скажет, что она не может себе позволить целых четыре платья, как моя мама…
Ну, приедет тётя Вера, расскажет о своей системе косвенных признаков… Как вчера вычислила, что соседи шесть раз мылись её хозяйственным мылом…
Или возьмите тётю Олю…
Ну порвёт на себе немного волос… Ну, напомнит, что «мы все родились от камня»…
Зато ничего нашего не ела, боялась, что её отравят…
А когда бабушка умерла, мама вдруг вспомнила, что
у бабушки и её сестёр был свой отец.
«То есть мой дед», поясняла она.
Мне это было всё равно.
Правда, когда она поясняла, что он же мой прадед, я мечтала,
чтобы у меня «затуманился слезой» хоть один глаз. Потому что всё же родня…
Месяц мама ходила задумчивая, и однажды сказала:
— То, что бабушка нам ничего не оставила — мне
плевать.То, что она перед смертью отдала Басе Марковне обезьянку из карельской берёзы — жалко, но как- нибудь переживём, бывали и худшие времена… Но где мой дедушка? Кто- нибудь скажет, где мой дедушка ?!!»
Мы догадались, что вопрос- риторический, дед, который мне прадед, умер, вроде, задолго до революции.
Мои подсчёты отразились на моём лице.
Потому что отчим сказал:»Неважно, когда он умер, но от
вашей семейки всего можно ожидать».
Ну, потом мама объяснила, что у кого-то из » этих малохольных » сестричек есть «большой портрет деда» где «он очень красивый, с окладистой бородой и таким значительным взглядом»…
В общем, если мама опустилась до «окладистой бороды», значит она готова к бою.
Глупо перечислять вехи её стратегии, но снаряды рвались над родственными головами не один месяц…
Тётки бились в истерике даже когда снаряды не долетали до цели.
Портрет отца-деда-прадеда перевозился тётками из дома в дом так, как будто они ждали ОМОНа.
И вот — развязка. Последним пристанищем портрета
оказался дом тёти Веры.
Однажды утро она буднично развернула перед нами клетчатый передник, вынула из него кусок серого картона с размытым овалом, бросила на стул и вежливо спросила: «Можно сюда?»
Так скучно эта мелодрама закончилась не потому, что мне надоело рассказывать.
Артистичным тётушкам, как и всем в нашем роду, нравился процесс, а не результат.
С первой минуты я заподозрила, что мама видит портрет в первый раз…
На увеличенной раз в двести фотокарточке был старик с раздвоенной жиденькой бородкой, в сером, цвета его бороды, костюме, с круглыми, как у игрушечной кошки, глазами — в тон к
пиджаку серыми глазами. С аккуратной черной точкой-
зрачком…
Однажды я застала маму в глубокой задумчивости.
Наклонив голову, она с интересом смотрела на
серого, в сером, растушёванном тумане своего деда.
— Танька, — спросила она тихо, — ты видела когда- нибудь такие пустые глаза? В них же ничего нет… Аб-со-лют-но ничего!!!…
Портрет я больше не видела.
Этот среднестатистический старик исчез из истории нашей семьи.
Да и истории, собственно, никакой не было…
Так, отдельные всплески…
Одно хорошо — переругавшиеся между собой тётки вспоминали об этом эпизоде каждая по-своему и каждой из них получалась своя история семьи.
Tanya Loskutova
Пока моя бабушка была жива, родню мы видели редко. Поэтому считалось, что у нас всё, как у
людей.
Ну, придёт Бася Марковна… Ну, скажет, что она не может себе позволить целых четыре платья, как моя мама…
Ну, приедет тётя Вера, расскажет о своей системе косвенных признаков… Как вчера вычислила, что соседи шесть раз мылись её хозяйственным мылом…
Или возьмите тётю Олю…
Ну порвёт на себе немного волос… Ну, напомнит, что «мы все родились от камня»…
Зато ничего нашего не ела, боялась, что её отравят…
А когда бабушка умерла, мама вдруг вспомнила, что
у бабушки и её сестёр был свой отец.
«То есть мой дед», поясняла она.
Мне это было всё равно.
Правда, когда она поясняла, что он же мой прадед, я мечтала,
чтобы у меня «затуманился слезой» хоть один глаз. Потому что всё же родня…
Месяц мама ходила задумчивая, и однажды сказала:
— То, что бабушка нам ничего не оставила — мне
плевать.То, что она перед смертью отдала Басе Марковне обезьянку из карельской берёзы — жалко, но как- нибудь переживём, бывали и худшие времена… Но где мой дедушка? Кто- нибудь скажет, где мой дедушка ?!!»
Мы догадались, что вопрос- риторический, дед, который мне прадед, умер, вроде, задолго до революции.
Мои подсчёты отразились на моём лице.
Потому что отчим сказал:»Неважно, когда он умер, но от
вашей семейки всего можно ожидать».
Ну, потом мама объяснила, что у кого-то из » этих малохольных » сестричек есть «большой портрет деда» где «он очень красивый, с окладистой бородой и таким значительным взглядом»…
В общем, если мама опустилась до «окладистой бороды», значит она готова к бою.
Глупо перечислять вехи её стратегии, но снаряды рвались над родственными головами не один месяц…
Тётки бились в истерике даже когда снаряды не долетали до цели.
Портрет отца-деда-прадеда перевозился тётками из дома в дом так, как будто они ждали ОМОНа.
И вот — развязка. Последним пристанищем портрета
оказался дом тёти Веры.
Однажды утро она буднично развернула перед нами клетчатый передник, вынула из него кусок серого картона с размытым овалом, бросила на стул и вежливо спросила: «Можно сюда?»
Так скучно эта мелодрама закончилась не потому, что мне надоело рассказывать.
Артистичным тётушкам, как и всем в нашем роду, нравился процесс, а не результат.
С первой минуты я заподозрила, что мама видит портрет в первый раз…
На увеличенной раз в двести фотокарточке был старик с раздвоенной жиденькой бородкой, в сером, цвета его бороды, костюме, с круглыми, как у игрушечной кошки, глазами — в тон к
пиджаку серыми глазами. С аккуратной черной точкой-
зрачком…
Однажды я застала маму в глубокой задумчивости.
Наклонив голову, она с интересом смотрела на
серого, в сером, растушёванном тумане своего деда.
— Танька, — спросила она тихо, — ты видела когда- нибудь такие пустые глаза? В них же ничего нет… Аб-со-лют-но ничего!!!…
Портрет я больше не видела.
Этот среднестатистический старик исчез из истории нашей семьи.
Да и истории, собственно, никакой не было…
Так, отдельные всплески…
Одно хорошо — переругавшиеся между собой тётки вспоминали об этом эпизоде каждая по-своему и каждой из них получалась своя история семьи.