Поменять фамилию?
17 апреля, 2022 10:12 дп
Евгения Лещинская
Евгения Лещинская:
К вопросу о том, что жизнь русских, точнее русскоязычных, разбросанных по всему миру, теперь тоже будет не сахар. Коллективная вина (в чем?) – коллективное наказание (за что?)
Как известно, наш человек, где бы он ни жил, очень склонен к самоистязанию в частности и к мазохизму вообще. Все вдруг мученически принялись примерять на себя образ немецкого бюргера послевоенного образца. Потерянного, запуганного, униженного, оплеванного изгоя. Стоп! Отношение к каждому из нас зависит исключительно от отношения к себе самому.
Недалеко от меня, в доме напротив, живет человек по фамилии Вайлдгруббе. Американец с немецкими корнями. С немецкой мамой и немецким папой, который совсем молодым остался навсегда где-то подо Ржевом. Вдова с тремя детьми после войны попала в американскую зону оккупации Грос-Гессен. Ей помогли перебраться к родной сестре в Штаты. Дальше надо было начинать жить заново. Доброжелатели советовали поменять фамилию, чтобы ничто не напоминало, чтобы никто не узнал, чтобы затеряться и раствориться. Немецкая мама трех детей сказала: нет. Мы оставим свои прежние имена. И будем жить так, чтобы доказать всем, что мы люди. И чтобы больше никто и никогда не мог отождествлять немцев со зверями. Эта женщина всю жизнь проработала в доме престарелых, ухаживала за стариками. А трое детей, девочка и два мальчика, стали врачом-онкологом, архитектором и педагогом (последний как раз мой сосед, университетский профессор). Не было случая, сказал он, чтобы кто-то косо посмотрел в нашу сторону или недоброжелательно отозвался о нашей семье.
We cherish our reputation,- сказал он.
Наша репутация – это мы сами.
Евгения Лещинская
Евгения Лещинская:
К вопросу о том, что жизнь русских, точнее русскоязычных, разбросанных по всему миру, теперь тоже будет не сахар. Коллективная вина (в чем?) – коллективное наказание (за что?)
Как известно, наш человек, где бы он ни жил, очень склонен к самоистязанию в частности и к мазохизму вообще. Все вдруг мученически принялись примерять на себя образ немецкого бюргера послевоенного образца. Потерянного, запуганного, униженного, оплеванного изгоя. Стоп! Отношение к каждому из нас зависит исключительно от отношения к себе самому.
Недалеко от меня, в доме напротив, живет человек по фамилии Вайлдгруббе. Американец с немецкими корнями. С немецкой мамой и немецким папой, который совсем молодым остался навсегда где-то подо Ржевом. Вдова с тремя детьми после войны попала в американскую зону оккупации Грос-Гессен. Ей помогли перебраться к родной сестре в Штаты. Дальше надо было начинать жить заново. Доброжелатели советовали поменять фамилию, чтобы ничто не напоминало, чтобы никто не узнал, чтобы затеряться и раствориться. Немецкая мама трех детей сказала: нет. Мы оставим свои прежние имена. И будем жить так, чтобы доказать всем, что мы люди. И чтобы больше никто и никогда не мог отождествлять немцев со зверями. Эта женщина всю жизнь проработала в доме престарелых, ухаживала за стариками. А трое детей, девочка и два мальчика, стали врачом-онкологом, архитектором и педагогом (последний как раз мой сосед, университетский профессор). Не было случая, сказал он, чтобы кто-то косо посмотрел в нашу сторону или недоброжелательно отозвался о нашей семье.
We cherish our reputation,- сказал он.
Наша репутация – это мы сами.