«Пленных не берём!»
7 января, 2022 3:53 пп
Мэйдэй
Игорь Бродский поделился
Slava Shifrin:
Сын сообщил нам, что 31-го декабря он приедет домой, потому что армейское командование отпустило «русских» праздновать «Новигод».
«А ты считаешься русским?», — удивились мы с женой.
«Конечно! Мне же в детстве «Незнайку» читали. К тому же, для того, чтобы не оставаться на выходные на базе, «русскими» станут и марокканский танкист, и друзский пограничник, и бедуинский следопыт», — ответил сын и добавил, что приедет он не один, а с девушкой, у которой нет никаких «русских» корней, но она всю жизнь (все свои 20 лет) мечтала поучаствовать в праздновании настоящего Нового Года.
«И ёлку надо ставить?», — ужаснулся я
«И «Ольвье» делать?», — простонала жена.
«Разумеется!», — командирским голосом распорядился сын, — «Условия, максимально приближенные к боевым! Полный контакт! Пленных не берём!»
И мы бросились выполнять приказ по гарнизону.
Я взял на своём заводе справку «стратегически важного работника», позволяющую мне беспрепятственно передвигаться по стране во время карантина, и поехал к маме за холодцом (мама всегда на Новый Год делает холодец, и в этот раз холодец дождался своего звёздного часа).
Жена, заручившись аналогичной справкой от своей фабрики, отравилась в магазин по майонез.
31-го числа мы закончили работу необычно рано — около 7 вечера, и жена сразу приступила к приготовлению новогоднего торта. Она решила не заморачиваться и испечь простой незатейливый тортик под названием «Монастырская изба»: скатала 18 трубочек из сметанного теста, начинила их вишней, предварительно вымоченной в коньяке, испекла, сложила слоями в виде домика, промазав все слои сметанным кремом, посыпала домик тёртым шоколадом и ягодами черники выложила окна и двери. Всего 3 часа работы, и тортик готов!
А я тем временем спустился в кладовку искать ёлочные украшения. Искусственную ёлку, купленную на новогоднем базаре лет 25 назад и использовавшуюся по назначению раза 3, я выудил из-под неактуальной в нынешнем сезоне лыжной амуниции, и англо-русских словарей, привезенных их Союза 30 лет назад и не использовавшихся в Израиле по назначению ни разу. В дальнем углу кладовки я обнаружил коробку с надписью: «Когда мы были молодыми», в коробке было много игрушек, в том числе ёлочных.
Пока жена украшала квартиру и следила за тортом, я начал прогревать телевизор, не включавшийся лет 15. «Хорошо бы», — говорю, — «Найти в телевизоре какой-нибудь новогодний концерт: с Леонтьевым, с Лещенко, с Ротару».
«Думаешь они ещё живы?», — недоверчиво спросила жена.
«Вряд-ли», — вздохнул я и на всякий случай нашёл в Ютюбе запись концерта «Песня-86», где все уже не молоды, но ещё вполне голосисты. Затем занял позицию на кухне, по левую руку поставил миску с тщательно отваренными овощами, банку икры и банку селёдки, разложил пакеты с колбасами, справа водрузил ведёрко с майонезом, включил запись лекции о мамлюкском периоде в Палестине и начал компоновать новогодние закуски. Не заглядывая в рецепт и думая о мамлюках, ловко соорудил десяток салатов. Помнят руки! Ох помнят!
В освободившуюся от торта духовку жена засунула ультимативное советское «горячее» — мясо «по-французски» — блюдо, которое не подают ни в одном французском ресторане, и о котором не слышал ни один француз.
Ближе к 11 часам я облачился в парадную футболку с эмблемой московской олимпиады на груди и олимпийским мишкой на спине. Жена вошла в образ и хотела надеть вышиванку, привезенную из Киева, но я сказал, что это перебор. Байковый халат и бриллиантовые серьги будет достаточно.
И тут в дверь позвонили! От неожиданности задрожал холодец, и подпрыгнул горошек в «Оливье», сами собой замигали лампочки на ёлке, «Родительский дом — начало начал», — запел мумифицированный Лещенко из выключенного телевизора, «Лаванда, горная лаванда», — ответила ему Ротару из Ютюба.
«Третий звонок», — обьявила жена, — «Наш выход».
Мэйдэй
Игорь Бродский поделился
Slava Shifrin:
Сын сообщил нам, что 31-го декабря он приедет домой, потому что армейское командование отпустило «русских» праздновать «Новигод».
«А ты считаешься русским?», — удивились мы с женой.
«Конечно! Мне же в детстве «Незнайку» читали. К тому же, для того, чтобы не оставаться на выходные на базе, «русскими» станут и марокканский танкист, и друзский пограничник, и бедуинский следопыт», — ответил сын и добавил, что приедет он не один, а с девушкой, у которой нет никаких «русских» корней, но она всю жизнь (все свои 20 лет) мечтала поучаствовать в праздновании настоящего Нового Года.
«И ёлку надо ставить?», — ужаснулся я
«И «Ольвье» делать?», — простонала жена.
«Разумеется!», — командирским голосом распорядился сын, — «Условия, максимально приближенные к боевым! Полный контакт! Пленных не берём!»
И мы бросились выполнять приказ по гарнизону.
Я взял на своём заводе справку «стратегически важного работника», позволяющую мне беспрепятственно передвигаться по стране во время карантина, и поехал к маме за холодцом (мама всегда на Новый Год делает холодец, и в этот раз холодец дождался своего звёздного часа).
Жена, заручившись аналогичной справкой от своей фабрики, отравилась в магазин по майонез.
31-го числа мы закончили работу необычно рано — около 7 вечера, и жена сразу приступила к приготовлению новогоднего торта. Она решила не заморачиваться и испечь простой незатейливый тортик под названием «Монастырская изба»: скатала 18 трубочек из сметанного теста, начинила их вишней, предварительно вымоченной в коньяке, испекла, сложила слоями в виде домика, промазав все слои сметанным кремом, посыпала домик тёртым шоколадом и ягодами черники выложила окна и двери. Всего 3 часа работы, и тортик готов!
А я тем временем спустился в кладовку искать ёлочные украшения. Искусственную ёлку, купленную на новогоднем базаре лет 25 назад и использовавшуюся по назначению раза 3, я выудил из-под неактуальной в нынешнем сезоне лыжной амуниции, и англо-русских словарей, привезенных их Союза 30 лет назад и не использовавшихся в Израиле по назначению ни разу. В дальнем углу кладовки я обнаружил коробку с надписью: «Когда мы были молодыми», в коробке было много игрушек, в том числе ёлочных.
Пока жена украшала квартиру и следила за тортом, я начал прогревать телевизор, не включавшийся лет 15. «Хорошо бы», — говорю, — «Найти в телевизоре какой-нибудь новогодний концерт: с Леонтьевым, с Лещенко, с Ротару».
«Думаешь они ещё живы?», — недоверчиво спросила жена.
«Вряд-ли», — вздохнул я и на всякий случай нашёл в Ютюбе запись концерта «Песня-86», где все уже не молоды, но ещё вполне голосисты. Затем занял позицию на кухне, по левую руку поставил миску с тщательно отваренными овощами, банку икры и банку селёдки, разложил пакеты с колбасами, справа водрузил ведёрко с майонезом, включил запись лекции о мамлюкском периоде в Палестине и начал компоновать новогодние закуски. Не заглядывая в рецепт и думая о мамлюках, ловко соорудил десяток салатов. Помнят руки! Ох помнят!
В освободившуюся от торта духовку жена засунула ультимативное советское «горячее» — мясо «по-французски» — блюдо, которое не подают ни в одном французском ресторане, и о котором не слышал ни один француз.
Ближе к 11 часам я облачился в парадную футболку с эмблемой московской олимпиады на груди и олимпийским мишкой на спине. Жена вошла в образ и хотела надеть вышиванку, привезенную из Киева, но я сказал, что это перебор. Байковый халат и бриллиантовые серьги будет достаточно.
И тут в дверь позвонили! От неожиданности задрожал холодец, и подпрыгнул горошек в «Оливье», сами собой замигали лампочки на ёлке, «Родительский дом — начало начал», — запел мумифицированный Лещенко из выключенного телевизора, «Лаванда, горная лаванда», — ответила ему Ротару из Ютюба.
«Третий звонок», — обьявила жена, — «Наш выход».