Период массового прихода «мальчишей-плохишей» в политику

Одно из вполне очевидных отличий последних двух десятилетий от предыдущих состоит в невероятной девальвации базовых понятий политики, от концепции государства до концепции свободы.

Дело не только в пост-модернистской инфляции, описанной Бодрияром, когда симулякр занимает место подлинного объекта, дело ещё и в том, что новый век сделал допустимой негативную социальную репутацию. То есть, человек может выйти в политическую, публичную сферу с лозунгом «вот такое я говно», и не потерять (а, возможно, как демонстрирует Трамп или филлипинский президент Дутерте, и приобрести) электоральные очки.

И ведь дело не в том, что соответствующие политики являются сертифицированными злодеями (в дополнение, новый век ещё и обеспечил, с самого начала, принудительный курс анализа сортов говна).

Они именно что совсем не обязательно злодеи в буквальном смысле слова — зато они «бравирующие злодейством» симулякры насилия, которого (население и другие страны) боятся зачастую больше, чем реальных рек крови, проливаемых предполагаемым Доктором Зло с президентскими лычками.

Интересно, что упомянутые злодеи без кавычек и с кавычками вынуждены учитывать сложившиеся правила: они не рискуют просто захватывать власть, предпочитая хоть какие-то, но выборы для легитимизации собственного положения; они чаще всего не могут себе позволить массовых репрессий и публичных казней — по разным причинам, но чаще всего из-за страха перед непредсказуемой реакцией — что собственного народа, что «мирового жандарма».

Как мне кажется, этот феномен — своего рода плата за прозрачность общества и отношений в нем, которая параллельно росла и институционализировалась. В коммуникационно медленном обществе предыдущих веков можно было рассчитывать на сокрытие неприглядных фактов в биографии, или «аморалки», или финансовых проблем. Сегодня, особенно при приближении кандидата к высшим должностям, «рентген» общества безжалостен и почти мгновенен: и для того, чтобы жесткие, злые и беспринципные люди могли добиваться своего, им понадобился вот этот простой коммуникационный прием. «Да, я вот такое говно, но говорю то, что вы хотите услышать и обещаю делать то, что вы хотите чтобы было сделано» — не особенно считаясь с собственной, и без того подмоченной (по старым правилам) репутацией и, тем более, с туманными перспективами.
Литературное осмысление злодейства всегда рисует соответствующих персонажей стратегами, считающими на множество ходов вперед; скромная реальность показывает, что они в лучшем случае изворотливые тактики, мало способные к тому, чтобы сформулировать далеко идущие цели.
Гораздо интереснее не этот — опасный, без сомнений — период массового прихода «мальчишей-плохишей» в политику — а тот, который формулируется сегодня в качестве институциональной реакции на современность. Будет ли это новая пуританская (и, естественно, ханжеская) мета-нравственность? или, наоборот, более мягкие критерии, вроде снисходительности к до-карьерным грехам при жестокой требовательности к words & deeds уполномоченного периода жизни политика?

За углом эпохи Трампа (и Путина, кстати) маячат люди, идущие на смену — второй половины 1960-х годов рождения, с «открытыми биографиями», закрученные в продолженные социальные связи (в том числе — социальные сети), объективно более «общительные и «синтетические» в смысле взглядов и даже действий. Снижение стандартов представляется более вероятным, но как именно общественная мораль и сложная коллективная ответственность за избирательные решения распорядится — «темна вода в облацех»…