«Пенка морская обволакивала пальчики…»
10 мая, 2023 8:29 дп
Олег Утицин
Олег Утицин, 10 май 2014 г.:
волшебная книжка с картинками
Отцу моему посвящается
Около дома, на дороге, были желтые камни.
С белыми шрамами от лошадиных подков. Солнечные лучи отражались от этих камней и слепили глаза.
В дни дождей коричневая вода теплом струилась с гор между камней, покрывалась большими пузырями от капель, отвесно падающих с неба, и было очень приятно вступать босыми ногами в эти ручьи цвета кофе с молоком.
И с пенкой…
В хорошую погоду вспоминалось, как дождь мыл камни.
И если удавалось вставать рано утром, можно было услышать цокот копыт черной лошади.
Шлепая босыми пятками по кофейным ручьям, подбежать к дороге и успеть посмотреть в отрешенные лошадиные глаза, и изумляться тому, как ее копыта не соскальзывают с мокрых камней.
И еще завидовать пятилетнему загорелому мальчишке, которого эта лошадь везла на рынок.
Вниз, ближе к морю.
Мальчишка сидел в настоящем кожаном седле. Вернее, на нем.
Скрестив ноги, как йог.
С черных, блестящих под лучами утреннего солнца, мокрых лошадиных боков свисали мешки, выпуклые от арбузов, винограда и копченого домашнего сыра.
Мальчишка искоса смотрел на меня, а потом отводил взгляд, будто не заметив.
Он был горд.
Он был на коне!
И еще прутиком помахивал, чтобы подстегнуть лошадь.
И тогда она начинала торопиться, все звонче цокая подковами, и все внимательнее разглядывая желтые камни под ногами, чтобы не поскользнуться и не уронить седока.
Ребенок все же…
И лошадь аккуратно спускалась вниз, в сторону моря, туда, где тогда был рынок, похлестывая себя черно-смоляным хвостом по крупу, отгоняя мух.
И собаки, выползающие из-под кружевных металлических калиток, сонно смотрели ей вслед. Некоторые зевали…
… . Мне было пять лет, и я смотрел на волны.
Галька на пляже была теплой. Я сидел рядом с морем, которое подбиралось ко мне пеной от волн, Сквозь прозрачную воду были видны камни и ракушки. От них отражалось солнце.
Загадочно это было.
Солнце на небе.
И солнце в море.
Солнце в море было ближе.
Его можно коснуться
Пенка морская обволакивала пальчики.
И тянула за собой.
К разноцветным камням в прозрачной глубине, на которых искрились солнечные зайчики.
Это можно было потрогать даже ногами.
Это можно было поймать.
И вдруг я перестал чувствовать ступнями гальку.
Море таскало меня к спасительному берегу, а потом обратно.
К себе!
Потихонечку это делало, унося от горячих сухих камушков пляжа.
Мне было пять лет. Помните, как Вас в таком возрасте взрослые подбрасывали к потолку?
Это ощущение полета помните?
И неизбежность падения…
И как бы нежно тебя не ловили, все равно ребрам больно от пальцев.
Восторг сильнее боли.
А в море больно не было. Мягкая волна развернула меня лицом к берегу, и я видел, как родители с друзьями играют в карты, сидя на горячих сухих камнях. Потом я видел море изнутри.
Потом видел берег.
Я все время пытался коснуться ступнями дна, чтобы оттолкнуться ближе к берегу, но ноги болтались как веревки в воде.
Не кричал.
И страшно не было.
Просто это было одно из новых ощущений жизни – море лелеяло меня в себе, как младенца в утробе.
Отец посмотрел в мою сторону. Вбежал в воду в окружении серебряных брызг, и вытащил меня на берег.
А море подлизывалось к берегу…
Всё ближе и ближе подбираясь к горам. И с гор навстречу морю по ущельям стремились хрустальные реки.
Однажды из самолета я увидел правду — это не реки впадают в море.
Всё наоборот
Это море подминает берег под себя, и, притворяясь дождями, снегами, ручьями и реками, меняя направление и ритм своего слияния, впивается в сушу…
Там, в Афоне, между морем, берегом и горами лежала дорога. И ей доставалось больше всех. Море подмывало её штормами. А снега с гор по весне текли к ней подземными реками. Асфальт вспучивался, осыпался неожиданно или вдруг выскакивал горбом.
Дорога была важна для людей. И потому берег начали закидывать огромными бетонными кубами, чтобы помешать волнам подобраться к дороге. Море терпеливо обмывало и эти кубы, или било их волнами во время штормов. Мы, дети, понимали всё это. И море понимали. И землю.
Людей?
Нет, не понимали. Даже не понимали — зачем они? Чтобы загорать и купаться? Но и этого они толком не умели делать.
Из людей нам были интересны Славик и Жорка, например, которые могли с двухметровой высоты бетонных кубов нырнуть почти к подножию этих камней.
Туда, где при прозрачной бирюзовой спокойной морской волне, которая без пенки даже при встрече с берегом, туда, где глубина не больше полуметра, эти ребята могли нырнуть так, чтобы при входе в верхнюю плёнку моря, они чувствовали, как правильно изогнуть спину, чтобы пройти по воде между небом и землёй, не ударившись и не ободравши пузы свои.
Во время шторма волны били об эти камни так, что с грохотом сгребали от них за собой кучи гальки, и мы стояли, цепляясь пальцами ног за острые рёбра кубов, и высматривая сверху, как волна уходит, обнажая прибрежные камушки и не оставляя никакой водяной подушки для нас, прыгунов. И ждали, когда волна придёт, собравшись в пушистый белый комок на гребне, в который и нужно было попасть в момент приводнения, потому, что если промахнёшься — промахнёшься на всю жизнь — лбом об камни, а потом тебя еще волной об куб. И море остатки всего этого, оставшегося от тебя, утащит за собой.
Мы тоже так научились нырять — прямо в гребень волны. Со временем научились.
Когда ты врезаешься с высоты в закручивающуюся пену, сам изгибаешься как волна, и сильно выгребаешь в сторону моря, чтобы не попасть под удар следующего вала. А потом — еще вперед, и в сторону, подальше от кубов за спиной, а потом чувствуешь, что море затягивает тебя в свою глубь — туда, откуда берегов не видно, и начинаешь подыгрывать. Тащишь? Тащи, но как только ты волной к берегу, — я с тобой, пять-десять гребков — и ты уже ближе к земле. И не забывать оборачиваться, чтобы пеной большой волны не накрыло со спины. Но тут главное — чувствовать ритм моря. А как его не почувствовать, если ты болтаешься вместе с ним…
Я же почувствовал этот ритм еще в пять лет, когда море убаюкивало меня внутри себя.
После того случая, когда мы вернулись в Москву, отец отдал меня учиться плаванию.
Плавать в бассейне и плавать в море…
В любом бассейне нет живого дыхания моря.
В бассейне море не с тобой…
В бассейне мне было стыдно перед морем.
В бассейне мне было стыдно утонуть…
В бассейне я чувствовал себя коварным изменщиком.
В бассейне я чувствовал себя не на своём месте.
Знаете, к чему всё это? К тому, что однажды был день, когда солнце светило и ветер с моря был. И штормило прилично.
Люди боялись терять отпускные дни, и жарились на солнце, обжигали ступни о раскалённую гальку, но в море не заходили дальше первой волны. Даже первая сшибала с ног, утаскивала камни из-под ног, а с женщин срывала купальники.
Трое студентов из Тбилиси оказались тогда на том пляже. Они были пьяные. Худые и бледные. В черных длинных трусах. И нырнули они со скал втроём, синхронно демонстрируя удаль молодецкую.
Как раз в ту волну попали, которая их шмякнула о бетонные кубы и уволокла в пучину. Только один сумел высунуться на воздух метрах в тридцати от берега. Люди повскакивали со своих полотенец и надувных матрасов, стали смотреть, как студент слабо помахивал им рукой. Отец толкнул меня в бок: «Чего сидишь?»
Очень тяжело было нам еще с одним мужиком вытаскивать бедного студента на берег. Я помню, что лёг животом на обжигающую гальку, и меня тошнило морской водой, перемешанной с песком. Потом я пошёл посмотреть, как откачивают студента. Он очухался. Взгляд у него был неземной, устремлённый к горизонту. И парень встал и пошёл обратно в море…
Мне было 12 лет в то время.
Я смотрел в спину этому парню, и, может быть, тогда и начал сочинять эту книгу…
Как и он, повинуясь той силе, которая притягивала меня туда — в глубину.
И кажется мне иногда, что вся жизнь моя была соткана из череды попыток вырваться из того, что меня окружало и вернуться на тот берег. Вернуться в Новый Афон, вернуться к тому морю.
Даже когда я не мог этого, я знал как это сделать….
Это нужно для того хотя бы, чтобы любовь осталась. А все остальное пусть проходит. Оно, все остальное, это очень хорошо умеет.
Наверное, тогда и там я понял — чтобы полюбить, нужно погибнуть.
Или наоборот…
Олег Утицин
Олег Утицин, 10 май 2014 г.:
волшебная книжка с картинками
Отцу моему посвящается
Около дома, на дороге, были желтые камни.
С белыми шрамами от лошадиных подков. Солнечные лучи отражались от этих камней и слепили глаза.
В дни дождей коричневая вода теплом струилась с гор между камней, покрывалась большими пузырями от капель, отвесно падающих с неба, и было очень приятно вступать босыми ногами в эти ручьи цвета кофе с молоком.
И с пенкой…
В хорошую погоду вспоминалось, как дождь мыл камни.
И если удавалось вставать рано утром, можно было услышать цокот копыт черной лошади.
Шлепая босыми пятками по кофейным ручьям, подбежать к дороге и успеть посмотреть в отрешенные лошадиные глаза, и изумляться тому, как ее копыта не соскальзывают с мокрых камней.
И еще завидовать пятилетнему загорелому мальчишке, которого эта лошадь везла на рынок.
Вниз, ближе к морю.
Мальчишка сидел в настоящем кожаном седле. Вернее, на нем.
Скрестив ноги, как йог.
С черных, блестящих под лучами утреннего солнца, мокрых лошадиных боков свисали мешки, выпуклые от арбузов, винограда и копченого домашнего сыра.
Мальчишка искоса смотрел на меня, а потом отводил взгляд, будто не заметив.
Он был горд.
Он был на коне!
И еще прутиком помахивал, чтобы подстегнуть лошадь.
И тогда она начинала торопиться, все звонче цокая подковами, и все внимательнее разглядывая желтые камни под ногами, чтобы не поскользнуться и не уронить седока.
Ребенок все же…
И лошадь аккуратно спускалась вниз, в сторону моря, туда, где тогда был рынок, похлестывая себя черно-смоляным хвостом по крупу, отгоняя мух.
И собаки, выползающие из-под кружевных металлических калиток, сонно смотрели ей вслед. Некоторые зевали…
… . Мне было пять лет, и я смотрел на волны.
Галька на пляже была теплой. Я сидел рядом с морем, которое подбиралось ко мне пеной от волн, Сквозь прозрачную воду были видны камни и ракушки. От них отражалось солнце.
Загадочно это было.
Солнце на небе.
И солнце в море.
Солнце в море было ближе.
Его можно коснуться
Пенка морская обволакивала пальчики.
И тянула за собой.
К разноцветным камням в прозрачной глубине, на которых искрились солнечные зайчики.
Это можно было потрогать даже ногами.
Это можно было поймать.
И вдруг я перестал чувствовать ступнями гальку.
Море таскало меня к спасительному берегу, а потом обратно.
К себе!
Потихонечку это делало, унося от горячих сухих камушков пляжа.
Мне было пять лет. Помните, как Вас в таком возрасте взрослые подбрасывали к потолку?
Это ощущение полета помните?
И неизбежность падения…
И как бы нежно тебя не ловили, все равно ребрам больно от пальцев.
Восторг сильнее боли.
А в море больно не было. Мягкая волна развернула меня лицом к берегу, и я видел, как родители с друзьями играют в карты, сидя на горячих сухих камнях. Потом я видел море изнутри.
Потом видел берег.
Я все время пытался коснуться ступнями дна, чтобы оттолкнуться ближе к берегу, но ноги болтались как веревки в воде.
Не кричал.
И страшно не было.
Просто это было одно из новых ощущений жизни – море лелеяло меня в себе, как младенца в утробе.
Отец посмотрел в мою сторону. Вбежал в воду в окружении серебряных брызг, и вытащил меня на берег.
А море подлизывалось к берегу…
Всё ближе и ближе подбираясь к горам. И с гор навстречу морю по ущельям стремились хрустальные реки.
Однажды из самолета я увидел правду — это не реки впадают в море.
Всё наоборот
Это море подминает берег под себя, и, притворяясь дождями, снегами, ручьями и реками, меняя направление и ритм своего слияния, впивается в сушу…
Там, в Афоне, между морем, берегом и горами лежала дорога. И ей доставалось больше всех. Море подмывало её штормами. А снега с гор по весне текли к ней подземными реками. Асфальт вспучивался, осыпался неожиданно или вдруг выскакивал горбом.
Дорога была важна для людей. И потому берег начали закидывать огромными бетонными кубами, чтобы помешать волнам подобраться к дороге. Море терпеливо обмывало и эти кубы, или било их волнами во время штормов. Мы, дети, понимали всё это. И море понимали. И землю.
Людей?
Нет, не понимали. Даже не понимали — зачем они? Чтобы загорать и купаться? Но и этого они толком не умели делать.
Из людей нам были интересны Славик и Жорка, например, которые могли с двухметровой высоты бетонных кубов нырнуть почти к подножию этих камней.
Туда, где при прозрачной бирюзовой спокойной морской волне, которая без пенки даже при встрече с берегом, туда, где глубина не больше полуметра, эти ребята могли нырнуть так, чтобы при входе в верхнюю плёнку моря, они чувствовали, как правильно изогнуть спину, чтобы пройти по воде между небом и землёй, не ударившись и не ободравши пузы свои.
Во время шторма волны били об эти камни так, что с грохотом сгребали от них за собой кучи гальки, и мы стояли, цепляясь пальцами ног за острые рёбра кубов, и высматривая сверху, как волна уходит, обнажая прибрежные камушки и не оставляя никакой водяной подушки для нас, прыгунов. И ждали, когда волна придёт, собравшись в пушистый белый комок на гребне, в который и нужно было попасть в момент приводнения, потому, что если промахнёшься — промахнёшься на всю жизнь — лбом об камни, а потом тебя еще волной об куб. И море остатки всего этого, оставшегося от тебя, утащит за собой.
Мы тоже так научились нырять — прямо в гребень волны. Со временем научились.
Когда ты врезаешься с высоты в закручивающуюся пену, сам изгибаешься как волна, и сильно выгребаешь в сторону моря, чтобы не попасть под удар следующего вала. А потом — еще вперед, и в сторону, подальше от кубов за спиной, а потом чувствуешь, что море затягивает тебя в свою глубь — туда, откуда берегов не видно, и начинаешь подыгрывать. Тащишь? Тащи, но как только ты волной к берегу, — я с тобой, пять-десять гребков — и ты уже ближе к земле. И не забывать оборачиваться, чтобы пеной большой волны не накрыло со спины. Но тут главное — чувствовать ритм моря. А как его не почувствовать, если ты болтаешься вместе с ним…
Я же почувствовал этот ритм еще в пять лет, когда море убаюкивало меня внутри себя.
После того случая, когда мы вернулись в Москву, отец отдал меня учиться плаванию.
Плавать в бассейне и плавать в море…
В любом бассейне нет живого дыхания моря.
В бассейне море не с тобой…
В бассейне мне было стыдно перед морем.
В бассейне мне было стыдно утонуть…
В бассейне я чувствовал себя коварным изменщиком.
В бассейне я чувствовал себя не на своём месте.
Знаете, к чему всё это? К тому, что однажды был день, когда солнце светило и ветер с моря был. И штормило прилично.
Люди боялись терять отпускные дни, и жарились на солнце, обжигали ступни о раскалённую гальку, но в море не заходили дальше первой волны. Даже первая сшибала с ног, утаскивала камни из-под ног, а с женщин срывала купальники.
Трое студентов из Тбилиси оказались тогда на том пляже. Они были пьяные. Худые и бледные. В черных длинных трусах. И нырнули они со скал втроём, синхронно демонстрируя удаль молодецкую.
Как раз в ту волну попали, которая их шмякнула о бетонные кубы и уволокла в пучину. Только один сумел высунуться на воздух метрах в тридцати от берега. Люди повскакивали со своих полотенец и надувных матрасов, стали смотреть, как студент слабо помахивал им рукой. Отец толкнул меня в бок: «Чего сидишь?»
Очень тяжело было нам еще с одним мужиком вытаскивать бедного студента на берег. Я помню, что лёг животом на обжигающую гальку, и меня тошнило морской водой, перемешанной с песком. Потом я пошёл посмотреть, как откачивают студента. Он очухался. Взгляд у него был неземной, устремлённый к горизонту. И парень встал и пошёл обратно в море…
Мне было 12 лет в то время.
Я смотрел в спину этому парню, и, может быть, тогда и начал сочинять эту книгу…
Как и он, повинуясь той силе, которая притягивала меня туда — в глубину.
И кажется мне иногда, что вся жизнь моя была соткана из череды попыток вырваться из того, что меня окружало и вернуться на тот берег. Вернуться в Новый Афон, вернуться к тому морю.
Даже когда я не мог этого, я знал как это сделать….
Это нужно для того хотя бы, чтобы любовь осталась. А все остальное пусть проходит. Оно, все остальное, это очень хорошо умеет.
Наверное, тогда и там я понял — чтобы полюбить, нужно погибнуть.
Или наоборот…