Пароход должен ехать
23 марта, 2019 3:25 пп
PHIL SUZEMKA
Эдуард Бердников стоял на корме и через штаны мрачно чесал себя электродом. Ritrella тихо покачивалась. Оба двигателя были выключены. Океан напоминал деревенский пруд. Ни волны, ни даже ряби. Хоть гусей выпускай. Глубина под килем — пять километров. Полчаса назад я зашёл на мостик и, глянув на карту, позвал Артура:
— Сейчас пять, а через пару часов будет три с половиной. Мы что, лохи, на трёх километрах купаться?
Артур тоже посмотрел на карту и кивнул Диме:
— Обе машины — стоп. Команде купаться. Эдик, не тычь в карту электродом.
Бердников обиделся, забрал электрод с карты и ушёл чесаться на корму. Ritrella с выключенными машинами потихоньку замедляла ход. Артур тоже пошёл на корму.
— Не, дак а с откудова я знал, шо оно там написано?! — сказал Эдик. — Главное, две кнопки соединили, а я отвечай!
…На рассвете приходил французский фрегат и офицер оттуда прорезался на шестнадцатом канале:
— У вас точно всё нормально? Сначала был Distress Call, а сейчас ваш EPIRB передаёт сигналы. Из Осло сообщили, что вы идёте на глубине шести метров.
— EPIRB ты хотя бы не трогал? — спросил Артур у Эдика.
— Который жёлтый? — удивился Бердников. — Оно мне надо? Я токо две кнопки на факсе. Где про стресс написано.
— Distress означает SOS, чтоб ты был здоров, полиглот, — сказал Эдику Артур. — Ты норвежский центр спасения своими кнопками на уши поставил. Вон уже фрегат прислали.
— Дак и писали бы SOS! — возмутился Эдик. — А то — стресс не стресс — хрен разберёт. Шо я — СОСа не понимаю?..
— У нас всё нормально, — ответил фрегату Артур. — Видимо, что-то произошло с электроникой.
— Счастливого пути! — передали французы и фрегат начал таять в густом тумане. — Следите за своими приборами.
— Шо сказали? — заинтересовался Бердников.
— Сказали за тобой следить, — перевёл Артур.
— Тю! — расстроился Эдик и потряс EPIRB. — Балалайка ты жёлтая, ты шо, сука, им передал? Какие шесть метров под водой?
…Ritrella замерла. На борту осталась только вахта. Остальные, раздевшись, забрались на sun-deck и начали прыгать в океан. Я подошёл к Бердникову.
— И вот шо стоим? — сказал Эдик, плюнув за борт. — Пароход должен ехать.
***
…В Мале мы встретились с Ибрагимом. Тогда, десять лет назад, он тоже шёл от Фамагусты до Мальдив. Поехали в гостиницу. Метрах в ста от берега волна билась о рифы, а ближе вода была спокойной, как в тот день, когда мы купались в двухстах милях от Сокотры.
Ritrella крейсировала где-то у экватора и вечером туда улетал Bombardier Dash-8. Стюардесса объяснила что-то про спасательные жилеты, но её никто не слушал. Слушать стали потом, да и то не её, а какого-то самолётного муллу, завывшего перед взлётом молитву. «Бисмилляхи Рахмани Рахим», — послушно повторил я. Потом молитва закончилась и Dash упорхнул в чёрное южное небо. На промежуточной посадке самолётный мулла снова дал о себе знать, сообщив пассажирам, что «Ля Иляха илля Ллах, Мухаммадун — расулю-Ллах». И снова с ним сложно было не согласиться.
В два часа ночи Ritrella встретилась с динги. Наутро по салону прошёл, подволакивая одну ногу, итальянец.
— Потому шо не хер по пароходу бегать, — неодобрительно заметил Эдик. — Тот, другой, тоже молодец — нос сломал об дверь. Сам себе свой нос и сломал. Как Гриша, токо Гриша — ногу. Я пошёл, электрод взял, сварил ему костыля. Этому тоже сварю. И дети ихние — то каминг, то гоуинг, а я следи за всеми. Ноу гуд систем. Пароход же ж не игрушка, правильно?..
За время моего пятилетнего отсутствия Эдик стал боцманом и теперь гонял команду. «Понабрали бандерлогов», — бормотал он. Мальдивцы и ланкийцы старались не смотреть в глаза удаву Бердникову: себе дороже.
На самом деле, экипаж вёл себя идеально. Стоило только о чём-то подумать, как возле тебя возникал человек, готовый выполнить всё, что нужно. Ritrella была вылизана, но настоящий боцман всегда найдёт, чем заняться команде. Без дела никто не сидел.
За нами ходила дони, с которой итальянцы погружались к своим акулам. В шесть утра звонил колокол, в шесть пятнадцать начинался инструкторский брифинг, в шесть тридцать он уходили на первое погружение и возвращались через полтора-два часа к завтраку. Ritrella шла от экватора на север, к острову Хулуле. Шла не торопясь, от острова к острову, от атола к атолу. Мы высаживались с динги на берег, пили кокосовое молоко, купались на песчаных отмелях, исчезавших с приливом.
На берегах стояли дорогущие мальдивские отели и по песку шатались их тоскливые обитатели, провожавшие нас завистливыми взглядами.
На мостике друг друга сменяли Хусейн и Эдик. Бердникова стоянки расстраивали: «Пароход должен ехать».
…Тогда, у Сокотры, тоже была Эдикова вахта и у джойстика рулевого управления стоял именно он. Антипиратский информационный центр слал факсы с обстановкой на морях. Мы только что вышли из Аденского залива, счастливо отбившись от пиратов. Три скифа с этими весёлыми хлопцами двигались у нас по правому борту, три — по левому, а четвёрка болталась в кильватере.
Пиратов смущал sun-deck, на котором грозно торчала спаренная зенитная установка. Её Эдик сварил из старой полукруглой барной стойки и двух труб. Пираты думали часа два и потом, о чём-то посовещавшись по-сомалийски, свернули операцию и отстали, напоследок крикнув по радио «Алла акбар!». «Кто ж спорит!» — воскликнули мы и Эдик ушёл на ходовой мостик заступать на вахту.
Ночью Inmarsat продолжал выбрасывать желтые ленты факсов от Антипиратского центра. Потом бумага кончилась и прибор начал свистеть. Эдик ткнул одну кнопку — свистит. Ткнул другую — тоже свистит. Тогда он заметил, что кнопки соединены линией. «Значит, надо тыкать обе одновременно!», — догадался Бердников и, растопырив пальцы, ткнул. Слово distress ему ни о чём не сказало. Факс умолк, а в Норвегию улетел сигнал бедствия. А тут ещё и EPIRB перемкнуло. Вот фрегат и кинулся нас выручать…
***
…Я не понимаю, в чём драйв жизни в отеле на маленьком острове, где ты платишь по две-три тысячи долларов за ночь и по пять долларов за глоток виски. Ritrella за десять дней побывала минимум на десяти остовах и отмелях. А ночью, когда «пароход ехал», мы засыпали, убаюканные волной и тихим рокотом двух катерпиллеров.
В предпоследний день мы высадились на берег, где команда готовила барбекю, вылепив из песка традиционную акулу. В воде резвились маленькие акулята, сантиметров по тридцать-сорок длиной. Итальянцы со стаканами и фонариками бродили по мелководью, то и дело повторяя «gli squalli bambini!».
Вечером две акулы подошли к борту и часа четыре крутились у кормы. А на следующий день я увидел их штук пятнадцать под водой и чуть не потерял трубку от ужаса. Мне потом сказали, что они не опасные, что питаются они исключительно планктоном, но, честно говоря, в момент встречи именно планктоном я себя и почувствовал. Потом нужно было оторваться от группы и проплыть метров сто до дони. Не могу сказать, что это был самый беззаботный заплыв в моей жизни. А вот самый быстрый — да.
Девочка, с которой мы вместе возвращались на лодку, вцепилась в мою руку с такой силой, что её хватке позавидовала б, пожалуй, любая барракуда. Да я и сам был не прочь в неё вцепиться: во-первых, было страшно, а, во-вторых, девочка была очень красивая. Взявшись за руки, мы плыли к лодке, а снизу к нам поднимались пузыри: это ненормальные дайверы голыми руками гладили у дна своих зубастых «ми-ми-ми» и добывали из скатов электричество…
***
…Десять дней пролетели до обидного быстро и я не знаю, когда меня снова примет Ritrella. Может, через год. Надеюсь. А пока надо жить, что-то делать. Как говорит боцман Бердников: «Пароход должен ехать»…
PHIL SUZEMKA
Эдуард Бердников стоял на корме и через штаны мрачно чесал себя электродом. Ritrella тихо покачивалась. Оба двигателя были выключены. Океан напоминал деревенский пруд. Ни волны, ни даже ряби. Хоть гусей выпускай. Глубина под килем — пять километров. Полчаса назад я зашёл на мостик и, глянув на карту, позвал Артура:
— Сейчас пять, а через пару часов будет три с половиной. Мы что, лохи, на трёх километрах купаться?
Артур тоже посмотрел на карту и кивнул Диме:
— Обе машины — стоп. Команде купаться. Эдик, не тычь в карту электродом.
Бердников обиделся, забрал электрод с карты и ушёл чесаться на корму. Ritrella с выключенными машинами потихоньку замедляла ход. Артур тоже пошёл на корму.
— Не, дак а с откудова я знал, шо оно там написано?! — сказал Эдик. — Главное, две кнопки соединили, а я отвечай!
…На рассвете приходил французский фрегат и офицер оттуда прорезался на шестнадцатом канале:
— У вас точно всё нормально? Сначала был Distress Call, а сейчас ваш EPIRB передаёт сигналы. Из Осло сообщили, что вы идёте на глубине шести метров.
— EPIRB ты хотя бы не трогал? — спросил Артур у Эдика.
— Который жёлтый? — удивился Бердников. — Оно мне надо? Я токо две кнопки на факсе. Где про стресс написано.
— Distress означает SOS, чтоб ты был здоров, полиглот, — сказал Эдику Артур. — Ты норвежский центр спасения своими кнопками на уши поставил. Вон уже фрегат прислали.
— Дак и писали бы SOS! — возмутился Эдик. — А то — стресс не стресс — хрен разберёт. Шо я — СОСа не понимаю?..
— У нас всё нормально, — ответил фрегату Артур. — Видимо, что-то произошло с электроникой.
— Счастливого пути! — передали французы и фрегат начал таять в густом тумане. — Следите за своими приборами.
— Шо сказали? — заинтересовался Бердников.
— Сказали за тобой следить, — перевёл Артур.
— Тю! — расстроился Эдик и потряс EPIRB. — Балалайка ты жёлтая, ты шо, сука, им передал? Какие шесть метров под водой?
…Ritrella замерла. На борту осталась только вахта. Остальные, раздевшись, забрались на sun-deck и начали прыгать в океан. Я подошёл к Бердникову.
— И вот шо стоим? — сказал Эдик, плюнув за борт. — Пароход должен ехать.
…В Мале мы встретились с Ибрагимом. Тогда, десять лет назад, он тоже шёл от Фамагусты до Мальдив. Поехали в гостиницу. Метрах в ста от берега волна билась о рифы, а ближе вода была спокойной, как в тот день, когда мы купались в двухстах милях от Сокотры.
Ritrella крейсировала где-то у экватора и вечером туда улетал Bombardier Dash-8. Стюардесса объяснила что-то про спасательные жилеты, но её никто не слушал. Слушать стали потом, да и то не её, а какого-то самолётного муллу, завывшего перед взлётом молитву. «Бисмилляхи Рахмани Рахим», — послушно повторил я. Потом молитва закончилась и Dash упорхнул в чёрное южное небо. На промежуточной посадке самолётный мулла снова дал о себе знать, сообщив пассажирам, что «Ля Иляха илля Ллах, Мухаммадун — расулю-Ллах». И снова с ним сложно было не согласиться.
В два часа ночи Ritrella встретилась с динги. Наутро по салону прошёл, подволакивая одну ногу, итальянец.
— Потому шо не хер по пароходу бегать, — неодобрительно заметил Эдик. — Тот, другой, тоже молодец — нос сломал об дверь. Сам себе свой нос и сломал. Как Гриша, токо Гриша — ногу. Я пошёл, электрод взял, сварил ему костыля. Этому тоже сварю. И дети ихние — то каминг, то гоуинг, а я следи за всеми. Ноу гуд систем. Пароход же ж не игрушка, правильно?..
За время моего пятилетнего отсутствия Эдик стал боцманом и теперь гонял команду. «Понабрали бандерлогов», — бормотал он. Мальдивцы и ланкийцы старались не смотреть в глаза удаву Бердникову: себе дороже.
На самом деле, экипаж вёл себя идеально. Стоило только о чём-то подумать, как возле тебя возникал человек, готовый выполнить всё, что нужно. Ritrella была вылизана, но настоящий боцман всегда найдёт, чем заняться команде. Без дела никто не сидел.
За нами ходила дони, с которой итальянцы погружались к своим акулам. В шесть утра звонил колокол, в шесть пятнадцать начинался инструкторский брифинг, в шесть тридцать он уходили на первое погружение и возвращались через полтора-два часа к завтраку. Ritrella шла от экватора на север, к острову Хулуле. Шла не торопясь, от острова к острову, от атола к атолу. Мы высаживались с динги на берег, пили кокосовое молоко, купались на песчаных отмелях, исчезавших с приливом.
На берегах стояли дорогущие мальдивские отели и по песку шатались их тоскливые обитатели, провожавшие нас завистливыми взглядами.
На мостике друг друга сменяли Хусейн и Эдик. Бердникова стоянки расстраивали: «Пароход должен ехать».
…Тогда, у Сокотры, тоже была Эдикова вахта и у джойстика рулевого управления стоял именно он. Антипиратский информационный центр слал факсы с обстановкой на морях. Мы только что вышли из Аденского залива, счастливо отбившись от пиратов. Три скифа с этими весёлыми хлопцами двигались у нас по правому борту, три — по левому, а четвёрка болталась в кильватере.
Пиратов смущал sun-deck, на котором грозно торчала спаренная зенитная установка. Её Эдик сварил из старой полукруглой барной стойки и двух труб. Пираты думали часа два и потом, о чём-то посовещавшись по-сомалийски, свернули операцию и отстали, напоследок крикнув по радио «Алла акбар!». «Кто ж спорит!» — воскликнули мы и Эдик ушёл на ходовой мостик заступать на вахту.
Ночью Inmarsat продолжал выбрасывать желтые ленты факсов от Антипиратского центра. Потом бумага кончилась и прибор начал свистеть. Эдик ткнул одну кнопку — свистит. Ткнул другую — тоже свистит. Тогда он заметил, что кнопки соединены линией. «Значит, надо тыкать обе одновременно!», — догадался Бердников и, растопырив пальцы, ткнул. Слово distress ему ни о чём не сказало. Факс умолк, а в Норвегию улетел сигнал бедствия. А тут ещё и EPIRB перемкнуло. Вот фрегат и кинулся нас выручать…
…Я не понимаю, в чём драйв жизни в отеле на маленьком острове, где ты платишь по две-три тысячи долларов за ночь и по пять долларов за глоток виски. Ritrella за десять дней побывала минимум на десяти остовах и отмелях. А ночью, когда «пароход ехал», мы засыпали, убаюканные волной и тихим рокотом двух катерпиллеров.
В предпоследний день мы высадились на берег, где команда готовила барбекю, вылепив из песка традиционную акулу. В воде резвились маленькие акулята, сантиметров по тридцать-сорок длиной. Итальянцы со стаканами и фонариками бродили по мелководью, то и дело повторяя «gli squalli bambini!».
Вечером две акулы подошли к борту и часа четыре крутились у кормы. А на следующий день я увидел их штук пятнадцать под водой и чуть не потерял трубку от ужаса. Мне потом сказали, что они не опасные, что питаются они исключительно планктоном, но, честно говоря, в момент встречи именно планктоном я себя и почувствовал. Потом нужно было оторваться от группы и проплыть метров сто до дони. Не могу сказать, что это был самый беззаботный заплыв в моей жизни. А вот самый быстрый — да.
Девочка, с которой мы вместе возвращались на лодку, вцепилась в мою руку с такой силой, что её хватке позавидовала б, пожалуй, любая барракуда. Да я и сам был не прочь в неё вцепиться: во-первых, было страшно, а, во-вторых, девочка была очень красивая. Взявшись за руки, мы плыли к лодке, а снизу к нам поднимались пузыри: это ненормальные дайверы голыми руками гладили у дна своих зубастых «ми-ми-ми» и добывали из скатов электричество…
…Десять дней пролетели до обидного быстро и я не знаю, когда меня снова примет Ritrella. Может, через год. Надеюсь. А пока надо жить, что-то делать. Как говорит боцман Бердников: «Пароход должен ехать»…