Отличники выученной беспомощности
15 октября, 2023 1:03 пп
Мэйдэй
Наталья Троянцева:
Вчера я посмотрела двухсерийную документалку Андрея Лошака «Пентагон». Тщательно воспроизведённая фактура вполне тянет на метафору — обобщенный образ социального самоощущения в многоцветии меняющегося мира неизменен: к лицу каждого из действующих лиц этой бесконечной пьесы прочно приросла маска жертвы. Жертва строго следует ритуалам социальной адаптации в пространстве советского общежития — благоустраивает личное гнездо в интерьере аварийного здания; работает за зарплату, меньшую, чем пенсия; в поисках лучшей доли едет в Москву — и быстро возвращается, искалеченная физически или душевно; и — мирится с аварийным интерьером, и — протестует в форме неоплаченных долгов по коммуналке. Крайне неохотно «выносит сор из избы», но доверчива чрезвычайно, очень наивна во всём, что лежит за пределами личного бытия.
Выученная беспомощность в самом предельном её ощущении особенно наглядна в образе основной героини: она мгновенно доверяется московским журналистам, мгновенно предаёт и одновременно выгораживает «журналюг» в диалоге-допросе местного полицейского и в диалоге с представителями администрации. Работает уборщицей, мечтает о месте сторожа — «отсидела своё, и домой». Занимает свободные, брошенные жильцами комнаты, отскребая их от мусора и грязи — в качестве компенсации за собственные усилия. Она всему знает цену, оставаясь убеждённой бессребренницей, она робко надеется на Бога и абстрактное лучшее и не верит никому, включая саму себя. Её «приёмный сын», сирота-сосед, связан с нею только сильной душевной привязанностью, никаких материальных или узаконенных гарантий между ними нет. И если он погибнет как соучастник вторжения в Украину, деньги будет выбивать его внезапная жена, вдруг возникшая неведомым именем в его паспорте. А героине достанутся горькие слёзы настоящей потери. Она страшно боится за возможную мобилизацию родного сына и мысленно готова искалечить его, лишь бы он остался жив — в благополучный исход этой агрессии она не верит точно.
Власть как таковую олицетворяют истовые и безликие апологеты путинизма — у них есть имена, остальное тщательно скрыто и надрывно маскируется. Похоже, они рады забыть о собственном существовании и влиться в обезличенное большинство, но статус и деньги жаль терять. Ясно, что живут они сегодняшним днём, как и безвластные горожане, только риски у них выше — и требуют компенсации, хотя бы в плане назойливой засекреченности.
Не менее замечателен обобщенный образ детей, населяющих «Пентагон». Все они — чада либо исчадия виртуальной реальности, по существу. Либо сироты, либо дети спившихся неустроенных одиночек, они черпают смысл и силы в мультсериалах и фантазиях о «героях нынешней войны» и с этих фантомов лепят образы собственной жизни. Огромные, по меркам обыденности, зарплаты участников СВО будоражат воображение — о гигантских посмертных выплатах участники фильма ещё не знали, но уже можно себе представить их реакции: число желающих «связать жизнь» с военнослужащими в Украине резко подскочило после принятия постановления.
Единственная здравая реплика одного из героев фильма в адрес «воюющего за Родину в Украине» — «ты воюешь не за Родину, а за Путина» — повисает в воздухе. Путин опротивел, но есть риторический предел, дальше — страх возмездия. Сменяемость власти рисуется как смена портрета, не более.
Репутация «Пентагона» как «бандитского притона» имеет свои преимущества — чужие не посягают на свободные комнаты, а разобщённые в остальных смыслах соседи точно объединятся против прямой угрозы налаженного status quo. Поразительно осознавать, как это органически масштабируется в пределах страны — замкнутый общим страхом и самоизолированный анклав неизбывной разрухи, гипотетически угрожающий миру присвоенным фантомом американской угрозы как мистическим зачуранием. Риторика и будничный обиход агрессивного бессилия отличников выученной беспомощности, разобщённых наркотической зависимостью совокупного вечного несчастья и кричащих себе и друг другу: не думай! подобно героине советского шедевра «Женитьба Бальзаминова». Уже — разобщённых, ещё — не дерзаюших думать…
Мэйдэй
Наталья Троянцева:
Вчера я посмотрела двухсерийную документалку Андрея Лошака «Пентагон». Тщательно воспроизведённая фактура вполне тянет на метафору — обобщенный образ социального самоощущения в многоцветии меняющегося мира неизменен: к лицу каждого из действующих лиц этой бесконечной пьесы прочно приросла маска жертвы. Жертва строго следует ритуалам социальной адаптации в пространстве советского общежития — благоустраивает личное гнездо в интерьере аварийного здания; работает за зарплату, меньшую, чем пенсия; в поисках лучшей доли едет в Москву — и быстро возвращается, искалеченная физически или душевно; и — мирится с аварийным интерьером, и — протестует в форме неоплаченных долгов по коммуналке. Крайне неохотно «выносит сор из избы», но доверчива чрезвычайно, очень наивна во всём, что лежит за пределами личного бытия.
Выученная беспомощность в самом предельном её ощущении особенно наглядна в образе основной героини: она мгновенно доверяется московским журналистам, мгновенно предаёт и одновременно выгораживает «журналюг» в диалоге-допросе местного полицейского и в диалоге с представителями администрации. Работает уборщицей, мечтает о месте сторожа — «отсидела своё, и домой». Занимает свободные, брошенные жильцами комнаты, отскребая их от мусора и грязи — в качестве компенсации за собственные усилия. Она всему знает цену, оставаясь убеждённой бессребренницей, она робко надеется на Бога и абстрактное лучшее и не верит никому, включая саму себя. Её «приёмный сын», сирота-сосед, связан с нею только сильной душевной привязанностью, никаких материальных или узаконенных гарантий между ними нет. И если он погибнет как соучастник вторжения в Украину, деньги будет выбивать его внезапная жена, вдруг возникшая неведомым именем в его паспорте. А героине достанутся горькие слёзы настоящей потери. Она страшно боится за возможную мобилизацию родного сына и мысленно готова искалечить его, лишь бы он остался жив — в благополучный исход этой агрессии она не верит точно.
Власть как таковую олицетворяют истовые и безликие апологеты путинизма — у них есть имена, остальное тщательно скрыто и надрывно маскируется. Похоже, они рады забыть о собственном существовании и влиться в обезличенное большинство, но статус и деньги жаль терять. Ясно, что живут они сегодняшним днём, как и безвластные горожане, только риски у них выше — и требуют компенсации, хотя бы в плане назойливой засекреченности.
Не менее замечателен обобщенный образ детей, населяющих «Пентагон». Все они — чада либо исчадия виртуальной реальности, по существу. Либо сироты, либо дети спившихся неустроенных одиночек, они черпают смысл и силы в мультсериалах и фантазиях о «героях нынешней войны» и с этих фантомов лепят образы собственной жизни. Огромные, по меркам обыденности, зарплаты участников СВО будоражат воображение — о гигантских посмертных выплатах участники фильма ещё не знали, но уже можно себе представить их реакции: число желающих «связать жизнь» с военнослужащими в Украине резко подскочило после принятия постановления.
Единственная здравая реплика одного из героев фильма в адрес «воюющего за Родину в Украине» — «ты воюешь не за Родину, а за Путина» — повисает в воздухе. Путин опротивел, но есть риторический предел, дальше — страх возмездия. Сменяемость власти рисуется как смена портрета, не более.
Репутация «Пентагона» как «бандитского притона» имеет свои преимущества — чужие не посягают на свободные комнаты, а разобщённые в остальных смыслах соседи точно объединятся против прямой угрозы налаженного status quo. Поразительно осознавать, как это органически масштабируется в пределах страны — замкнутый общим страхом и самоизолированный анклав неизбывной разрухи, гипотетически угрожающий миру присвоенным фантомом американской угрозы как мистическим зачуранием. Риторика и будничный обиход агрессивного бессилия отличников выученной беспомощности, разобщённых наркотической зависимостью совокупного вечного несчастья и кричащих себе и друг другу: не думай! подобно героине советского шедевра «Женитьба Бальзаминова». Уже — разобщённых, ещё — не дерзаюших думать…