«Они везде. Родственники…»
23 марта, 2017 7:46 дп
Евгений Шестаков
Ты живёшь в Москве, работаешь, отдыхаешь, ходишь, спишь, ешь — и всё время чувствуешь, что где-то за Уралом притаились родственники.
А они остро чувствуют, что ты живёшь в Москве. Один. В семидесятиметровой квартире. И ты чувствуешь, что они чувствуют в этой связи. Время идёт. Недвижимость дорожает. И вот они не выдерживают.
К тебе приезжает пробная бабушка. Какая-то троюродная, которая помнит тебя, когда ты еще весил два килограмма, и родители, уходя в запой, подбрасывали тебя кошке.
Бабушка привозит домотканый половик и много архаичной еды. Домашнюю сметану. Которая тебя пробивает на такой дрищ, что на работе ты берёшь отпуск не в Турцию, как хотел, а в сортир. А когда выходишь — они везде. Родственники. Даже растут в ящиках на балконе. Три племянника, две золовки, шурин, сват, деверь, тесть, зять, лось, выпь и рысь! Какая-то тётя Оля с моноклем. Дядя Миша с лысой головой и кудрявой жопой. Ходит по квартире в твоих трусах и угощает всех запахом изо рта. Неясный дедушка в углу, ни разу его не видел, ни разу не шевельнулся, то ли спит, то ли кто-то набожный с собой возит мощи.
И тогда ты сам становишься в центр квартиры, рисуешь вокруг себя мелом круг, подымаешь вверх руку с паспортом, открытым на странице прописки, и говоришь: «Именем Господа и Закона! Нахуй! Нахуй отсюда все!»
И все нахуй.
Евгений Шестаков
Ты живёшь в Москве, работаешь, отдыхаешь, ходишь, спишь, ешь — и всё время чувствуешь, что где-то за Уралом притаились родственники.
А они остро чувствуют, что ты живёшь в Москве. Один. В семидесятиметровой квартире. И ты чувствуешь, что они чувствуют в этой связи. Время идёт. Недвижимость дорожает. И вот они не выдерживают.
К тебе приезжает пробная бабушка. Какая-то троюродная, которая помнит тебя, когда ты еще весил два килограмма, и родители, уходя в запой, подбрасывали тебя кошке.
Бабушка привозит домотканый половик и много архаичной еды. Домашнюю сметану. Которая тебя пробивает на такой дрищ, что на работе ты берёшь отпуск не в Турцию, как хотел, а в сортир. А когда выходишь — они везде. Родственники. Даже растут в ящиках на балконе. Три племянника, две золовки, шурин, сват, деверь, тесть, зять, лось, выпь и рысь! Какая-то тётя Оля с моноклем. Дядя Миша с лысой головой и кудрявой жопой. Ходит по квартире в твоих трусах и угощает всех запахом изо рта. Неясный дедушка в углу, ни разу его не видел, ни разу не шевельнулся, то ли спит, то ли кто-то набожный с собой возит мощи.
И тогда ты сам становишься в центр квартиры, рисуешь вокруг себя мелом круг, подымаешь вверх руку с паспортом, открытым на странице прописки, и говоришь: «Именем Господа и Закона! Нахуй! Нахуй отсюда все!»
И все нахуй.