«Она полыхала вольтовой дугой и искрила своими серыми глазами…»
9 марта, 2019 6:56 дп
Валерий Зеленогорский
Член первого мужа второй жены.
Интеллигентные люди считают, что размер не имеет значения. Так и Хариков считал много лет, пока не начался кризис.
До кризиса жену всё устраивало: и член, и зарплата, и даже мама Харикова – столбовая крестьянка из Рязанской губернии. Но всё проверяется невзгодами.
Пятнадцать лет назад Хариков отбил свою жену у начальника отдела в НИИ проблем низких частот, где они все трудились у станции метро «Семёновская».
Низкие частоты дали высокую страсть, жена начальника покрывалась красными пятнами, когда Хариков заходил к ней в лабораторию, где она что-то измеряла, она полыхала вольтовой дугой и искрила своими серыми глазами.
Хариков, как опытный исследователь, не мог не заметить мелкие вибрации её пышного тела и, несмотря на зависимость по службе, стал окормлять заблудившуюся в своих желаниях овечку из чужого стойла в своём маленьком кабинетике, отгороженном от общей комнаты в лаборатории, которой он руководил.
Перед обедом он вызывал её на ковёр и закрывал дверь от любопытных глаз любимой сотрудницы Марии Ивановны, которая обедала на рабочем месте своей домашней стряпнёй, два других сотрудника уходили в столовую.
Для Марии Ивановны он включал передачу «В рабочий полдень», создавая таким образом звуковую завесу. Она же была ещё сторожем на случай, если кто-то будет рваться в кабинет, включая шастающего в поисках потерявшейся жены начальника.
Он заказал в хозчасти плотные шторы, указав в заявлении, что свет и шум институтского двора мешают ему выполнять план исследовательских работ. Вышло замечательно. Когда в его кабинете начинался спектакль, то занавеси закрывались от жадных глаз девушек из машинописного бюро, которые недоумевали, почему в обед он скрывается за плотной шторой, как Полоний.
Вместо кинжала Хариков орудовал дымящимся от желания прибором и накалял чужую жену своей энергией.
Всё происходило под страхом разоблачения, и это придавало ему силы в запретном грехе, томящем его тонкую душу. Встречая начальника, он трепетал, прятал глаза свои бесстыжие и даже пошёл на вопиющий эксперимент в туалете.
Он замучил её вопросами, а хорошо ли ей в его объятиях, хватает ли ей его мужской силы. Она отвечала, вся красная, что ей хорошо и нежность его покрывает все другие преимущества законного супруга, включая двукратное превосходство в длине и ширине.
Харикова эти выбитые признания распаляли еще больше, и он, преодолев страх, пристроился как-то в туалете к писсуару рядом с тем, где совершал акт опорожнения соперник. Увиденное Харикова ошеломило. Шланг этого сексомета убил его, он потерял покой. Потом, с годами, он успокоился, чужая жена стала законной, иногда он возвращался к этой скользкой теме, но не часто.
Советская власть рухнула, их институт занялся инновациями. Хариков слегка поднялся, стал маркетологом, потом главным аналитиком, начал прилично зарабатывать и жену посадил дома, чтобы другие мужчины не водили её в чужие кабинеты и не показывали ей свои приборы.
С годами секс из ежедневного режима перешел в еженедельный, потом плавно вышел на ежемесячный график, потом только по пьянке, когда непонятно с кем, после ролевых игр и маскарадов раз в квартал, потом…
Все хорошо, если бы не кризис, он попутал все карты: раньше денег дашь – и откупишься от работы рутинной, а теперь сплотиться бы надо перед грядущим Армагеддоном, ан нет, вскрылись язвы и пороки: такой ты и сякой, жизнь загубил, ни денег от тебя, ни любви телесной, ради чего жить, съел мою молодость, украл радость обладания.
Все это жена стала говорить на фоне падающего рубля и обвала рынков. Нашла время, сука…
Хариков где-то читал, что женщинам секс не сильно нужен, это игра у них такая: желаю тебя, милый, до последней капли твоей. На самом деле только притворство, если, конечно, не брать в расчет нимфоманок, которых меньше, чем панд в Красной книге.
Старый зоологический приём стала практиковать: знала, как снять боевой пыл перед охотой, опустошала баки истребителя перед выходом на новую цель. Давно это было, а тут опять началось…
Прямо взбесилась: давай любви нечеловеческой каждую неделю! А где её взять, если тонуса нет? Откуда запитывать прибор? Питание урезано, помидоры рыночные только детям, постоянные крики «Отойди от холодильника!», «На ночь не ешь!». Какая тут любовь под постоянным страхом за завтрашний день!
Хариков её увещевал, объяснял, что никто ему не нужен, в чужих зарослях в засаде не лежит – не охотник он теперь, а дома тоже сплошные холостые выстрелы из-за стресса и падения жизненного уровня.
– Погоди немного, всё наладится, когда достигнем дна, а уж потом рванём наверх, как бумаги Сбербанка.
– Ты рванёшь, не сомневаюсь! Когда деньги были, из дома ветром сдувало, а теперь сидишь сиднем, жрёшь продукты рыночные и спишь, как мишка бурый, только он лапу сосёт, а ты пиво и кровь мою холестериновую, – рычала жена на Харикова.
Он закручинился, хотел уже было сесть на «Золотого конька» и скакать на нем до кондрашки, но врач отсоветовал:
– Нельзя вам, можете крякнуть во время секса с вашей гипертонией. Попробуйте нетрадиционный секс.
Хариков испугался, когда доктор стал показывать альбом с извращениями. Из всех предложений понравились только плётка и шёлковый шнур для эротической асфиксии – единственные из предметов, которые он мог бы использовать для удовольствия.
Купил в салоне плётку и шёлковый шнур под цвет покрывала и поехал домой. По дороге водки захватил для анестезии – первый раз решил попробовать под наркозом.
Сели за стол, все мирно, красиво, разговор задушевный, дело к ночи катится, и тут Хариков решил вопрос задать свой вечный:
– А какой член у первого мужа был, во сколько крат?
Жена сначала смеялась, а потом брякнула в сердцах, что не в два раза больше был, а в четыре. Из вредности сказала – накопился негатив от перемен к худшему.
Обидно стало Харикову, но он стерпел, рассказал ей, что хочет попробовать с ней две новинки, чтобы реабилитировать себя на сексуальной ниве.
Жена вспыхнула огнём и пошла готовить свое тело для любовных игр.
Хариков лежал на супружеском ложе, поигрывая плеткой, и душил себя на пробу.
Когда жена впорхнула, вся наблаговоненная, он начал любовную игру. Поцелуи ему дались легко, он слышал по радио, что за всю жизнь человеку выпадает всего две недели поцелуев. Он явно перебрал свою норму ещё в девятом классе – не отрываясь сутками целовал Зою Самоварову из десятого, позже сверх нормы уже редко хотелось, сразу к делу переходил.
Нужно было приступать к душным ласкам, и он накинул шнур на лебединую шею подколодной змеи. Голова Харикова кружилась, он стал затягивать шнур, делал это нежно и бережно. Сидеть совсем не хотелось, но руки дело знали, глазки любимой почти закатились, однако грудь вздымалась, и видно было, что он попал в яблочко.
Когда она достигла апогея, рука нашла плеть и Хариков почувствовал себя настоящим казаком. В ушах зазвучала песня Высоцкого про коней, особенно выделялась строчка: «Вы тугую не слушайте плеть…»
Первый удар, второй, губы рядом шептали: «Ещё…»
Он ушел к себе в комнату и стал собирать чемодан для долгого срока по тяжелой статье.
Наутро он боялся проснуться, но в обед деваться стало некуда, и он открыл глаза. На кухне раздавалось пение – жена пела про коней, лицо её сияло счастьем.
Валерий Зеленогорский
Член первого мужа второй жены.
Интеллигентные люди считают, что размер не имеет значения. Так и Хариков считал много лет, пока не начался кризис.
До кризиса жену всё устраивало: и член, и зарплата, и даже мама Харикова – столбовая крестьянка из Рязанской губернии. Но всё проверяется невзгодами.
Пятнадцать лет назад Хариков отбил свою жену у начальника отдела в НИИ проблем низких частот, где они все трудились у станции метро «Семёновская».
Низкие частоты дали высокую страсть, жена начальника покрывалась красными пятнами, когда Хариков заходил к ней в лабораторию, где она что-то измеряла, она полыхала вольтовой дугой и искрила своими серыми глазами.
Хариков, как опытный исследователь, не мог не заметить мелкие вибрации её пышного тела и, несмотря на зависимость по службе, стал окормлять заблудившуюся в своих желаниях овечку из чужого стойла в своём маленьком кабинетике, отгороженном от общей комнаты в лаборатории, которой он руководил.
Перед обедом он вызывал её на ковёр и закрывал дверь от любопытных глаз любимой сотрудницы Марии Ивановны, которая обедала на рабочем месте своей домашней стряпнёй, два других сотрудника уходили в столовую.
Для Марии Ивановны он включал передачу «В рабочий полдень», создавая таким образом звуковую завесу. Она же была ещё сторожем на случай, если кто-то будет рваться в кабинет, включая шастающего в поисках потерявшейся жены начальника.
Он заказал в хозчасти плотные шторы, указав в заявлении, что свет и шум институтского двора мешают ему выполнять план исследовательских работ. Вышло замечательно. Когда в его кабинете начинался спектакль, то занавеси закрывались от жадных глаз девушек из машинописного бюро, которые недоумевали, почему в обед он скрывается за плотной шторой, как Полоний.
Вместо кинжала Хариков орудовал дымящимся от желания прибором и накалял чужую жену своей энергией.
Всё происходило под страхом разоблачения, и это придавало ему силы в запретном грехе, томящем его тонкую душу. Встречая начальника, он трепетал, прятал глаза свои бесстыжие и даже пошёл на вопиющий эксперимент в туалете.
Он замучил её вопросами, а хорошо ли ей в его объятиях, хватает ли ей его мужской силы. Она отвечала, вся красная, что ей хорошо и нежность его покрывает все другие преимущества законного супруга, включая двукратное превосходство в длине и ширине.
Харикова эти выбитые признания распаляли еще больше, и он, преодолев страх, пристроился как-то в туалете к писсуару рядом с тем, где совершал акт опорожнения соперник. Увиденное Харикова ошеломило. Шланг этого сексомета убил его, он потерял покой. Потом, с годами, он успокоился, чужая жена стала законной, иногда он возвращался к этой скользкой теме, но не часто.
Советская власть рухнула, их институт занялся инновациями. Хариков слегка поднялся, стал маркетологом, потом главным аналитиком, начал прилично зарабатывать и жену посадил дома, чтобы другие мужчины не водили её в чужие кабинеты и не показывали ей свои приборы.
С годами секс из ежедневного режима перешел в еженедельный, потом плавно вышел на ежемесячный график, потом только по пьянке, когда непонятно с кем, после ролевых игр и маскарадов раз в квартал, потом…
Все хорошо, если бы не кризис, он попутал все карты: раньше денег дашь – и откупишься от работы рутинной, а теперь сплотиться бы надо перед грядущим Армагеддоном, ан нет, вскрылись язвы и пороки: такой ты и сякой, жизнь загубил, ни денег от тебя, ни любви телесной, ради чего жить, съел мою молодость, украл радость обладания.
Все это жена стала говорить на фоне падающего рубля и обвала рынков. Нашла время, сука…
Хариков где-то читал, что женщинам секс не сильно нужен, это игра у них такая: желаю тебя, милый, до последней капли твоей. На самом деле только притворство, если, конечно, не брать в расчет нимфоманок, которых меньше, чем панд в Красной книге.
Старый зоологический приём стала практиковать: знала, как снять боевой пыл перед охотой, опустошала баки истребителя перед выходом на новую цель. Давно это было, а тут опять началось…
Прямо взбесилась: давай любви нечеловеческой каждую неделю! А где её взять, если тонуса нет? Откуда запитывать прибор? Питание урезано, помидоры рыночные только детям, постоянные крики «Отойди от холодильника!», «На ночь не ешь!». Какая тут любовь под постоянным страхом за завтрашний день!
Хариков её увещевал, объяснял, что никто ему не нужен, в чужих зарослях в засаде не лежит – не охотник он теперь, а дома тоже сплошные холостые выстрелы из-за стресса и падения жизненного уровня.
– Погоди немного, всё наладится, когда достигнем дна, а уж потом рванём наверх, как бумаги Сбербанка.
– Ты рванёшь, не сомневаюсь! Когда деньги были, из дома ветром сдувало, а теперь сидишь сиднем, жрёшь продукты рыночные и спишь, как мишка бурый, только он лапу сосёт, а ты пиво и кровь мою холестериновую, – рычала жена на Харикова.
Он закручинился, хотел уже было сесть на «Золотого конька» и скакать на нем до кондрашки, но врач отсоветовал:
– Нельзя вам, можете крякнуть во время секса с вашей гипертонией. Попробуйте нетрадиционный секс.
Хариков испугался, когда доктор стал показывать альбом с извращениями. Из всех предложений понравились только плётка и шёлковый шнур для эротической асфиксии – единственные из предметов, которые он мог бы использовать для удовольствия.
Купил в салоне плётку и шёлковый шнур под цвет покрывала и поехал домой. По дороге водки захватил для анестезии – первый раз решил попробовать под наркозом.
Сели за стол, все мирно, красиво, разговор задушевный, дело к ночи катится, и тут Хариков решил вопрос задать свой вечный:
– А какой член у первого мужа был, во сколько крат?
Жена сначала смеялась, а потом брякнула в сердцах, что не в два раза больше был, а в четыре. Из вредности сказала – накопился негатив от перемен к худшему.
Обидно стало Харикову, но он стерпел, рассказал ей, что хочет попробовать с ней две новинки, чтобы реабилитировать себя на сексуальной ниве.
Жена вспыхнула огнём и пошла готовить свое тело для любовных игр.
Хариков лежал на супружеском ложе, поигрывая плеткой, и душил себя на пробу.
Когда жена впорхнула, вся наблаговоненная, он начал любовную игру. Поцелуи ему дались легко, он слышал по радио, что за всю жизнь человеку выпадает всего две недели поцелуев. Он явно перебрал свою норму ещё в девятом классе – не отрываясь сутками целовал Зою Самоварову из десятого, позже сверх нормы уже редко хотелось, сразу к делу переходил.
Нужно было приступать к душным ласкам, и он накинул шнур на лебединую шею подколодной змеи. Голова Харикова кружилась, он стал затягивать шнур, делал это нежно и бережно. Сидеть совсем не хотелось, но руки дело знали, глазки любимой почти закатились, однако грудь вздымалась, и видно было, что он попал в яблочко.
Когда она достигла апогея, рука нашла плеть и Хариков почувствовал себя настоящим казаком. В ушах зазвучала песня Высоцкого про коней, особенно выделялась строчка: «Вы тугую не слушайте плеть…»
Первый удар, второй, губы рядом шептали: «Ещё…»
Он ушел к себе в комнату и стал собирать чемодан для долгого срока по тяжелой статье.
Наутро он боялся проснуться, но в обед деваться стало некуда, и он открыл глаза. На кухне раздавалось пение – жена пела про коней, лицо её сияло счастьем.