Он не верил, что вернётся…
11 ноября, 2015 11:46 дп
Олег Утицин
Олег Утицин:
(из книги «Журфак»)
1978-й год.
…После второго курса на практику в Уфу поехали. Сашка Сокол, как партейный, конечно в орган ЦК компартии Башкирии, я в «Вечёрку». В молодёжной газете трудился приехавший раньше нас гений Вадик. Вадик поступил в МГУ в 15 лет. Вадик был замечательным художником, поэтому привёз с собой кисти, краски и холсты, на которых изображал автопортреты очень похожие на автопортреты Ван Гога. С красками работал так изумительно, что мы время от времени проходя мимо его картин, тормозили около них и пытались разглядеть нечто сокровенное.
Поселили нас троих в партейной гостинице в центре города на Карла Маркса урамы (а по-русски — улица). В номере был балкон и 14 постояльцев.
Первым делом мы с Соколом бросили в номере шмотки, поздоровались с Вадиком, который что-то творил, вышли скоренько на улицу и поймали такси.
— Куда везти? — спросил водитель.
— В бар какой-нибудь близлежащий…
— Куда?
— В бар…
— А это где?
— Мы не местные, может, вы знаете, где?
— А что это такое вообще?
— Бар, ну место такое, где коктейли смешивают…
— Что смешивают? Вина, водку, алкоголь всякий и пьют через соломинку…
— А! — обрадовался таксёр. — Есть у нас одно такое место. Знаю…
Мы поехали в отдалённые районы города с новостройками из девятиэтажек. У одного из жлмлв на первом этаже была прилеплена стекляшка, в которых обычно магазины размещаются. Над дверь вывеска «Бар».
Мы тоже обрадовались.
В прихожей на стенке было меню. Там значилось, что в ассортименте есть только одно наименование: коктейль фирменный с беляшом в нагрузку — три рубля всё удовольствие. Больше ничего.
Посетителей было двое в этом пустынном месте. И это были мы. Официантка принесла меню. Такое же как на стенке, но с подробностями — фирменный коктейль состоял из: 100 граммов коньяка азербайджанского три звёздочки и 100 граммов портвейна азербайджанского вообще без всяких звёздочек и имени собственного. Ну и беляш, конечно, упомянут.
Мясная начинка внутри него оказалось зелёного цвета. Такой цвет бывает у тухлого мяса.
От портвейна на стенках стакана (а они гранёные были, но с соломинками) портвейн оставлял о себе лиловую память.
Мы даже ни о чём и не говорили. Треснули по паре коктейлей. И разум мой помутился…
Водку в Уфе я видел всего два раза. Однажды её провозили мимо меня в грузовике, и второй раз замглавного редактора «Вечёрки» принёс её к нам в номер в день нашего отъезда — целых две бутылки.
Винные отделы в магазинах открывались в 12 часов и через час закрывались, потому что всё кончалось. Казалось, что в это время весь город бросал работы и выстраивался в очереди, как в Москве к мавзолею.
На прилавках оставались бутылки с мутной бледно-жёлтой жидкостью и обилием явно не овсяных хлопьев. Это называлось сухое вино.
Пиво.
Пиво раза два в неделю завозили в дощатые ларьки. Кружек в городе не было. Пиво наливали в прозрачные литровые целлофановые пакетики. Через неделю я научился наливать пиво из них в стакан. Через две — пить из пакетика…
Еда…
Во всех магазинах были хлебобулочные изделия. И пироги — с яйцами и зелёным луком. Больше ничего не было. Кругом яйца и зелёный лук. Внутри испечённого теста, снаружи, по бокам…
В редакционном буфете, правда, встречалась иногда жареная печень.
А однажды мы с Соколом нашли кулинарию при какой-то гостинице — там бывали котлеты! 90 копеек штука.
Средняя зарплата в стране была 130 -140 рублей.
Путь к волшебной кулинарии пролегал от нашей гостиницы рядом со сквером имени Ленина В.И. Памятник которому был установлен там же. Сквер в народе именовался блядушником.
С наступлением темноты вокруг памятника на скамеечках собирались местные проститутки. Они были одинаковые, как солдаты — одинаково крашеные в жёлтое перекисью волосы. Длина причёсок тоже одинаковая. Одинаковые жёлтые кофточки и чёрные мини-юбки. Или наоборот. Помню только жёлтое и чёрное. Сколько они стоили, я не знаю. Нам и на котлеты-то не хватало…
Мы сочиняли заметки об успехах тружеников республики. Сокол гордился, что побывал буровой, которая просверлила самую глубокую в мире скважину в поисках нефти. И не нашла, но бурильщиков было не остановить, потому они дали соцобязательство партии и народу — тщательнее углублять всё это безобразие.
Сокол привёз оттуда камень и сказал, что это керн с самой-самой глубины земли. На что наш сосед по номеру знаменитый башкирский поэт сказал, что это не керн, а что-то другое.
Они спорили полчаса, Сокол полез бить морду поэту. Пришлось разнимать.
Сквер имени Ленина В.И. был ограждён невысоким гранитным парапетом. И вечерами отчаяния мы втроём скакали по этому парапету гуськом во все горлы напевая парара-пам-пам, парара-пам-пам… — мелодию из художественной кинокартины «Женитьба Бальзаминова» и выкрикивали цитату оттуда же «Маменька! Я — дурак, маменька!»
Имея в виду, кой чёрт нас занёс в Уфу. Главный редактор партийной газеты имел удовольствие наблюдать нас однажды за этим занятием и поинтересовался у знакомых проституток, как часто мы даём тут такие гастроли.
— Да, почитай каждый вечер, уже недели три, — был ответ.
Практически, с тех пор, как приехали…
Соколу мы купили обратный билет, он ни фига не заработал в своей газете. Когда в Москве вышли из поезда на перрон Казанского вокзала, Сокол поставил чемодан, сел на него и заплакал. Он не верил, что хоть когда-нибудь вернётся из Уфы…
Олег Утицин
Олег Утицин:
(из книги «Журфак»)
1978-й год.
…После второго курса на практику в Уфу поехали. Сашка Сокол, как партейный, конечно в орган ЦК компартии Башкирии, я в «Вечёрку». В молодёжной газете трудился приехавший раньше нас гений Вадик. Вадик поступил в МГУ в 15 лет. Вадик был замечательным художником, поэтому привёз с собой кисти, краски и холсты, на которых изображал автопортреты очень похожие на автопортреты Ван Гога. С красками работал так изумительно, что мы время от времени проходя мимо его картин, тормозили около них и пытались разглядеть нечто сокровенное.
Поселили нас троих в партейной гостинице в центре города на Карла Маркса урамы (а по-русски — улица). В номере был балкон и 14 постояльцев.
Первым делом мы с Соколом бросили в номере шмотки, поздоровались с Вадиком, который что-то творил, вышли скоренько на улицу и поймали такси.
— Куда везти? — спросил водитель.
— В бар какой-нибудь близлежащий…
— Куда?
— В бар…
— А это где?
— Мы не местные, может, вы знаете, где?
— А что это такое вообще?
— Бар, ну место такое, где коктейли смешивают…
— Что смешивают? Вина, водку, алкоголь всякий и пьют через соломинку…
— А! — обрадовался таксёр. — Есть у нас одно такое место. Знаю…
Мы поехали в отдалённые районы города с новостройками из девятиэтажек. У одного из жлмлв на первом этаже была прилеплена стекляшка, в которых обычно магазины размещаются. Над дверь вывеска «Бар».
Мы тоже обрадовались.
В прихожей на стенке было меню. Там значилось, что в ассортименте есть только одно наименование: коктейль фирменный с беляшом в нагрузку — три рубля всё удовольствие. Больше ничего.
Посетителей было двое в этом пустынном месте. И это были мы. Официантка принесла меню. Такое же как на стенке, но с подробностями — фирменный коктейль состоял из: 100 граммов коньяка азербайджанского три звёздочки и 100 граммов портвейна азербайджанского вообще без всяких звёздочек и имени собственного. Ну и беляш, конечно, упомянут.
Мясная начинка внутри него оказалось зелёного цвета. Такой цвет бывает у тухлого мяса.
От портвейна на стенках стакана (а они гранёные были, но с соломинками) портвейн оставлял о себе лиловую память.
Мы даже ни о чём и не говорили. Треснули по паре коктейлей. И разум мой помутился…
Водку в Уфе я видел всего два раза. Однажды её провозили мимо меня в грузовике, и второй раз замглавного редактора «Вечёрки» принёс её к нам в номер в день нашего отъезда — целых две бутылки.
Винные отделы в магазинах открывались в 12 часов и через час закрывались, потому что всё кончалось. Казалось, что в это время весь город бросал работы и выстраивался в очереди, как в Москве к мавзолею.
На прилавках оставались бутылки с мутной бледно-жёлтой жидкостью и обилием явно не овсяных хлопьев. Это называлось сухое вино.
Пиво.
Пиво раза два в неделю завозили в дощатые ларьки. Кружек в городе не было. Пиво наливали в прозрачные литровые целлофановые пакетики. Через неделю я научился наливать пиво из них в стакан. Через две — пить из пакетика…
Еда…
Во всех магазинах были хлебобулочные изделия. И пироги — с яйцами и зелёным луком. Больше ничего не было. Кругом яйца и зелёный лук. Внутри испечённого теста, снаружи, по бокам…
В редакционном буфете, правда, встречалась иногда жареная печень.
А однажды мы с Соколом нашли кулинарию при какой-то гостинице — там бывали котлеты! 90 копеек штука.
Средняя зарплата в стране была 130 -140 рублей.
Путь к волшебной кулинарии пролегал от нашей гостиницы рядом со сквером имени Ленина В.И. Памятник которому был установлен там же. Сквер в народе именовался блядушником.
С наступлением темноты вокруг памятника на скамеечках собирались местные проститутки. Они были одинаковые, как солдаты — одинаково крашеные в жёлтое перекисью волосы. Длина причёсок тоже одинаковая. Одинаковые жёлтые кофточки и чёрные мини-юбки. Или наоборот. Помню только жёлтое и чёрное. Сколько они стоили, я не знаю. Нам и на котлеты-то не хватало…
Мы сочиняли заметки об успехах тружеников республики. Сокол гордился, что побывал буровой, которая просверлила самую глубокую в мире скважину в поисках нефти. И не нашла, но бурильщиков было не остановить, потому они дали соцобязательство партии и народу — тщательнее углублять всё это безобразие.
Сокол привёз оттуда камень и сказал, что это керн с самой-самой глубины земли. На что наш сосед по номеру знаменитый башкирский поэт сказал, что это не керн, а что-то другое.
Они спорили полчаса, Сокол полез бить морду поэту. Пришлось разнимать.
Сквер имени Ленина В.И. был ограждён невысоким гранитным парапетом. И вечерами отчаяния мы втроём скакали по этому парапету гуськом во все горлы напевая парара-пам-пам, парара-пам-пам… — мелодию из художественной кинокартины «Женитьба Бальзаминова» и выкрикивали цитату оттуда же «Маменька! Я — дурак, маменька!»
Имея в виду, кой чёрт нас занёс в Уфу. Главный редактор партийной газеты имел удовольствие наблюдать нас однажды за этим занятием и поинтересовался у знакомых проституток, как часто мы даём тут такие гастроли.
— Да, почитай каждый вечер, уже недели три, — был ответ.
Практически, с тех пор, как приехали…
Соколу мы купили обратный билет, он ни фига не заработал в своей газете. Когда в Москве вышли из поезда на перрон Казанского вокзала, Сокол поставил чемодан, сел на него и заплакал. Он не верил, что хоть когда-нибудь вернётся из Уфы…