В юности у меня была знакомая: диссидентского такого толку.
При этом выпить была сильно не дура.
А как выпьет, может послать хоть кого хоть куда.
Родители её давно были разведены: и вот отец, еще тогда не старый, женился вновь.
Взял, как говаривал Зощенко, бабу здоровую, пудов на шесть, а то и поболе — если и не к посевной, коль скоро дело в Москве происходило, так к зиме точно: там такая баба была, что просто ой, с грудями десятого номеру, к тому же мастерица банки закатывать. Все, что ни на есть на земле растущего — она в банки, туда прямо — чтоб, значит, не пропадало добро.
— В этом году (похвалялся Светкин папаша) 500 кэгэ закатала.
Ну, позвал, короче, папаша Светку в гости типа. Типа 23 февраля праздновать: с заготовками этими на закуску.
Тут и баба выплыла: Светку позвали, собственно, знакомиться. Да уж (подумала Светка) с такими арбузными грудями можно ими же закатывать банки эти.
Папаша же, как выпил, только про эти её груди и говорил: эх, говорил, хороша, завидуйте: огонь-баба, буфера — что твои мячи.
Ну, Светка накатила — и хорошо накатила, пила она лихо.
А выпив, вдруг вспомнила, что отец-то её — чекист.
И в войну им был — какой-то политотдел, хрен его знает, заградотряды; бросал зэков политических, штрафников, под шквальный немецкий огонь — ни шагу назад, живым мясом прикрывались.
Ну и гости соответствующие: вся эта чекистская банда собралась.
И ещё баба эта с грудями.
И Светке вдруг так тоскливо стало, так мерзко на душе…
И она КАК заорет на отца:
— Ну что,папаша? День чекиста, говоришь? Войну, говоришь, прошёл? Раненых в затылок добивал? Колись, сволочь!
Гости так и застыли.
Баба с грудями завыла в голос.
Светка махнула последнюю стопку, послала всех нах и ушла.
Потом лет пять не разговаривали.
(другие истории Диляры)