Об известной «шпионской истории» осени 1986 года
26 декабря, 2024 6:25 пп
Мэйдэй
Павел Палажченко:
Журнал «Горби» не сразу публикует свои материалы в обычном Интернет-доступе. Сначала примерно месяц номер висит на сайт gorby.media в режиме «листалки» и недоступен для скачивания. Затем статьи постепенно выкладываются в нормальном режиме.
На днях стали доступны материалы 14-го, октябрьского номера журнала, где опубликованы мои воспоминания об известной «шпионской истории» осени 1986 года, из-за которой чуть не сорвался саммит Горбачева и Рейгана в Рейкьявике. Так случилось, что один из персонажей этого рассказа – Николас Данилофф – скончался вскоре после выхода журнала из печати.
Полный текст статьи, с фотографиями и (teaser!) авторским послесловием.
*
В советско-американских отношениях периода перестройки было несколько моментов, когда казалось, что все может пойти прахом. История, которую для краткости называли «Захаров — Данилофф», была, может быть, самой драматичной: она могла обрушить предложенный Михаилом Горбачевым саммит в Рейкьявике (состоялся 11–12 октября 1986 года) и вообще все здание отношений с Соединенными Штатами.
Ситуация и до этого скандала была не блестящая. Вплоть до лета 1986 года нам казалось, что американцы замотали «дух Женевы» (19 ноября 1985 года прошла первая встреча Горбачева и Рейгана на саммите по ядерному разоружению), никаких серьезных изменений в их позиции нет, а нашу позицию они воспринимать не хотят, в общем, ставят нас в положение просителей. Горбачева это очень раздражало, летом он забраковал проект письма Рейгану, который был подготовлен в МИДе, и попросил Анатолия Черняева, которого незадолго до этого назначил своим помощником по внешней политике, подготовить другой проект, примерно в таком духе: господин президент, переговоры по СНВ, ракетам средней дальности и ПРО в тупике, давайте встретимся вдвоем, с небольшой группой советников и дадим импульс с самого верха.
Первая реакция американцев на предложение Горбачева была осторожно-положительной. И тут такое…
Советского сотрудника секретариата ООН Геннадия Захарова арестовали по обвинению в шпионаже в конце августа 1986 года. Случай не первый и не последний. В Москве возмутились. В МИДе говорили, что уж если в Вашингтоне хотят показать, что борются со шпионажем, можно было все сделать без чрезмерной огласки, выслать по-тихому. Ведь и раньше бывали случаи, скажем, в 1977-м, когда наших сотрудников ООН задерживали, сообщали об этом в печати, но делали это без барабанного боя. И в конце концов просто высылали из страны.
Конечно, трудно представить, чтобы такой демонстративный ход американцев остался без последствий. Через несколько дней в Москве арестовали корреспондента еженедельника US New & World Report Николаса Данилоффа. В обоих случаях утверждалось, что фигурантов задержали при получении секретных документов.
*
Через несколько дней министр иностранных дел СССР Эдуард Шеварднадзе летел в Нью-Йорк на сессию Генассамблеи ООН. Это была его вторая поездка туда, и вообще-то он чувствовал себя гораздо увереннее, чем годом раньше. Но настроение у него было, мягко говоря, неважное. Я ехал в аэропорт с Теймуразом Степановым, его помощником, который чувствовал настроение шефа как никто. Сам Теймураз был человек очень эмоциональный и иногда со мной довольно откровенный. Он был явно подавлен, я его даже как-то успокаивал — дескать, может быть, обойдется, найдем какой-то выход. Но, по-моему, не убедил. Я понял, что решение ответить американцам зеркально ему не нравится — он считал, что надо было действовать по-другому. Он, кажется, даже употребил слово «глупость». Другие так откровенно не высказывались, но общее настроение на борту было пессимистическим. Вроде только начали выстраивать отношения — и конец.
Прилетаем в Нью-Йорк — и подтвердились самые худшие опасения. В аэропорту корреспонденты, как всегда соответствующим образом сориентированные, набрасываются на министра с единственным вопросом: когда будет отпущен Данилофф? Дальше — больше: американцы «подвесили» вопрос о том, будет ли у Шеварднадзе встреча с Рейганом.
Первая встреча Шеварднадзе с Шульцем была в Нью-Йорке, а главная — переговоры делегаций по всем проблемам — была намечена в Вашингтоне. И вот, с одной стороны, понятно, что если переговоры в Вашингтоне, то, наверное, надо рассчитывать на встречу с президентом, а с другой стороны, в программе ее не было.
Конечно, сторонам хотелось понять, как видится ситуация в обеих столицах, каковы пределы их возможностей, и какие-то разговоры велись между заместителем Шульца Роз Риджуэй и Александром Бессмертных, недавно назначенным заместителем министра иностранных дел СССР. Шеварднадзе ему доверял. Но мы не всё знали. Предполагали, что ситуация госсекретарю Джорджу Шульцу не по вкусу, но не могли знать, что он советует своему президенту, это выяснилось много лет спустя, когда были рассекречены и опубликованы документы Госдепа, в частности записка Шульца Рейгану от 6 сентября. По каким-то открыто высказанным мыслям, либо по контексту, по нюансам того, что говорил Шульц, мы понимали, что он за то, чтобы встреча Шеварднадзе с Рейганом состоялась.
*
Записка государственного секретаря Шульца президенту Рейгану Вашингтон, 6 сентября 1986 г.
Тема: Ответ советской стороны на послание президента относительно Данилоффа
Сегодня вечером приходил посол Дубинин, чтобы вручить ответ Горбачева на Ваше послание относительно Данилоффа. В ответе содержится два тезиса, как реакция на соответствующие положения Вашего письма:
• что, хотя их расследование пока еще не пришло к каким-либо выводам, у советской стороны есть доказательства того, что Данилофф занимался деятельностью, нарушающей советские законы;
• и что нельзя допустить, чтобы это дело нанесло ущерб нашим отношениям в целом.
Дубинин лишь добавил, что быстрый ответ на Ваше послание свидетельствует о серьезном отношении к нему в Москве. Я сказал Дубинину, что мы по-прежнему считаем, что Данилоффа задерживали без всяких оснований и что его следует немедленно освободить. Отметил, что обстоятельства его задержания свидетельствуют о том, что его заманили в ловушку. Я принял к сведению беспокойство Горбачева о том, чтобы это дело не нанесло ущерб нашим отношениям, но ясно дал понять, что продолжающееся задержание Данилоффа неизбежно отразится на наших отношениях. В ответ Дубинин лишь подчеркнул, что письмо Горбачева написано с «самыми конструктивными» намерениями и «объективно» отражает точку зрения советской стороны.
Считаю существенным, что в письме Горбачева не оспаривается Ваше утверждение, что Данилофф никак не связан с правительством США. Похоже, он дает понять, что, по мнению советской стороны, у нее имеются доказательств неправомерных действий Данилоффа, достаточные для проведения суда над ним, при этом не утверждая напрямую, что он занимался шпионажем в интересах правительства США. Хотя мы не знаем точно, чем они располагают относительно Данилоффа, его редакция подтвердила нам, что он присылал туда фотографии и другие материалы, на основе которых советский суд без труда вынес бы ему обвинительный приговор.
Мне также представляется важным то, что после Вашего послания, по-видимому, произошла смена ролей в вопросе о том, кого больше беспокоят потенциальные последствия дела Данилоффа. Теперь уже они говорят о нежелательности того, чтобы это дело привело к ухудшению наших отношений. Мы же говорим, что это неизбежно произойдет, если вопрос не будет решен. Короче говоря, они начинают понимать, насколько серьезно мы к этому относимся.
И, наконец, я считаю важным упоминание в письме Горбачева, что они еще не сделали каких-то окончательных выводов в деле Данилоффа. Это наводит на мысль, что, по крайней мере в данный момент, они хотят оставить себе какое-то пространство для маневра, хотя пока еще не раскрыли свои карты.
Приписка от руки под этим абзацем: Надеюсь, мы сможем обсудить последующие шаги в этом очень деликатном вопросе, как только Вы вернетесь в Вашингтон.
*
В Вашингтоне переговоры делегаций в Госдепартаменте по региональным проблемам, двусторонним отношениям, даже по ядерным делам шли довольно обстоятельно, но очень туго, было понятно, что все решится «в зависимости от»… И вот в какой-то момент в зале появился помощник Шульца, подошел к нему и сказал, что президент свободен и готов встретиться с Шеварднадзе. Министр кивнул мне, и мы поехали в Белый дом. Честно говоря, для меня это не было неожиданностью. Я ни с кем это не обсуждал, но не сомневался, зная уже неплохо Рейгана и имея о нем представление, что встреча в Белом доме состоится.
Рейган приветствовал Шеварднадзе так же любезно, как и год назад. Президент, по-моему, вообще всегда хотел понравиться собеседнику, даже если разговор трудный. У него были две основные мысли, которые он очень четко провел в разговоре, — и американцам было, видимо, важно донести их не только через Шульца, но и напрямую через президента. Первое: мы за конструктивные отношения, на наших странах большая ответственность, мы хотим вместе решать проблемы ядерных вооружений. И второе: мы хотим, чтобы встреча состоялась, но пойдем на нее после того, как будет решена проблема, созданная безосновательно и несправедливо советской стороной.
Разговор, включая перевод, длился, наверное, минут сорок пять-пятьдесят. Шеварднадзе, разумеется, не молчал. Он сказал, что мы тоже за конструктивные отношения, что саммит очень нужен, объяснил, почему Горбачев предложил этот саммит, высказал разочарование по поводу того, что после Женевы не получилось того прорыва в отношениях и в том числе в вопросах ядерных вооружений, на который мы рассчитывали. Вспомнил, конечно, то, что было сказано в женевском совместном заявлении: в ядерной войне не может быть победителя, она никогда не должна быть развязана. А по поводу ситуации в связи с взаимными задержаниями он высказывался очень осторожно. По-моему, единственное, что подчеркнул, — генеральный секретарь очень хочет, чтобы этот вопрос не отягощал наши отношения. А Рейган, насколько я помню: «Ну да, мы тоже хотим, но вы поступили неправильно». Однако Шеварднадзе решил не ввязываться в вопрос о том, что правильно и что неправильно.
На обратном пути в советское посольство Шеварднадзе молчал. Не знаю, о чем он думал. Может быть, о том, что мы получили окончательное подтверждение, что саммит «подвешен».
Мы вернулись, все, конечно, ждут — посол в США Юрий Дубинин, Бессмертных, помощники министра, может быть, кто-то еще. Поднялись в защищенное помещение (министр сказал, чтобы я прошел с ним), и там был разговор. Сначала все молчали. Минуты две как минимум. Шеварднадзе сидел немного осунувшийся и не начинал разговор. Наконец Дубинин решился задать вопрос: «Эдуард Амвросиевич, какое впечатление?» Министр ответил: «Впечатление неважное». И опять молчание.
И вдруг совершенно неожиданно он посмотрел на меня и сказал: «А вам как показалось?»
Мне тогда было 37 лет — вообще смешно по тогдашним мидовским меркам, мальчишка. Чуть-чуть надо было собраться с мыслями. Я ответил: «Эдуард Амвросиевич, по-моему, все не так плохо. Мне показалось, что Рейган всячески старался подчеркнуть, что настроен на нормализацию отношений, на позитив, он дал понять, что он хотел бы встретиться с Горбачевым. Хотя, конечно, увязал это с решением «шпионского вопроса». (Мы это между собой так называли — «шпионский вопрос», а Э.А. иногда говорил «шпиономания».) Мне кажется, он хотел оставить дверь открытой».
Вот примерно так я высказался. Шеварднадзе на мои слова не отреагировал, но он держал меня на этом совещании до самого конца, хотя там уже говорилось не о встрече с Рейганом, а вообще о том, как идут переговоры, какие вопросы и как обсуждаются, немного поговорили и о сессии Генассамблеи ООН. Обсуждались уже текущие вопросы, я до конца присутствовал, и, в общем, мне кажется, это был первый случай, когда я почувствовал доверие к себе не только как к переводчику, но и как к человеку, который может высказать свое мнение. Хотя оно и несколько отличалось от впечатления, которое сложилось у министра.
Тут надо добавить, что Шеварднадзе и Шульцу (и Бессмертных и Риджуэй, которые после этого возобновили обсуждение на рабочем уровне) необходимо было создавать в обеих столицах впечатление твердости — «ни шагу назад». Поэтому сначала дело шло с большим скрипом. Оба хотели из этой ситуации как-то выйти. С нашей стороны жестом доброй воли было разрешение Данилоффу встретиться с женой и сыном, пока он был в следственном изоляторе. Затем его выпустили на поруки, и он жил в московской квартире поверенного в делах Ричарда Комбса. Но как-то пойти навстречу их настойчивому стремлению избежать симметричного обмена «один на один» было очень трудно.
Мы не могли ни прямо, ни косвенно согласиться с тем, что Данилофф был взят в качестве, так сказать, «заложника». Позиция была жесткая: «Данилофф занимался недозволенной деятельностью» (хотя в работе на ЦРУ его официально не обвиняли).
В общем, на каком-то этапе, как я понимаю, видимо, с американской стороны и, вероятно, на уровне Бессмертных и Риджуэй прозвучала фамилия Юрия Орлова. Это был друг А.Д. Сахарова, диссидент, правозащитник, который после тюремного срока находился в ссылке в Якутии. Но тут тоже было непросто, потому что напрямую включать в обмен человека, которого уж точно в шпионаже не обвиняли, — это по разным причинам было невыгодно и нам, и американцам. Тем не менее имя было упомянуто. И в какой-то момент оно прозвучало и в разговорах Шульца и Шеварднадзе.
Министр реагировал очень осторожно, но идея включения Юрия Орлова в обмен была передана в Москву. Разговор министра и госсекретаря завершился ближе к 11 часам вечера, а в Москве был уже рассвет. И возник вопрос: мне полностью беседу записывать или записать какие-то важные моменты, чтобы поскорее отправить телеграмму в Москву, чтобы утром Горбачеву на стол легла эта запись. Но Шеварднадзе просил сделать как можно более полную запись, и где-то, по-моему, в половине третьего ночи по нью-йоркскому времени я закончил работу. Запись зашифровали, отправили в Москву и, как я понимаю, ответ был получен достаточно быстро, и, соответственно, быстрее пошли обсуждения.
Самое интересное, что «хореографию» этих взаимных освобождений обсуждали в конце концов не заместители, а лично Шеварднадзе с Шульцем. Буквально с точностью до конкретного часа обсуждали, что и когда будет сделано. И это было совершенно невероятно, потому что, казалось бы, такие вещи — не министерского уровня. Шульц предупредил, что выдворение Захарова из страны будет оформлено с американской стороны в суде. Я не знаю, насколько легко было пойти на это Шеварднадзе и Горбачеву.
В суде состоялся настоящий спектакль. Меня там не было, но сотрудники советского представительства, сопровождавшие Захарова, рассказывали, что судья все время хмурил брови, повышал голос, говорил долго и резко, заседание затянулось. И наконец подошел к главному: «Вы заслуживаете сурового наказания, но поскольку правительство США просит меня, исходя из национальных интересов, принять решение о вашем освобождении и выдворении из страны, я (он дал понять, что неохотно) принимаю такое решение».
Бессмертных и я ждали звонка из суда у городского телефона в подвале советского представительства при ООН. Он попросил меня ждать с ним вместе. Я говорю: «А я зачем?» — «Ну на всякий случай, мало ли что…» Бессмертных нервничал: «Ну что же, ну когда же?» Мобильных телефонов не было тогда, кто-то должен был пойти к телефону-автомату и позвонить нам. И вот прозвучал этот звонок. Отпустили. Он выслушал и побежал наверх докладывать министру.
А Орлова отпустили спустя пару дней. Мы обещали — и выполнили. К сожалению, его при этом лишили советского гражданства — в духе «старого мышления».
Но вскоре начался процесс массового освобождения политзаключенных. Думаю, что Горбачев уже тогда был на это настроен. Через пару месяцев вернулся в Москву Сахаров, но это отдельная история, Горбачев о ней рассказывал.
И практически сразу если и не было сделано официального заявления о начале подготовки саммита, но уже работа пошла. И хотя потом еще были «афтершоки» в виде высылки наших дипломатов и прекращения работы советских техсотрудников посольства США в Москве, Рейкьявик состоялся.
…Сейчас, когда я вспоминаю эту историю, просто поражаюсь, как много времени ушло, чтобы распутать этот клубок. Шульц и Шеварднадзе потратили не меньше пятнадцати часов. Лучше, конечно, было бы этого избежать. Но если брать «большую четверку» — президент, генсек, госсекретарь и министр иностранных дел, то, во всяком случае, на заключительном этапе они хорошо себя показали. Они показали, что, с одной стороны, умеют твердо стоять на своей позиции, а с другой стороны — находить какие-то компромиссы и все-таки ставить во главу угла большую цель. Этой целью был Рейкьявик.
Мэйдэй
Павел Палажченко:
Журнал «Горби» не сразу публикует свои материалы в обычном Интернет-доступе. Сначала примерно месяц номер висит на сайт gorby.media в режиме «листалки» и недоступен для скачивания. Затем статьи постепенно выкладываются в нормальном режиме.
На днях стали доступны материалы 14-го, октябрьского номера журнала, где опубликованы мои воспоминания об известной «шпионской истории» осени 1986 года, из-за которой чуть не сорвался саммит Горбачева и Рейгана в Рейкьявике. Так случилось, что один из персонажей этого рассказа – Николас Данилофф – скончался вскоре после выхода журнала из печати.
Полный текст статьи, с фотографиями и (teaser!) авторским послесловием.
*
В советско-американских отношениях периода перестройки было несколько моментов, когда казалось, что все может пойти прахом. История, которую для краткости называли «Захаров — Данилофф», была, может быть, самой драматичной: она могла обрушить предложенный Михаилом Горбачевым саммит в Рейкьявике (состоялся 11–12 октября 1986 года) и вообще все здание отношений с Соединенными Штатами.
Ситуация и до этого скандала была не блестящая. Вплоть до лета 1986 года нам казалось, что американцы замотали «дух Женевы» (19 ноября 1985 года прошла первая встреча Горбачева и Рейгана на саммите по ядерному разоружению), никаких серьезных изменений в их позиции нет, а нашу позицию они воспринимать не хотят, в общем, ставят нас в положение просителей. Горбачева это очень раздражало, летом он забраковал проект письма Рейгану, который был подготовлен в МИДе, и попросил Анатолия Черняева, которого незадолго до этого назначил своим помощником по внешней политике, подготовить другой проект, примерно в таком духе: господин президент, переговоры по СНВ, ракетам средней дальности и ПРО в тупике, давайте встретимся вдвоем, с небольшой группой советников и дадим импульс с самого верха.
Первая реакция американцев на предложение Горбачева была осторожно-положительной. И тут такое…
Советского сотрудника секретариата ООН Геннадия Захарова арестовали по обвинению в шпионаже в конце августа 1986 года. Случай не первый и не последний. В Москве возмутились. В МИДе говорили, что уж если в Вашингтоне хотят показать, что борются со шпионажем, можно было все сделать без чрезмерной огласки, выслать по-тихому. Ведь и раньше бывали случаи, скажем, в 1977-м, когда наших сотрудников ООН задерживали, сообщали об этом в печати, но делали это без барабанного боя. И в конце концов просто высылали из страны.
Конечно, трудно представить, чтобы такой демонстративный ход американцев остался без последствий. Через несколько дней в Москве арестовали корреспондента еженедельника US New & World Report Николаса Данилоффа. В обоих случаях утверждалось, что фигурантов задержали при получении секретных документов.
*
Через несколько дней министр иностранных дел СССР Эдуард Шеварднадзе летел в Нью-Йорк на сессию Генассамблеи ООН. Это была его вторая поездка туда, и вообще-то он чувствовал себя гораздо увереннее, чем годом раньше. Но настроение у него было, мягко говоря, неважное. Я ехал в аэропорт с Теймуразом Степановым, его помощником, который чувствовал настроение шефа как никто. Сам Теймураз был человек очень эмоциональный и иногда со мной довольно откровенный. Он был явно подавлен, я его даже как-то успокаивал — дескать, может быть, обойдется, найдем какой-то выход. Но, по-моему, не убедил. Я понял, что решение ответить американцам зеркально ему не нравится — он считал, что надо было действовать по-другому. Он, кажется, даже употребил слово «глупость». Другие так откровенно не высказывались, но общее настроение на борту было пессимистическим. Вроде только начали выстраивать отношения — и конец.
Прилетаем в Нью-Йорк — и подтвердились самые худшие опасения. В аэропорту корреспонденты, как всегда соответствующим образом сориентированные, набрасываются на министра с единственным вопросом: когда будет отпущен Данилофф? Дальше — больше: американцы «подвесили» вопрос о том, будет ли у Шеварднадзе встреча с Рейганом.
Первая встреча Шеварднадзе с Шульцем была в Нью-Йорке, а главная — переговоры делегаций по всем проблемам — была намечена в Вашингтоне. И вот, с одной стороны, понятно, что если переговоры в Вашингтоне, то, наверное, надо рассчитывать на встречу с президентом, а с другой стороны, в программе ее не было.
Конечно, сторонам хотелось понять, как видится ситуация в обеих столицах, каковы пределы их возможностей, и какие-то разговоры велись между заместителем Шульца Роз Риджуэй и Александром Бессмертных, недавно назначенным заместителем министра иностранных дел СССР. Шеварднадзе ему доверял. Но мы не всё знали. Предполагали, что ситуация госсекретарю Джорджу Шульцу не по вкусу, но не могли знать, что он советует своему президенту, это выяснилось много лет спустя, когда были рассекречены и опубликованы документы Госдепа, в частности записка Шульца Рейгану от 6 сентября. По каким-то открыто высказанным мыслям, либо по контексту, по нюансам того, что говорил Шульц, мы понимали, что он за то, чтобы встреча Шеварднадзе с Рейганом состоялась.
*
Записка государственного секретаря Шульца президенту Рейгану Вашингтон, 6 сентября 1986 г.
Тема: Ответ советской стороны на послание президента относительно Данилоффа
Сегодня вечером приходил посол Дубинин, чтобы вручить ответ Горбачева на Ваше послание относительно Данилоффа. В ответе содержится два тезиса, как реакция на соответствующие положения Вашего письма:
• что, хотя их расследование пока еще не пришло к каким-либо выводам, у советской стороны есть доказательства того, что Данилофф занимался деятельностью, нарушающей советские законы;
• и что нельзя допустить, чтобы это дело нанесло ущерб нашим отношениям в целом.
Дубинин лишь добавил, что быстрый ответ на Ваше послание свидетельствует о серьезном отношении к нему в Москве. Я сказал Дубинину, что мы по-прежнему считаем, что Данилоффа задерживали без всяких оснований и что его следует немедленно освободить. Отметил, что обстоятельства его задержания свидетельствуют о том, что его заманили в ловушку. Я принял к сведению беспокойство Горбачева о том, чтобы это дело не нанесло ущерб нашим отношениям, но ясно дал понять, что продолжающееся задержание Данилоффа неизбежно отразится на наших отношениях. В ответ Дубинин лишь подчеркнул, что письмо Горбачева написано с «самыми конструктивными» намерениями и «объективно» отражает точку зрения советской стороны.
Считаю существенным, что в письме Горбачева не оспаривается Ваше утверждение, что Данилофф никак не связан с правительством США. Похоже, он дает понять, что, по мнению советской стороны, у нее имеются доказательств неправомерных действий Данилоффа, достаточные для проведения суда над ним, при этом не утверждая напрямую, что он занимался шпионажем в интересах правительства США. Хотя мы не знаем точно, чем они располагают относительно Данилоффа, его редакция подтвердила нам, что он присылал туда фотографии и другие материалы, на основе которых советский суд без труда вынес бы ему обвинительный приговор.
Мне также представляется важным то, что после Вашего послания, по-видимому, произошла смена ролей в вопросе о том, кого больше беспокоят потенциальные последствия дела Данилоффа. Теперь уже они говорят о нежелательности того, чтобы это дело привело к ухудшению наших отношений. Мы же говорим, что это неизбежно произойдет, если вопрос не будет решен. Короче говоря, они начинают понимать, насколько серьезно мы к этому относимся.
И, наконец, я считаю важным упоминание в письме Горбачева, что они еще не сделали каких-то окончательных выводов в деле Данилоффа. Это наводит на мысль, что, по крайней мере в данный момент, они хотят оставить себе какое-то пространство для маневра, хотя пока еще не раскрыли свои карты.
Приписка от руки под этим абзацем: Надеюсь, мы сможем обсудить последующие шаги в этом очень деликатном вопросе, как только Вы вернетесь в Вашингтон.
*
В Вашингтоне переговоры делегаций в Госдепартаменте по региональным проблемам, двусторонним отношениям, даже по ядерным делам шли довольно обстоятельно, но очень туго, было понятно, что все решится «в зависимости от»… И вот в какой-то момент в зале появился помощник Шульца, подошел к нему и сказал, что президент свободен и готов встретиться с Шеварднадзе. Министр кивнул мне, и мы поехали в Белый дом. Честно говоря, для меня это не было неожиданностью. Я ни с кем это не обсуждал, но не сомневался, зная уже неплохо Рейгана и имея о нем представление, что встреча в Белом доме состоится.
Рейган приветствовал Шеварднадзе так же любезно, как и год назад. Президент, по-моему, вообще всегда хотел понравиться собеседнику, даже если разговор трудный. У него были две основные мысли, которые он очень четко провел в разговоре, — и американцам было, видимо, важно донести их не только через Шульца, но и напрямую через президента. Первое: мы за конструктивные отношения, на наших странах большая ответственность, мы хотим вместе решать проблемы ядерных вооружений. И второе: мы хотим, чтобы встреча состоялась, но пойдем на нее после того, как будет решена проблема, созданная безосновательно и несправедливо советской стороной.
Разговор, включая перевод, длился, наверное, минут сорок пять-пятьдесят. Шеварднадзе, разумеется, не молчал. Он сказал, что мы тоже за конструктивные отношения, что саммит очень нужен, объяснил, почему Горбачев предложил этот саммит, высказал разочарование по поводу того, что после Женевы не получилось того прорыва в отношениях и в том числе в вопросах ядерных вооружений, на который мы рассчитывали. Вспомнил, конечно, то, что было сказано в женевском совместном заявлении: в ядерной войне не может быть победителя, она никогда не должна быть развязана. А по поводу ситуации в связи с взаимными задержаниями он высказывался очень осторожно. По-моему, единственное, что подчеркнул, — генеральный секретарь очень хочет, чтобы этот вопрос не отягощал наши отношения. А Рейган, насколько я помню: «Ну да, мы тоже хотим, но вы поступили неправильно». Однако Шеварднадзе решил не ввязываться в вопрос о том, что правильно и что неправильно.
На обратном пути в советское посольство Шеварднадзе молчал. Не знаю, о чем он думал. Может быть, о том, что мы получили окончательное подтверждение, что саммит «подвешен».
Мы вернулись, все, конечно, ждут — посол в США Юрий Дубинин, Бессмертных, помощники министра, может быть, кто-то еще. Поднялись в защищенное помещение (министр сказал, чтобы я прошел с ним), и там был разговор. Сначала все молчали. Минуты две как минимум. Шеварднадзе сидел немного осунувшийся и не начинал разговор. Наконец Дубинин решился задать вопрос: «Эдуард Амвросиевич, какое впечатление?» Министр ответил: «Впечатление неважное». И опять молчание.
И вдруг совершенно неожиданно он посмотрел на меня и сказал: «А вам как показалось?»
Мне тогда было 37 лет — вообще смешно по тогдашним мидовским меркам, мальчишка. Чуть-чуть надо было собраться с мыслями. Я ответил: «Эдуард Амвросиевич, по-моему, все не так плохо. Мне показалось, что Рейган всячески старался подчеркнуть, что настроен на нормализацию отношений, на позитив, он дал понять, что он хотел бы встретиться с Горбачевым. Хотя, конечно, увязал это с решением «шпионского вопроса». (Мы это между собой так называли — «шпионский вопрос», а Э.А. иногда говорил «шпиономания».) Мне кажется, он хотел оставить дверь открытой».
Вот примерно так я высказался. Шеварднадзе на мои слова не отреагировал, но он держал меня на этом совещании до самого конца, хотя там уже говорилось не о встрече с Рейганом, а вообще о том, как идут переговоры, какие вопросы и как обсуждаются, немного поговорили и о сессии Генассамблеи ООН. Обсуждались уже текущие вопросы, я до конца присутствовал, и, в общем, мне кажется, это был первый случай, когда я почувствовал доверие к себе не только как к переводчику, но и как к человеку, который может высказать свое мнение. Хотя оно и несколько отличалось от впечатления, которое сложилось у министра.
Тут надо добавить, что Шеварднадзе и Шульцу (и Бессмертных и Риджуэй, которые после этого возобновили обсуждение на рабочем уровне) необходимо было создавать в обеих столицах впечатление твердости — «ни шагу назад». Поэтому сначала дело шло с большим скрипом. Оба хотели из этой ситуации как-то выйти. С нашей стороны жестом доброй воли было разрешение Данилоффу встретиться с женой и сыном, пока он был в следственном изоляторе. Затем его выпустили на поруки, и он жил в московской квартире поверенного в делах Ричарда Комбса. Но как-то пойти навстречу их настойчивому стремлению избежать симметричного обмена «один на один» было очень трудно.
Мы не могли ни прямо, ни косвенно согласиться с тем, что Данилофф был взят в качестве, так сказать, «заложника». Позиция была жесткая: «Данилофф занимался недозволенной деятельностью» (хотя в работе на ЦРУ его официально не обвиняли).
В общем, на каком-то этапе, как я понимаю, видимо, с американской стороны и, вероятно, на уровне Бессмертных и Риджуэй прозвучала фамилия Юрия Орлова. Это был друг А.Д. Сахарова, диссидент, правозащитник, который после тюремного срока находился в ссылке в Якутии. Но тут тоже было непросто, потому что напрямую включать в обмен человека, которого уж точно в шпионаже не обвиняли, — это по разным причинам было невыгодно и нам, и американцам. Тем не менее имя было упомянуто. И в какой-то момент оно прозвучало и в разговорах Шульца и Шеварднадзе.
Министр реагировал очень осторожно, но идея включения Юрия Орлова в обмен была передана в Москву. Разговор министра и госсекретаря завершился ближе к 11 часам вечера, а в Москве был уже рассвет. И возник вопрос: мне полностью беседу записывать или записать какие-то важные моменты, чтобы поскорее отправить телеграмму в Москву, чтобы утром Горбачеву на стол легла эта запись. Но Шеварднадзе просил сделать как можно более полную запись, и где-то, по-моему, в половине третьего ночи по нью-йоркскому времени я закончил работу. Запись зашифровали, отправили в Москву и, как я понимаю, ответ был получен достаточно быстро, и, соответственно, быстрее пошли обсуждения.
Самое интересное, что «хореографию» этих взаимных освобождений обсуждали в конце концов не заместители, а лично Шеварднадзе с Шульцем. Буквально с точностью до конкретного часа обсуждали, что и когда будет сделано. И это было совершенно невероятно, потому что, казалось бы, такие вещи — не министерского уровня. Шульц предупредил, что выдворение Захарова из страны будет оформлено с американской стороны в суде. Я не знаю, насколько легко было пойти на это Шеварднадзе и Горбачеву.
В суде состоялся настоящий спектакль. Меня там не было, но сотрудники советского представительства, сопровождавшие Захарова, рассказывали, что судья все время хмурил брови, повышал голос, говорил долго и резко, заседание затянулось. И наконец подошел к главному: «Вы заслуживаете сурового наказания, но поскольку правительство США просит меня, исходя из национальных интересов, принять решение о вашем освобождении и выдворении из страны, я (он дал понять, что неохотно) принимаю такое решение».
Бессмертных и я ждали звонка из суда у городского телефона в подвале советского представительства при ООН. Он попросил меня ждать с ним вместе. Я говорю: «А я зачем?» — «Ну на всякий случай, мало ли что…» Бессмертных нервничал: «Ну что же, ну когда же?» Мобильных телефонов не было тогда, кто-то должен был пойти к телефону-автомату и позвонить нам. И вот прозвучал этот звонок. Отпустили. Он выслушал и побежал наверх докладывать министру.
А Орлова отпустили спустя пару дней. Мы обещали — и выполнили. К сожалению, его при этом лишили советского гражданства — в духе «старого мышления».
Но вскоре начался процесс массового освобождения политзаключенных. Думаю, что Горбачев уже тогда был на это настроен. Через пару месяцев вернулся в Москву Сахаров, но это отдельная история, Горбачев о ней рассказывал.
И практически сразу если и не было сделано официального заявления о начале подготовки саммита, но уже работа пошла. И хотя потом еще были «афтершоки» в виде высылки наших дипломатов и прекращения работы советских техсотрудников посольства США в Москве, Рейкьявик состоялся.
…Сейчас, когда я вспоминаю эту историю, просто поражаюсь, как много времени ушло, чтобы распутать этот клубок. Шульц и Шеварднадзе потратили не меньше пятнадцати часов. Лучше, конечно, было бы этого избежать. Но если брать «большую четверку» — президент, генсек, госсекретарь и министр иностранных дел, то, во всяком случае, на заключительном этапе они хорошо себя показали. Они показали, что, с одной стороны, умеют твердо стоять на своей позиции, а с другой стороны — находить какие-то компромиссы и все-таки ставить во главу угла большую цель. Этой целью был Рейкьявик.