О вкусной и здоровой
21 июля, 2022 2:50 пп
Мэйдэй
Igor Brodskyподелился
Эдуард Резник:
Книгу о вкусной и здоровой пище мама хранила в шкафчике — выше варенья и глубже вишнёвого компота.
— Не трогай! – кричала она. – Если помнёшь хоть листочек!..
Книга была неприкосновенна. Мама берегла её, как облигацию государственного займа. Руки, ноги, всё это она обещала мне оторвать за испачканный корешок или загнутый уголок кулинарной реликвии.
И всё же я рисковал.
Книга была моей страстью, наваждением. Моя первая эротика!
Я обнюхивал её листы и облизывал страницы. Цветные, заповедные картинки снились мне по ночам, и я часто просыпался мокрым от слюны и слёз.
Жаренная утка с яблоками, приправленная зеленью и горошком, буквально сводила с ума. Она пробуждала во мне такое желание, что я не знал, куда девать зубы, так мне хотелось ими во что-то вгрызться.
В результате, я грыз всё подряд – игрушки, мебель, штукатурку…
Весь дом был мной основательно надкушен!
Представляя нежную мякоть абрикоса, я мог часами жевать гудрон, постанывая от вожделения. А глядя на сверкающие глянцем, белоснежные комочки пельменей, капать слюной, даже если перед тем от пуза наедался варёной картошки.
А эти — «икра кетовая» и «зернистая чёрная»?!
Я понятия не имел, сладкие они или солёные, но млел и царапал иллюстрацию пальчиком, сковыривая по икринке с той и с другой баночки. А потом, закатывая глаза, откусывал уголок странички, и жевал, жевал, чавкая и захлёбываясь.
От слова «дичь» у меня мутился взор!.. От «устриц» учащался пульс!..
«Осетрина, белуга, севрюга» – читал я, водя носом и жадно принюхиваясь, но в доме не пахло даже паршивым судаком или форелью.
— Мама, а что такое маслины? – наповал убивал я маму очередным гастрономическим вопросом.
— Где ты набрался этой мерзости? – непременно вскидывалась она. – Кто тебя этому научил?!
А я мог часами шептать в забытьи «с-с-с-паржа, анчоус-с-с-сы, капер-с-с-сы», пробуя их сочное звучание на вкус, не ведая фрукт это, овощ или мясо.
«Если к вам неожиданно нагрянули гости, возьмите баранью ногу…» – разбирал я по слогам.
— Мама, а у нас есть баранья нога?
И мамино лицо мгновенно вытягивалось сантиметров на пять.
— Как, у нас нет бараньей ноги?! А если, вдруг гости?!
— Ты опять лазил в шкаф?! – грозно сводила она брови.
И я убегал, прятался, и, сидя под кроватью, мечтал об ананасе.
Интересно, думал я, отличается ли он по вкусу от банана? Но тут же шлёпал себя по лбу – о чём это я, вообще? Как могу сравнивать благородный ананас с каким-то глупым бананом?! Бананы я видел на соседней картинке, и они значительно уступали аристократично нарядному ананасу.
И вот однажды в нашем доме случилось чудо.
В дверь позвонили, я бросился открывать, и увидев на пороге сугроб с диковинным тропическим фруктом, зажмурился.
«Дед мороз!» – с восторгом подумал я.
Однако это оказался всего лишь вернувшийся из командировки папа.
— Ног не чувствую! – вваливаясь, проскрипел он.
Примёрзший к шинели ананас, мы отдирали всей семьёй.
Он обледенел, как мамонт — это я об отце.
Мы поставили его возле печки, и он вдруг потёк – а это, об ананасе.
И тогда я истерически закричал:
— Мама! Скорее неси книгу, пока он весь не растаял!
Но мама не откликнулась.
Растирая папины ноги спиртом, она вся растворилась в синеве его ступней. И мне пришлось самому броситься к шкафу. Вознёсшись над вареньем, я углубился под компот, и извлёк на свет Великую Гастрономическую Книгу.
— Вот! – тыча пальцем в рецепты, закружился я вокруг родителей. – Салат из креветок с АНАНАСОМ… Телячьи рёбрышки с АНАНАСОМ… Курица, фаршированная рисом с курагой и АНАНАСОМ…
Мама подняла на меня свои уставшие, молящие глаза. А папа, захлебнувшись слюной, закашлялся.
— Как? – потрясённо воскликнул я. – У нас нет даже рёбрышек?! А что же есть?
— Обморожение, – спокойно ответила мама.
А папа, отделяя слова, просипел:
— Кто… дал… ему… это?
— Кто-кто, Советская Власть!
Ананас был твёрдым и резался плохо. Мякоти в нём почти не было. Только бледно зелёная кочерыжка и колючие шипы.
Жевали мы молча. На вкус фрукт оказался кисло-горьким. Весь рот и щёки у меня горели.
— Гадость! – сплюнув, подытожил, наконец, папа.
— Видимо, незрелый, – вторила ему мама.
А я подумал: «Если и банан такой же – стоит ли вообще жить?»
— А зачем вам тогда эта книжка? – обмывая рот водой, спросил я родителей.
— Понимаешь, сынок, — вздохнула мама, — кулинария — это искусство. А искусство — это прежде всего — красота!
— Как «Шедевры Третьяковской галереи»? – вспомнил я, стоявшую на книжной полке толстую книгу с репродукциями.
— Именно.
— А где тогда находится музей вкусной и здоровой пищи?
— В Кремле! – подсказал оттаявший папа.
— Тогда я хочу в Кремль!
— Вот летом и съездим, – пробурчал он, а затем, обратившись к маме, сказал: – Спрячь-ка ты эту красоту куда подальше. Хватит над ребёнком издеваться.
— Интересно, а где самый большой фрукт? – мечтательно вздохнул я. И папа, подкидывая дров в «буржуйку», прокашлял:
— В мавзолее… Если хочешь, его мы тоже посмотрим…
Мэйдэй
Igor Brodskyподелился
Эдуард Резник:
Книгу о вкусной и здоровой пище мама хранила в шкафчике — выше варенья и глубже вишнёвого компота.
— Не трогай! – кричала она. – Если помнёшь хоть листочек!..
Книга была неприкосновенна. Мама берегла её, как облигацию государственного займа. Руки, ноги, всё это она обещала мне оторвать за испачканный корешок или загнутый уголок кулинарной реликвии.
И всё же я рисковал.
Книга была моей страстью, наваждением. Моя первая эротика!
Я обнюхивал её листы и облизывал страницы. Цветные, заповедные картинки снились мне по ночам, и я часто просыпался мокрым от слюны и слёз.
Жаренная утка с яблоками, приправленная зеленью и горошком, буквально сводила с ума. Она пробуждала во мне такое желание, что я не знал, куда девать зубы, так мне хотелось ими во что-то вгрызться.
В результате, я грыз всё подряд – игрушки, мебель, штукатурку…
Весь дом был мной основательно надкушен!
Представляя нежную мякоть абрикоса, я мог часами жевать гудрон, постанывая от вожделения. А глядя на сверкающие глянцем, белоснежные комочки пельменей, капать слюной, даже если перед тем от пуза наедался варёной картошки.
А эти — «икра кетовая» и «зернистая чёрная»?!
Я понятия не имел, сладкие они или солёные, но млел и царапал иллюстрацию пальчиком, сковыривая по икринке с той и с другой баночки. А потом, закатывая глаза, откусывал уголок странички, и жевал, жевал, чавкая и захлёбываясь.
От слова «дичь» у меня мутился взор!.. От «устриц» учащался пульс!..
«Осетрина, белуга, севрюга» – читал я, водя носом и жадно принюхиваясь, но в доме не пахло даже паршивым судаком или форелью.
— Мама, а что такое маслины? – наповал убивал я маму очередным гастрономическим вопросом.
— Где ты набрался этой мерзости? – непременно вскидывалась она. – Кто тебя этому научил?!
А я мог часами шептать в забытьи «с-с-с-паржа, анчоус-с-с-сы, капер-с-с-сы», пробуя их сочное звучание на вкус, не ведая фрукт это, овощ или мясо.
«Если к вам неожиданно нагрянули гости, возьмите баранью ногу…» – разбирал я по слогам.
— Мама, а у нас есть баранья нога?
И мамино лицо мгновенно вытягивалось сантиметров на пять.
— Как, у нас нет бараньей ноги?! А если, вдруг гости?!
— Ты опять лазил в шкаф?! – грозно сводила она брови.
И я убегал, прятался, и, сидя под кроватью, мечтал об ананасе.
Интересно, думал я, отличается ли он по вкусу от банана? Но тут же шлёпал себя по лбу – о чём это я, вообще? Как могу сравнивать благородный ананас с каким-то глупым бананом?! Бананы я видел на соседней картинке, и они значительно уступали аристократично нарядному ананасу.
И вот однажды в нашем доме случилось чудо.
В дверь позвонили, я бросился открывать, и увидев на пороге сугроб с диковинным тропическим фруктом, зажмурился.
«Дед мороз!» – с восторгом подумал я.
Однако это оказался всего лишь вернувшийся из командировки папа.
— Ног не чувствую! – вваливаясь, проскрипел он.
Примёрзший к шинели ананас, мы отдирали всей семьёй.
Он обледенел, как мамонт — это я об отце.
Мы поставили его возле печки, и он вдруг потёк – а это, об ананасе.
И тогда я истерически закричал:
— Мама! Скорее неси книгу, пока он весь не растаял!
Но мама не откликнулась.
Растирая папины ноги спиртом, она вся растворилась в синеве его ступней. И мне пришлось самому броситься к шкафу. Вознёсшись над вареньем, я углубился под компот, и извлёк на свет Великую Гастрономическую Книгу.
— Вот! – тыча пальцем в рецепты, закружился я вокруг родителей. – Салат из креветок с АНАНАСОМ… Телячьи рёбрышки с АНАНАСОМ… Курица, фаршированная рисом с курагой и АНАНАСОМ…
Мама подняла на меня свои уставшие, молящие глаза. А папа, захлебнувшись слюной, закашлялся.
— Как? – потрясённо воскликнул я. – У нас нет даже рёбрышек?! А что же есть?
— Обморожение, – спокойно ответила мама.
А папа, отделяя слова, просипел:
— Кто… дал… ему… это?
— Кто-кто, Советская Власть!
Ананас был твёрдым и резался плохо. Мякоти в нём почти не было. Только бледно зелёная кочерыжка и колючие шипы.
Жевали мы молча. На вкус фрукт оказался кисло-горьким. Весь рот и щёки у меня горели.
— Гадость! – сплюнув, подытожил, наконец, папа.
— Видимо, незрелый, – вторила ему мама.
А я подумал: «Если и банан такой же – стоит ли вообще жить?»
— А зачем вам тогда эта книжка? – обмывая рот водой, спросил я родителей.
— Понимаешь, сынок, — вздохнула мама, — кулинария — это искусство. А искусство — это прежде всего — красота!
— Как «Шедевры Третьяковской галереи»? – вспомнил я, стоявшую на книжной полке толстую книгу с репродукциями.
— Именно.
— А где тогда находится музей вкусной и здоровой пищи?
— В Кремле! – подсказал оттаявший папа.
— Тогда я хочу в Кремль!
— Вот летом и съездим, – пробурчал он, а затем, обратившись к маме, сказал: – Спрячь-ка ты эту красоту куда подальше. Хватит над ребёнком издеваться.
— Интересно, а где самый большой фрукт? – мечтательно вздохнул я. И папа, подкидывая дров в «буржуйку», прокашлял:
— В мавзолее… Если хочешь, его мы тоже посмотрим…