«О своём вкладе в его творчество»
26 июля, 2023 10:02 дп
Мэйдэй
Igor Brodsky поделился
Михаил Липскеров:
ВОСПОМИНАНИЕ.
Хочу рассказать о своей дружбе с Владимиром Высоцким, с которым не был знаком, и о своем вкладе в его творчество, благодаря которому (я имею ввиду вклад) он стал Владимиром Семеновичем.
В конце пятидесятых Вовка написал свои первые несовершенные стихи. Я понял, что должен помочь ему, как художник – художнику. Чтобы быть объективным, стихов я не читал, но жестоко раскритиковал их в газете «Литературный листок». «Нет, господин Высоцкий» называлась рецензия. Меня приняли в Союз писателей.
Когда Володя записал свою первую песню на магнитофонную ленту, я в газете «Культура в жизни» сравнил его с Окуджавой. Что по тем временам приравнивалось к грабежу со взломом. Эта моя дружеская поддержка оставила Володю практически без работы и без куска хлеба. Что необходимо каждому художнику. Ибо сытое брюхо к творенью глухо. Поэтому и только поэтому я наступил на горло Володиной песне.
После первого цикла песен я в журнале «Музыка на службе» написал, что музыка Высоцкого не имеет ничего общего с музыкой Баха, Генделя и Гайдна. В доказательство я приводил песню:
Попали мы по недоразумению,
Он за растрату сел, я за – Ксению.
У нас любовь была, мы с ней встречалися,
Она кричала, блядь, сопротивлялася.
«Попробуйте, — писал я, уложить это «блядь» в верхний регистр Домского органа». И я был прав. Никому это не пришло в голову. Тем более, что Домский орган был на капремонте.
За эту статью меня приняли в Союз Композиторов.
И дальше я делал все, чтобы выковать из Володи художника.
Как вы думаете, за что меня приняли в Союз кинематографистов?… Правильно. За разгромные статьи на фильмы с Володиным участием. В этих статьях я ввел в обиход клеймо «эстетическая диверсия». И заметьте, чем разгромнее были рецензии, тем лучше он играл. И чем лучше он играл, тем разгромнее были рецензии.
В середине шестидесятых в нашей с ним жизни произошли большие события. На анализе песни «А на нейтральной полосе цветы необычайной красоты» я внес переворот в военное дело. Я доказал, что в борьбе двух социальных систем нейтральной полосы быть не может. Есть только передовой край, который хочет отодвинуть назад «некий Высоцкий». Меня пригласили на чашку чая и присвоили звание «капитана в штатском». Я его вызвал и по-дружески предупредил. Что и помогло подняться ему на новую творческую высоту.
А теперь о Театре на Таганке. Со дня основания в 1964 году я не уставал писать, что это «не наш театр», что «формализьма, экзистенционализьма и эмпириокритицизьма не способны ничего дать советскому зрителю». И результат оказался налицо. Театр на Таганке стал самым популярным, а Володя Высоцкий, которого я в одном из докладов на ЦК назвал «ущербным Гамлетом из Большого Каретного, по которому плачет большой черный пистолет из того же Каретного», стал любимцем театральной Москвы и такого же Парижа.
Я думаю, нет нужды сообщать, что после этого меня приняли в ряды Всероссийского Театрального Общества от…»
Много, очень много я сделал для Высоцкого. Мои труды увенчались успехом. В июле восьмидесятого Володи не стало. Вся Москва была на его похоронах, оголив олимпийские трибуны. Он стал любимцем страны, других стран мира. Его диски расходятся миллионными тиражами, книги его стихов идут на расхват.
И это я, давя его на каждом шагу, помог ему достичь такого положения.
Причем он – не первый.
Это я в свое время написал донос на Достоевского, и мы получили «Преступление и наказание». Это я выгнал из страны Бердяева, Розанова, Ильина. Это я в тридцатых попридушил Булгакова и Платонова. Это я в сорок шестом назвал Зощенко пошляком, а Ахматову – блудницей. Это я разогнал в шестидесятых «Новый мир». И всех их, благодаря мне, любят и почитают.
И еще… Благодаря мне Солженицын и Бродский стали Нобелевскими лауреатами.
Я сделал все, чтобы самым талантливым было как можно хуже, чтобы они стали еще талантливее. И не страшно, что многие ушли раньше положенного срока. Вона, Пушкина я пристрелил в 37 лет, и он стал «нашим всем».
А я вынужден жить. Потому что русская земля никогда не оскудевала талантами. И всем я должен помочь.
Одна беда. Охеренно выросла конкуренция.
Мэйдэй
Igor Brodsky поделился
Михаил Липскеров:
ВОСПОМИНАНИЕ.
Хочу рассказать о своей дружбе с Владимиром Высоцким, с которым не был знаком, и о своем вкладе в его творчество, благодаря которому (я имею ввиду вклад) он стал Владимиром Семеновичем.
В конце пятидесятых Вовка написал свои первые несовершенные стихи. Я понял, что должен помочь ему, как художник – художнику. Чтобы быть объективным, стихов я не читал, но жестоко раскритиковал их в газете «Литературный листок». «Нет, господин Высоцкий» называлась рецензия. Меня приняли в Союз писателей.
Когда Володя записал свою первую песню на магнитофонную ленту, я в газете «Культура в жизни» сравнил его с Окуджавой. Что по тем временам приравнивалось к грабежу со взломом. Эта моя дружеская поддержка оставила Володю практически без работы и без куска хлеба. Что необходимо каждому художнику. Ибо сытое брюхо к творенью глухо. Поэтому и только поэтому я наступил на горло Володиной песне.
После первого цикла песен я в журнале «Музыка на службе» написал, что музыка Высоцкого не имеет ничего общего с музыкой Баха, Генделя и Гайдна. В доказательство я приводил песню:
Попали мы по недоразумению,
Он за растрату сел, я за – Ксению.
У нас любовь была, мы с ней встречалися,
Она кричала, блядь, сопротивлялася.
«Попробуйте, — писал я, уложить это «блядь» в верхний регистр Домского органа». И я был прав. Никому это не пришло в голову. Тем более, что Домский орган был на капремонте.
За эту статью меня приняли в Союз Композиторов.
И дальше я делал все, чтобы выковать из Володи художника.
Как вы думаете, за что меня приняли в Союз кинематографистов?… Правильно. За разгромные статьи на фильмы с Володиным участием. В этих статьях я ввел в обиход клеймо «эстетическая диверсия». И заметьте, чем разгромнее были рецензии, тем лучше он играл. И чем лучше он играл, тем разгромнее были рецензии.
В середине шестидесятых в нашей с ним жизни произошли большие события. На анализе песни «А на нейтральной полосе цветы необычайной красоты» я внес переворот в военное дело. Я доказал, что в борьбе двух социальных систем нейтральной полосы быть не может. Есть только передовой край, который хочет отодвинуть назад «некий Высоцкий». Меня пригласили на чашку чая и присвоили звание «капитана в штатском». Я его вызвал и по-дружески предупредил. Что и помогло подняться ему на новую творческую высоту.
А теперь о Театре на Таганке. Со дня основания в 1964 году я не уставал писать, что это «не наш театр», что «формализьма, экзистенционализьма и эмпириокритицизьма не способны ничего дать советскому зрителю». И результат оказался налицо. Театр на Таганке стал самым популярным, а Володя Высоцкий, которого я в одном из докладов на ЦК назвал «ущербным Гамлетом из Большого Каретного, по которому плачет большой черный пистолет из того же Каретного», стал любимцем театральной Москвы и такого же Парижа.
Я думаю, нет нужды сообщать, что после этого меня приняли в ряды Всероссийского Театрального Общества от…»
Много, очень много я сделал для Высоцкого. Мои труды увенчались успехом. В июле восьмидесятого Володи не стало. Вся Москва была на его похоронах, оголив олимпийские трибуны. Он стал любимцем страны, других стран мира. Его диски расходятся миллионными тиражами, книги его стихов идут на расхват.
И это я, давя его на каждом шагу, помог ему достичь такого положения.
Причем он – не первый.
Это я в свое время написал донос на Достоевского, и мы получили «Преступление и наказание». Это я выгнал из страны Бердяева, Розанова, Ильина. Это я в тридцатых попридушил Булгакова и Платонова. Это я в сорок шестом назвал Зощенко пошляком, а Ахматову – блудницей. Это я разогнал в шестидесятых «Новый мир». И всех их, благодаря мне, любят и почитают.
И еще… Благодаря мне Солженицын и Бродский стали Нобелевскими лауреатами.
Я сделал все, чтобы самым талантливым было как можно хуже, чтобы они стали еще талантливее. И не страшно, что многие ушли раньше положенного срока. Вона, Пушкина я пристрелил в 37 лет, и он стал «нашим всем».
А я вынужден жить. Потому что русская земля никогда не оскудевала талантами. И всем я должен помочь.
Одна беда. Охеренно выросла конкуренция.