«Нью-йоркская оторва…»
16 ноября, 2019 6:55 дп
Артём Липатов
ИЗ ЦИКЛА «О ЛЮДЯХ, БЛИЗКИХ ПО ДУХУ»
Когда-то его показали по телеку. По нашему советскому телеку. Уже шла перестройка, года три — то есть ну как бы нормально, пора. Но это же не абы кто, а человек, к первому альбому первой группы которого (второй у него так и не случилось) сам Энди Уорхол пририсовал банан!
В этой паре — Лу Рид и Джон Кейл — я предпочитал Кейла, за ум, углубленность, внимательный взгляд и авангардистские эксперименты. Рид, нью-йоркская оторва, казался мне too much rock’n’rolled. Но он был клевый — настолько, что даже его очевидная педоватость (особенно по молодости) никаких вопросов не вызывала. Упрямый лоб, жесткие курчавые волосы, пронзительные глаза изподлобья, полуразговорная манера петь — и кассета с альбомом Berlin, которую я замылил у Сережи Гурьева. До кейловских высот надо было добираться, а Рид был попроще, попонятнее.
И вот он на экране моего телека, с гитарой, выплевывает мне в лицо целую историю:
Pedro lives out of the Wilshire Hotel/he looks out a window without glass/The walls are made of cardboard, newspapers on his feet/his father beats him ’cause he’s too tired to beg/He’s got 9 brothers and sisters/they’re brought up on their knees/it’s hard to run when a coat hanger beats you on the thighs/Pedro dreams of being older and killing the old man/but that’s a slim chance he’s going to the boulevard
И все это на двух аккордах. Туда-сюда. Медленно так, занудно почти. И вдруг плевки сменяются буквально лаем:
He’s going to end up, on the dirty boulevard
he’s going out, to the dirty boulevard
He’s going down, to the dirty boulevard
Я был просто потрясен
Это была самая настоящая суть рок-н-ролла, какой мне хотелось ее видеть. Чтобы минимум виньеток, умный дядька, нарочито примитивные гитары, злобный текст — и катарсис в конце. И вот это все мне обеспечил немолодой уже Лу Рид в 1989-м своей песней с гениального альбома New York.
А потом, когда умер Уорхол, они вместе с Кейлом записали невероятно нежный и уважительный альбом Songs For Drella про своего старшего друга и наставника. И стало ясно, что вместе им никогда не быть — даром что VU потом собирались — но когда они вместе, они способны на невероятные вещи, которые никакая музыкальная критика описать не в состоянии. Только слушать, ловить вибрации и обмирать от того, что ты слышишь. Спасибо Тропилле и его лютеранским приходам, пластинка его пиратская по сию пору стоит на полке.
Я потом собрал и переслушал все, что он делал — от того же Berlin, синего и страшного, до мистического коллажа Raven по Эдгару По, и многое нравилось, и многое казалось невероятным — но такой дрожи и такого счастливого обморока, как от двух этих пластинок, у меня больше от Рида не было.
Я помню тебя, упрямый малый из Нью-Йорка. Ты любил чтоб погромче. Прости, я в наушниках, ладно?
He’s going to end up, on the dirty boulevard
he’s going out, to the dirty boulevard
He’s going down, to the dirty boulevard
Артём Липатов
ИЗ ЦИКЛА «О ЛЮДЯХ, БЛИЗКИХ ПО ДУХУ»
Когда-то его показали по телеку. По нашему советскому телеку. Уже шла перестройка, года три — то есть ну как бы нормально, пора. Но это же не абы кто, а человек, к первому альбому первой группы которого (второй у него так и не случилось) сам Энди Уорхол пририсовал банан!
В этой паре — Лу Рид и Джон Кейл — я предпочитал Кейла, за ум, углубленность, внимательный взгляд и авангардистские эксперименты. Рид, нью-йоркская оторва, казался мне too much rock’n’rolled. Но он был клевый — настолько, что даже его очевидная педоватость (особенно по молодости) никаких вопросов не вызывала. Упрямый лоб, жесткие курчавые волосы, пронзительные глаза изподлобья, полуразговорная манера петь — и кассета с альбомом Berlin, которую я замылил у Сережи Гурьева. До кейловских высот надо было добираться, а Рид был попроще, попонятнее.
И вот он на экране моего телека, с гитарой, выплевывает мне в лицо целую историю:
Pedro lives out of the Wilshire Hotel/he looks out a window without glass/The walls are made of cardboard, newspapers on his feet/his father beats him ’cause he’s too tired to beg/He’s got 9 brothers and sisters/they’re brought up on their knees/it’s hard to run when a coat hanger beats you on the thighs/Pedro dreams of being older and killing the old man/but that’s a slim chance he’s going to the boulevard
И все это на двух аккордах. Туда-сюда. Медленно так, занудно почти. И вдруг плевки сменяются буквально лаем:
He’s going to end up, on the dirty boulevard
he’s going out, to the dirty boulevard
He’s going down, to the dirty boulevard
Я был просто потрясен
Это была самая настоящая суть рок-н-ролла, какой мне хотелось ее видеть. Чтобы минимум виньеток, умный дядька, нарочито примитивные гитары, злобный текст — и катарсис в конце. И вот это все мне обеспечил немолодой уже Лу Рид в 1989-м своей песней с гениального альбома New York.
А потом, когда умер Уорхол, они вместе с Кейлом записали невероятно нежный и уважительный альбом Songs For Drella про своего старшего друга и наставника. И стало ясно, что вместе им никогда не быть — даром что VU потом собирались — но когда они вместе, они способны на невероятные вещи, которые никакая музыкальная критика описать не в состоянии. Только слушать, ловить вибрации и обмирать от того, что ты слышишь. Спасибо Тропилле и его лютеранским приходам, пластинка его пиратская по сию пору стоит на полке.
Я потом собрал и переслушал все, что он делал — от того же Berlin, синего и страшного, до мистического коллажа Raven по Эдгару По, и многое нравилось, и многое казалось невероятным — но такой дрожи и такого счастливого обморока, как от двух этих пластинок, у меня больше от Рида не было.
Я помню тебя, упрямый малый из Нью-Йорка. Ты любил чтоб погромче. Прости, я в наушниках, ладно?
He’s going to end up, on the dirty boulevard
he’s going out, to the dirty boulevard
He’s going down, to the dirty boulevard