Notre-Dame de Paris
16 апреля, 2019 2:25 дп
PHIL SUZEMKA
Впервые я поставил свечку своей бабушке, той женщине, которая меня вырастила, в Notre-Dame de Paris. Просто потянуло. Не знаю, может дед-поляк повлиял, но даже крестился я с детства не по-нашему, заканчивая знамение не на левом, а на правом плече. В Notre-Dame потянуло к свече. Купил, зажёг, поставил. Бабушка была православной. Я – нет. Вообще непонятно какой. Советский.
А бабушка тоже была советской. Потому, что прошла коллективизацию, войну, партизанский отряд, подпольный райком, побег из-под расстрела и концлагерь. Ну и потом, естественно, НКВД, или как этих сволочей тогда звали, не помню. Какой она ещё могла у меня быть? — только святой.
В общем, в первый раз у меня это был Notre-Dame de Paris. Рука сама взяла свечу. Я и не понял, с чего вдруг.
Потом попал на Монмартр, в Sacré-Cœur. Приходил туда поздно вечером, когда не было служб, в полутьме брал свечи, расставлял: любимой бабушке, отцу, ушедшим друзьям. Потом стал ставить не только за упокой, но и за здравие. Набиралось много. Sacré-Cœur втягивал. Я бродил по нему, смотрел. А что я там смотрел, если и так уже давно всё видел? Но всё равно смотрел. Потом шёл через площадь направо, в Le Tire Bouchon, где играл джазовые импровизации мой любимый парижский пианист – Жак Сиден. Сидел с ним у его инструмента, дарил водку, привезённую из Москвы. А в соборе мерцали зажжённые мной огоньки. И грели.
Я знаю, почему мне там было хорошо. И в Notre-Dame, и в Sacré-Cœur. Меня никто не встречал со свечками по рангу: тонкая, толстая, самая охрененная. Все были одинаковыми: таблетки. И никто не брал с меня деньги. Никакой полоумной старухи у свечек не мелькало. Была табличка с листком формата А4: «Свеча стоит один евро. Если у вас нет денег, просто возьмите её».
Когда я ставил десять свечей, то бросал в ящик двадцать евро. На всякий случай. Для тех, у кого денег не было. И всегда благодарил Господа, что у меня на тот момент они были. Случились. Меня устраивал такой подход. Я, нехристианин, считал его единственно христианским.
Сейчас Notre-Dame горит. Но он выживет, я знаю. Потому, что там я поставил первую свечку по-настоящему святому человеку – своей бабушке. Notre-Dame не сгорит.
Sancta Maria, Mater Dei, gratia plena, ты же знаешь: Dominus tecum. И Он поможет. Ora pro nobis. А мы за тебя. Спасибо.
PHIL SUZEMKA
Впервые я поставил свечку своей бабушке, той женщине, которая меня вырастила, в Notre-Dame de Paris. Просто потянуло. Не знаю, может дед-поляк повлиял, но даже крестился я с детства не по-нашему, заканчивая знамение не на левом, а на правом плече. В Notre-Dame потянуло к свече. Купил, зажёг, поставил. Бабушка была православной. Я – нет. Вообще непонятно какой. Советский.
А бабушка тоже была советской. Потому, что прошла коллективизацию, войну, партизанский отряд, подпольный райком, побег из-под расстрела и концлагерь. Ну и потом, естественно, НКВД, или как этих сволочей тогда звали, не помню. Какой она ещё могла у меня быть? — только святой.
В общем, в первый раз у меня это был Notre-Dame de Paris. Рука сама взяла свечу. Я и не понял, с чего вдруг.
Потом попал на Монмартр, в Sacré-Cœur. Приходил туда поздно вечером, когда не было служб, в полутьме брал свечи, расставлял: любимой бабушке, отцу, ушедшим друзьям. Потом стал ставить не только за упокой, но и за здравие. Набиралось много. Sacré-Cœur втягивал. Я бродил по нему, смотрел. А что я там смотрел, если и так уже давно всё видел? Но всё равно смотрел. Потом шёл через площадь направо, в Le Tire Bouchon, где играл джазовые импровизации мой любимый парижский пианист – Жак Сиден. Сидел с ним у его инструмента, дарил водку, привезённую из Москвы. А в соборе мерцали зажжённые мной огоньки. И грели.
Я знаю, почему мне там было хорошо. И в Notre-Dame, и в Sacré-Cœur. Меня никто не встречал со свечками по рангу: тонкая, толстая, самая охрененная. Все были одинаковыми: таблетки. И никто не брал с меня деньги. Никакой полоумной старухи у свечек не мелькало. Была табличка с листком формата А4: «Свеча стоит один евро. Если у вас нет денег, просто возьмите её».
Когда я ставил десять свечей, то бросал в ящик двадцать евро. На всякий случай. Для тех, у кого денег не было. И всегда благодарил Господа, что у меня на тот момент они были. Случились. Меня устраивал такой подход. Я, нехристианин, считал его единственно христианским.
Сейчас Notre-Dame горит. Но он выживет, я знаю. Потому, что там я поставил первую свечку по-настоящему святому человеку – своей бабушке. Notre-Dame не сгорит.
Sancta Maria, Mater Dei, gratia plena, ты же знаешь: Dominus tecum. И Он поможет. Ora pro nobis. А мы за тебя. Спасибо.