«Но вы должны знать, что в Одессе есть два сорта евреев, что пьют содовую воду…»

Этот рассказ Шолом-Алейхема перевел мой папа, Борис Розенфельд. Перевел с голоса, услышав в записи знаменитого американского актера Иосифа Булова, читавшего произведения известных еврейских писателей на идише. По странному стечению обстоятельств рассказ Шолом-Алейхема “Одесса” не вошёл ни в одно собрание сочинений – ни в русскоязычное шеститомное, ни в двадцативосьмитомное (посмертное) на идише. Мне кажется, мой папа, который не был профессиональным переводчиком, сумел передать и мягкую, тонкую иронию Шолом-Алейхема, и дух Одессы, и грустную радость, и радостную печаль, и всю палитру красок, интонаций и полутонов. На ваш суд.

Ай, Одесса, Одесса, Одесса, ох уж этот городишко Одесса!
Не зря говорят — живет как Бог в Одессе. Ведь не напрасно же после того, как Господь мир создал, Он выбрал для себя лучшее место.

Возьмите, возвестил Он, евреи, себе весь мир, Мне оставьте Одессу. Что мне сказать? Всевышний знает, что он делает.
Где вы найдете еще такой город, как Одесса? Я знаю? Вы скажете Минск, Пинск, Двинск — какое это имеет отношение к Одессе?

Правда, вы мне можете заявить, что тот, кто имеет деньги, живет-таки как Бог в Одессе, а тот, кто их не имеет, лежит в земле. Зато ж лежит он в Одессе. Одно только плохо в Одессе — это ее генерал-губернатор Толмачев. На этого Толмачева, говаривали евреи, могла прийти погибель еще раньше, чем он родился. Ну а уж коли он все-таки родился, то лучше б его холера забрала, и если ему и это не поможет, то ему не помешало бы просто вовремя протянуть ноги. Потому что второго такого еврейского несчастья, такого врага народа израильского, такого антисемита еще свет не видел. Многие таки удивлялись, как это случилось, что именно в Одессе генерал-губернатор антисемит? Никому не взбрело в голову, что это все от меня пошло.

Вы спросите, какое имеет отношение еврей, бедняк, голодранец, отец шестерых детей с женой, тещей и еще кучей таких же еврейских несчастий, какое я имею отношение к генералу? Какой-такой я сват генералу? Если вы найдете время, я расскажу вам такую историю, что вы пальчики оближете.

Как видите, сам я еврей, бедняк, голодранец, торгую содовой водой. Имею маленькую лавочку. Стакан содовой воды — копейка.

Слава богу, можно как-то жить. Такую бы жизнь генерал-губернатору.

Но вы должны знать, что в Одессе есть два сорта евреев, что пьют содовую воду. Один — как выпьет стакан, так спохватывается, что забыл дома деньги. Второй , не про вас будь сказано, сделает ахлюк, сморщится и говорит, что это не та содовая вода, которую он хотел. Сода — не та, вода — не та, и он не желает платить, и можете забрать обратно свою содовую воду.

Ой, да пусть уже евреи на здоровье пьют содовую воду ! Я вам сейчас расскажу лучшую историю.

В один прекрасный день подходит к моей лавочке денщик генерала и покупает у меня пять сифонов содовой воды. И платит мне пять раз по пять, двадцать пять копеек. Так прекрасно, так хорошо — все как у людей, как должно быть. Таки правда, что Господь все-таки живет в Одессе, и Он помогает, чтобы евреи тоже жили, как Бог в Одессе.

Но надо же было такому случиться: после того, как генерал выпил содовую воду, не про вас будь сказано и не про евреев будь сказано, он вдруг начал икать. Икал ли он от жениной стряпни или от моей содовой воды — это еще неизвестно. Но если генерал заикал, то надо же знать, отчего и почему. И когда оказывается, что это я, бедняк, голодранец, да еще и еврей впридачу, продал ему содовую воду, то генерал недолго думает и издает приказ, что евреи не имеют больше права торговать содовой водой.

Гвалт, крик, шум, гам.

Да что ж такого, если генерал икнул? Надо всех евреев лишать парносе? Но генерал есть генерал, что толку плеваться в его сторону. Нет — так нет. Пропало.

Тут-то и пришло мне в голову сделать лоток и продавать «цицес», молитвенники , еврейские календари. Так решил я себе.

С «цицес» я могу быть спокоен, их у меня генералы не купят, не будут они икать и не заберут у меня заработок от них. «Цицес» — это мой еврейский, живой заработок, постоянный, надежный.

Вопрос лишь в том, кому нужны «цицес» в Одессе? Потому что вы должны знать еще раз, что у нас в Одессе два сорта евреев.

Один сорт евреев, что носят «цицес», и другой сорт евреев, что не носят «цицес». Так те, кто имеет и носит «цицес», им не нужны «цицес». А те, кто не носит их, так они их не наденут, если вы даже отдадите бесплатно им все «цицес».

Ну так раз не нужны «цицес» — будут другие вещи. Какие ? Я знаю? Молитвенники, еврейские календари. Пусть уже будут еврейские календари. Вопрос опять в том, кому в Одессе нужен еврейский календарь? Какой еврей должен знать, сегодня понедельник или сегодня вторник? Он в понедельник бедствует и во вторник бедствует. Что из того, что он будет знать, какой сегодня день?

Пришло мне в голову, что еврейские биржевики, те, что торгуют на бирже, должны иметь еврейские календари. Потому что они крутятся, бедняжки, целые дни, крутятся со своими тросточками, грызут орешки. Я знаю? Работа не такая уж и тяжелая, но и заработка у них нет. А коли нет заработка , то и на душе тяжко.

Должна быть и для них какая-то передышка. Надо ведь знать, когда придет Пасха, когда читать поминальную молитву. Евреи есть евреи. Они должны иметь свои календари.

Недолго думая, я перехожу улицу, к той стороне ее, где находится биржа. Я вижу, как биржевики крутятся там. Этот крутится вокруг этого, а тот вокруг того. Втискиваюсь в середину, и мы все крутимся. Я знаю? Я тоже кручусь.

Так кручусь я неделю, и две, и три, пока не спохватываюсь, что уже скоро Рош а-Шоно, а я еще ни одного еврейского календаря не продал.

Я деловой человек, я знаю, что в каждом деле в важен первый покупатель. Имеете вы первого покупателя, тогда и остальные придут. Вопрос лишь в том, где его взять ? И так, крутясь и вертясь в поисках этого покупателя, я спохватываюсь, что Рош а-Шоно прошел, а еврейский календарь уже прошлогодний. Ох…
Стой, беги, лети — такое дело!

Еще только вчера ночью календарь был как все календари, а сегодня утром он уже прошлогодний. Как такое может быть ?

Иди, кричи —что толку.

Это только говорят, что Бог живет в Одессе. Но когда Он нужен, то Он где-то в Варшаве, в Петербурге, в Вильно. Я знаю, где?

Так вот, стою я со своим несчастьем, с прошлогодними календарями, не знаю, что и делать. Ведь евреи у меня уже прошлогодние календари не купят. И так, стоя посреди улицы, оглядываюсь и замечаю, что на той стороне , у «Фанкони», сидит генерал Толмачев и пьет кофе.

Ой, послушайте, раз евреи не купят у меня прошлогодние календари, раз это не товар для еврейских биржевиков, так, может, это товар для «гоешер» генерала?

Недолго думая, перехожу улицу и подхожу к столикам. И здесь я слышу, как генерал зовет кельнера и обращается к нему. Вы спрашиваете, что за кельнер? Вон тот татарин, такой рыжий, с опухшим лицом, как большой кусок теста, с двумя изюминками-глазками. Ну вы знаете , какой…

И думаю я про себя, о чем это может генерал разговаривать с типом, который запустил себе этакую физиономию? А ?
Останавливаюсь невдалеке и слышу, генерал говорит , что забыл золотой портсигар с гаванскими сигарами у себя дома. Пусть кельнер перейдет через улицу, и найдет дом четыре дробь один, и попросит у генеральши, чтобы передала ему портсигар. А если она не поверит, то вот примета : он забыл свой золотой портсигар с гаванскими сигарами у большого самовара на маленьком столике.

Закончив разговор с кельнером, генерал повернулся и, увидев меня, закричал: «Что стоишь, что надо?»

Руки-ноги у меня отнялись, но я набрался смелости и говорю ему: «Герр генерал, я виноват, но я имею для вас товар, единственный в мире».

«Мне ничего не надо, — говорит он, оглядев меня, — проваливай отсюда, я имею все на свете».

«Господин генерал, — говорю я, — вы можете иметь все на свете, но то, что я имею для вас, этого вы не имеете».

Наверное, он подумал, что я сумасшедший. Что это значит — я имею вещь, которой у него нет ?

Подойдя поближе, говорю ему: «Герр генерал, я не предлагаю вам золотой портсигар, я знаю, что вы имеете уже один. Не предлагаю и гаванские сигары, я знаю, что вы имеете лучше, моих. И жена ваша лучше и красивее. И самовар, и столик. Все у вас больше и красивее, — говорю я. — Ну а если я предложу вам еврейский календарь, что вы на это скажете?»

Он точно думает, что я сумасшедший. Сумасшедший туда, сумасшедший сюда, но ведь я поймал его на слове. Все на свете он имеет, а этого не имеет.

Вынимает полтинник и покупает у меня еврейский календарь.

Ну, как вам нравится такое дело?

Гвалт! Гвалт, — кричу, — где была моя голова все это время? Зачем мне нужно было крутиться среди еврейских биржевиков? Я же могу торговать с «гоешер» генералами !

Вопрос лишь в том, где взять второго генерала. Где его взять? Я смотрю туда, я смотрю сюда. Раскинул мозгами, коли уж нет генерала, чем плоха генеральша, жена генерала?

Я уже знаю, что она живет через улицу, дом четыре дробь один. Недолго думая, перехожу улицу и звоню в звонок. Выходит здоровенная, толстая дама, ну вы знаете, какая.

«Виноват, мадам, — говорю я. — Но ваш муж сидит там, у “Фанкони”, и пьет чашечку кофе, и он меня попросил, чтобы я подошел к вам и продал вам календарь. Если же вы мне не поверите, то он дал мне примету, что он забыл свой золотой портсигар с гаванскими сигарами возле большого самовара, что на маленьком столике, и он послал кельнера с опухшим лицом, похожим на…»

Она не дает мне кончить, вынимает рубль и покупает у меня еще один календарь.

Гвалт! Гвалт! — кричу, — где была моя голова, почему же мне давно не пришло в голову, что генералу нужны еврейские календари? Так уж коли ему нужны еврейские календари, думаю я себе, почему бы мне не всунуть ему и третий календарь? Вы, наверное, спросите, что «гоешер» генерал будет делать с тремя еврейскими календарями? Дак я вас спрошу, а что он будет делать с первыми двумя ? А с одним?

Вот он, здесь, этот генерал, который лишил меня верного заработка — содовой воды. Это он, тот генерал, что вынудил меня взяться за такое несчастье, как еврейские календари : сегодня это календарь, а завтра это уже вчерашний день. А раз так, раз уж вынудил он меня торговать вчерашним днем, могу же я всучить ему прошлогоднюю лихоманку?

Недолго думая, перехожу улицу и подхожу к столикам. И слышу, что генерал зовет меня.

Э-э-э-э… Это мне совсем не нравится. Ладно, если мне нужен генерал, я понимаю. Но для чего генералу нужен я? Наверно, он спохватился, что календари вчерашние, потому и зовет меня к себе. Ой, плохо. Конечно, я знаю, что генерал понимает в еврейских календарях, как свинья в гавайских сигарах. Я могу напомнить ему, что еврейский не такой, как русский. Русский читается слева направо, а еврейский справа налево, и так таки сделаны и еврейские календари. Русский начинается этим годом, заканчивается следующим, а еврейский календарь как раз наоборот.

А если он мне не поверит? Если стукнет меня, что я буду делать, звать на него хворобу? Нет уж! Если генерал зовет, лучше всего бежать!

Я втискиваюсь в улочку, но слышу, что за мною гонятся. Кричат, догоняют. За мной бежит этот кельнер, рыжий татарин с опухшим лицом, как большой кусок теста, с двумя изюминками вместо глаз. Это он гонится. Это он догоняет.

Но если татарин запускает себе такую физиономию, то большим умником он не может быть. Хотя бить еврея татарин тоже мастак. Что же делать? Бежать нету сил, идти обратно я боюсь.

Делать нечего. Стою.

А он подбегает он ко мне со скандалом, с криком, с гвалтом.

— Ты чего убегаешь ? Не слышишь что ли — генерал зовет тебя!

Я говорю, едва переведя дух : «Что он хочет от меня, твой генерал? Что он прицепился ко мне? Я бедный еврей, у меня только один календарь, не могу я ему продать. Мне самому он стоил два рубля, а генерал дает за него только рубль. Знаешь что? У меня уже нет сил. Забирай уже этот календарь, дай мне полтинник, возьми у генерала рубль. Ты себе сделаешь 50 копеек, и мне останется 50 копеек».

Ну, что вы на это скажете?

Уж коли Бог живет в Одессе, разве Он оставит своих евреев?

Ой, Одесса, Одесса, ох уж этот городок.