Нежданчик-2
25 сентября, 2023 1:59 пп
Мэйдэй
Abbas Gallyamov:
Сделал перевод второй части своей статьи о Путине, написанной по просьбе Newsweek. Первую перевёл и выложил позавчера.
September 25, 2023
НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ ПРОИЗВЕДЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ ГАЛЛЯМОВЫМ АББАСОМ РАДИКОВИЧЕМ. 18+
«Многие сейчас говорят, что Путин мечтает восстановить Советский Союз. Мне кажется, на самом деле в этой части всё обстоит несколько иначе. Путин действительно хочет, чтобы все думали, что он хочет восстановить СССР, но в реальности ему нет до СССР никакого дела. Вернее, сейчас оно появляется, но это интерес скорее инструментальный. Путин не романтик, а циник. Если бы он действительно считал СССР какой-то великой ценностью, он бы присоединился к борьбе за его воссоздание ещё в 90-е. Тогда за это боролось множество политических партий и Путин вполне мог к одной из них присоединиться. Ну или если ни одна из них его по каким-то причинам не устраивала, он мог создать свою собственную. Тогда это было легко. Будущий российский президент, как мы знаем, ничего подобного не сделал. Он предпочёл карьеру в структурах той самой власти, которая этот самый СССР разрушила. Ничто в его деятельности того периода не говорит нам о том, что ему было до Советского Союза хоть какое-то дело.
Настоящий Путин — небольшой любитель экспансии и не авантюрист. Он предпочитает стабильность и комфорт. Он консерватор. На эскалацию Путин идёт не столько для того, чтобы захватить то, чего у него нет, сколько для того, чтобы удержать то, что, как он считает, по праву принадлежит ему — свой трон. Я понимаю, что в нынешней ситуации это звучит странно, но если вы внимательно посмотрите на условия, при которых он предпринимал акты агрессии против соседних государств, вы поймёте, что я имею в виду.
Всего таких историй было три: Грузия в 2008 году, Крым в 2014-м, ну и нынешняя «СВО».
В 2008 году Путин не рискнул изменить Конституцию и уступил кресло президента Медведеву. Тот взялся за дело с неожиданной серьезностью и реформистским задором — написал на своих знамёнах, что «свобода лучше несвободы» и приступил к ограничению влияния силовиков на экономику. Достаточно быстро стало понятно, что новый глава государства не собирается просто дублировать повестку предшественника. Одному богу было известно, как далеко он мог зайти в своих играх в модернизацию. В тот момент я работал в Аппарате правительства и хорошо помню, как быстро нарастало недоверие между медведевским Кремлем и путинским правительством. В этот самый момент война и случилась.
Она прочно зафиксировала нового президента в «патриотическом» стойле и вбила серьезный клин между ним и Западом. Собственно ради этого, как я думаю, путинские силовики этот конфликт и спровоцировали — не без согласия самого Путина. План, как мы теперь знаем, сработал на сто процентов.
К 2014 году Путин, не оправившийся ещё от кризиса Болотной, столкнулся с новым серьезным вызовом — в соседней Украине. Тамошний Майдан тогда сверг пророссийского Януковича и привёл к власти коалицию прозападных политиков. Потеря Украины «американцам», останься она неотвеченной, добила бы российского президента, ведь главным источником его легитимности была его предполагаемая «сила», а поражение ставило наличие этой самой силы под большой вопрос. Аннексировав Крым, Путин вырвал победу из пасти поражения и обеспечил себе несколько лет политического благополучия. В принципе, он мог тогда забрать и Донбасс, но поскольку его позициям внутри страны после захвата Крыма уже ничто не угрожало, не стал этого делать.
Донбасс понадобился спустя восемь лет, когда эффект Крыма был окончательно исчерпан. Напомню, что к январю 2020 года электоральный рейтинг Путина опустился, согласно данным ФОМ, до 45 процентов — и это при том, что в 2015-м он составлял запредельные 76 процентов. После этого падения ФОМ попросту прекратил публиковать указанный рейтинг и вполне понятно, почему. Происходящее выглядело как приближающаяся политическая катастрофа: россияне больше не хотели голосовать за Путина.
Да, в принципе у него есть способ решения этой проблемы — выборы можно попробовать сфальсифицировать, однако фальсификации — это оружие Судного дня, им хорошо владеть, однако лучше его не применять. Воровать голоса на муниципальных, региональных и даже общенациональных парламентских выборах — это ещё более-менее приемлемо, но элиты должны знать, что сам по себе президент по-настоящему любим народом и помощь бюрократии в деле переизбрания ему не нужна. То, что позволяет ему выглядеть по сравнению с остальным истеблишментом практически богом — это именно его популярный мандат. Он реально незаменим только в том случае, если большинство избирателей действительно хочет видеть его президентом, если ему в глазах людей нет замены. А если он приходит к власти с помощью бюрократии, последняя вполне может решить, что она имеет право его и заменить. Подобного рода мысли открывают двери для возможного переворота. По крайней мере со времён Макиавелли известно, что лучший способ избежать заговора со стороны аристократии — это быть любимым народом.
Кроме того, здесь есть и эстетическая составляющая. Путин привык наслаждаться своей популярностью. Для него это напоминание о временах политической молодости, когда он только пришел к власти и был «президентом надежд». Я несколько раз присутствовал во время его общения с простым народом, он реально этим наслаждался. Ему нужны не только власть и деньги, народная любовь ему нужна не меньше.
Всё это я написал, чтобы было понятно: в свете приближающихся президентских выборов Путину нужно было предпринимать какие-то решительные шаги, чтобы остановить процесс эрозии его электоральной базы. Единственным более-менее эффективным способом в этой части представлялось переключение внимания общественности с внутренних проблем на проблемы международные. Путину было нужно, чтобы люди напряженно следили за тем, как против России интригует Америка, и не думали о том, что происходит в самой России.
Главной проблемой Путина в последние годы была утрата общественностью интереса к его любимой теме — геополитике. Людям надоело следить за новостями из-за рубежа. Они захотели, чтобы власти прекратили их кормить сказками о «великой державе» и обеспечили, наконец, рост уровня жизни. Доминирование внутренней повестки вело систему к политической катастрофе и единственное, что могло спасти президентскую популярность — это возвращение общественного интереса к внешней политике. Эскалация была единственной возможностью всё это обеспечить.
Нужно понимать, что в российском общественном мнении существуют две не связанные между собой архетипические парадигмы — внутриполитическая и внешнеполитическая. В рамках первой власть воспринимается негативно — как авторитарная, коррумпированная, озабоченная лишь собственным благополучием и плюющая на народ. Оппозиция в рамках этой модели — это недовольные граждане, добивающиеся от власти справедливости. А вот когда доминирует внешнеполитическая парадигма, тут всё получается наоборот: власть превращается в позитивную — она сильна, патриотична и защищает народ от внешнего врага, — а оппозиция становится толпой предателей. По сути, вся публичная политика в России есть борьба за повестку: какая из двух парадигм возобладает.
Путин решил пойти на эскалацию, когда почувствовал, что прежний уровень напряженности в отношениях между Россией и Западом перестал приносить эффект в виде искомой консолидации народа вокруг власти. Это как с наркоманом. Когда происходит привыкание к наркотику, дозу нужно увеличивать.
Конечно, Путину и в голову не могло придти, что в Украине он столкнется со столь мощным сопротивлением. Он не понимал, что теперь это полноценная страна, возглавляемая легитимной и пользующейся доверием общества властью, в противном случае он подыскал бы себе какого-нибудь врага послабее — так, как это было в 2008 году с Грузией.
Российский президент надеялся, что это будет что-то вроде того, что случилось в 2014 году в Крыму. Он так и не осознал, что слабость Украины в тот момент была свидетельством не какого-то там врожденного дефекта, заложенного в основание самой украинской нации, а временная слабость местных государственных структур. Тамошний социум тогда только что пережил революцию и попросту не успел ни консолидировать власть, ни восстановить институты.
Что помешало Путину понять всё это? Можно сказать, что он стал жертвой собственной пропаганды. Он так старался убедить россиян, что украинцы — это какая-то неполноценная нация, что не заметил как создал модель, в рамках которой донесение ему правды об Украине со стороны его собственного бюрократического аппарата стало невозможным. Сказать, что Украина вовсе не так слаба и сможет сопротивляться, в какой-то момент стало означать, что ты вступаешь в спор с Путиным, а ведь то, что сказал Путин, моментально становится официальной точкой зрения. В современной России спорить с президентом невозможно — ну если ты не хочешь оказаться «врагом народа». Пойти на такой риск во имя каких-то абстрактных, высоких целей в нынешних элитах неспособен никто.
Всё вышесказанное привело к тому, что Путин совершил самую грубую ошибку за всё время своего правления и поставил режим на грань коллапса. Неспособность победить в начатой войне ведёт к появлению новых внутренних разломов и пригожинский мятеж продемонстрировал, насколько глубокими они могут оказаться. Надо ведь понимать, что глава «Вагнера» не был врагом системы, он был её частью. Это не была атака извне, это был политический кризис, которые случаются, когда неэффективная система погружается в состояние стресса и судорожно ищет пути спасения.
Да, убив Пригожина, Путин значительно укрепил свои позиции. Его месседж элитам был вполне убедительным: «Не думайте, что я слишком уж ослабел. Может быть у меня не получается справиться с внешними врагами, но с внутренними-то я точно разберусь». Указанный эффект, однако, не будет длиться долго. Через месяц-другой Пригожин забудется и старые тренды вновь возьмут верх. Главный из них — ослабление позиций Путина в обществе.
Как я уже упомянул, единственным реальным источником легитимности для него является его предполагаемая сила. Даже его сторонники знают, что выборы в стране нечестные, что президенту нет никакого дела до жизни простых людей, что он коррумпирован и так далее. Единственное, почему лучше быть на его стороне, а не на стороне его противников — это понимание того, что в конце концов он всё равно победит. Эта уверенность, на которой собственно весь установленный порядок и держится, сейчас умирает. Медленно, но верно украинская армия движется вперёд, экономических проблем всё больше, недовольство населения растёт. Когда поражение станет очевидным, резонов оставаться лояльным по отношению к прежде брутальному, но радикально ослабевшему мачо, ни у кого не останется.
По своей сути, путинское правление очень архаично. В его основе лежит страх наказания и ничего иного. В этом архаичном мире если ты слабеешь и тебя перестают бояться, то ты теряешь власть, а нередко и жизнь. Путин разбудил в социуме наиболее примитивные — первобытные — эмоции, среди которых нет места сочувствию или жалости. Это очень жестокий мир: если ты ослабел, ты обречён.
Конец может придти в форме народного восстания или дворцового переворота или военного мятежа — или комбинации вышеперечисленных вариантов. Я не исключаю, что осознавая все риски, Путин передаст власть преемнику так же как это сделал Ельцин 23 года назад. Объективно говоря, последний вариант — единственный, с помощью которого он может спасти себя от революции и последующего суда. Если преемник, которого он выберет, окажется достаточно умён, если он остановит войну, организует переговоры снаружи и постепенную либерализацию внутри, он сможет удержать систему от коллапса. В этом случае Путин получит возможность мирно прожить остаток жизни на пенсии — точно так же, как это было с Ельциным.
Если власть хочет избежать революции, она должна предложить обществу реформы. Путин на это неспособен, значит это должен быть кто-то другой».
Мэйдэй
Abbas Gallyamov:
Сделал перевод второй части своей статьи о Путине, написанной по просьбе Newsweek. Первую перевёл и выложил позавчера.
September 25, 2023
НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ ПРОИЗВЕДЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ ГАЛЛЯМОВЫМ АББАСОМ РАДИКОВИЧЕМ. 18+
«Многие сейчас говорят, что Путин мечтает восстановить Советский Союз. Мне кажется, на самом деле в этой части всё обстоит несколько иначе. Путин действительно хочет, чтобы все думали, что он хочет восстановить СССР, но в реальности ему нет до СССР никакого дела. Вернее, сейчас оно появляется, но это интерес скорее инструментальный. Путин не романтик, а циник. Если бы он действительно считал СССР какой-то великой ценностью, он бы присоединился к борьбе за его воссоздание ещё в 90-е. Тогда за это боролось множество политических партий и Путин вполне мог к одной из них присоединиться. Ну или если ни одна из них его по каким-то причинам не устраивала, он мог создать свою собственную. Тогда это было легко. Будущий российский президент, как мы знаем, ничего подобного не сделал. Он предпочёл карьеру в структурах той самой власти, которая этот самый СССР разрушила. Ничто в его деятельности того периода не говорит нам о том, что ему было до Советского Союза хоть какое-то дело.
Настоящий Путин — небольшой любитель экспансии и не авантюрист. Он предпочитает стабильность и комфорт. Он консерватор. На эскалацию Путин идёт не столько для того, чтобы захватить то, чего у него нет, сколько для того, чтобы удержать то, что, как он считает, по праву принадлежит ему — свой трон. Я понимаю, что в нынешней ситуации это звучит странно, но если вы внимательно посмотрите на условия, при которых он предпринимал акты агрессии против соседних государств, вы поймёте, что я имею в виду.
Всего таких историй было три: Грузия в 2008 году, Крым в 2014-м, ну и нынешняя «СВО».
В 2008 году Путин не рискнул изменить Конституцию и уступил кресло президента Медведеву. Тот взялся за дело с неожиданной серьезностью и реформистским задором — написал на своих знамёнах, что «свобода лучше несвободы» и приступил к ограничению влияния силовиков на экономику. Достаточно быстро стало понятно, что новый глава государства не собирается просто дублировать повестку предшественника. Одному богу было известно, как далеко он мог зайти в своих играх в модернизацию. В тот момент я работал в Аппарате правительства и хорошо помню, как быстро нарастало недоверие между медведевским Кремлем и путинским правительством. В этот самый момент война и случилась.
Она прочно зафиксировала нового президента в «патриотическом» стойле и вбила серьезный клин между ним и Западом. Собственно ради этого, как я думаю, путинские силовики этот конфликт и спровоцировали — не без согласия самого Путина. План, как мы теперь знаем, сработал на сто процентов.
К 2014 году Путин, не оправившийся ещё от кризиса Болотной, столкнулся с новым серьезным вызовом — в соседней Украине. Тамошний Майдан тогда сверг пророссийского Януковича и привёл к власти коалицию прозападных политиков. Потеря Украины «американцам», останься она неотвеченной, добила бы российского президента, ведь главным источником его легитимности была его предполагаемая «сила», а поражение ставило наличие этой самой силы под большой вопрос. Аннексировав Крым, Путин вырвал победу из пасти поражения и обеспечил себе несколько лет политического благополучия. В принципе, он мог тогда забрать и Донбасс, но поскольку его позициям внутри страны после захвата Крыма уже ничто не угрожало, не стал этого делать.
Донбасс понадобился спустя восемь лет, когда эффект Крыма был окончательно исчерпан. Напомню, что к январю 2020 года электоральный рейтинг Путина опустился, согласно данным ФОМ, до 45 процентов — и это при том, что в 2015-м он составлял запредельные 76 процентов. После этого падения ФОМ попросту прекратил публиковать указанный рейтинг и вполне понятно, почему. Происходящее выглядело как приближающаяся политическая катастрофа: россияне больше не хотели голосовать за Путина.
Да, в принципе у него есть способ решения этой проблемы — выборы можно попробовать сфальсифицировать, однако фальсификации — это оружие Судного дня, им хорошо владеть, однако лучше его не применять. Воровать голоса на муниципальных, региональных и даже общенациональных парламентских выборах — это ещё более-менее приемлемо, но элиты должны знать, что сам по себе президент по-настоящему любим народом и помощь бюрократии в деле переизбрания ему не нужна. То, что позволяет ему выглядеть по сравнению с остальным истеблишментом практически богом — это именно его популярный мандат. Он реально незаменим только в том случае, если большинство избирателей действительно хочет видеть его президентом, если ему в глазах людей нет замены. А если он приходит к власти с помощью бюрократии, последняя вполне может решить, что она имеет право его и заменить. Подобного рода мысли открывают двери для возможного переворота. По крайней мере со времён Макиавелли известно, что лучший способ избежать заговора со стороны аристократии — это быть любимым народом.
Кроме того, здесь есть и эстетическая составляющая. Путин привык наслаждаться своей популярностью. Для него это напоминание о временах политической молодости, когда он только пришел к власти и был «президентом надежд». Я несколько раз присутствовал во время его общения с простым народом, он реально этим наслаждался. Ему нужны не только власть и деньги, народная любовь ему нужна не меньше.
Всё это я написал, чтобы было понятно: в свете приближающихся президентских выборов Путину нужно было предпринимать какие-то решительные шаги, чтобы остановить процесс эрозии его электоральной базы. Единственным более-менее эффективным способом в этой части представлялось переключение внимания общественности с внутренних проблем на проблемы международные. Путину было нужно, чтобы люди напряженно следили за тем, как против России интригует Америка, и не думали о том, что происходит в самой России.
Главной проблемой Путина в последние годы была утрата общественностью интереса к его любимой теме — геополитике. Людям надоело следить за новостями из-за рубежа. Они захотели, чтобы власти прекратили их кормить сказками о «великой державе» и обеспечили, наконец, рост уровня жизни. Доминирование внутренней повестки вело систему к политической катастрофе и единственное, что могло спасти президентскую популярность — это возвращение общественного интереса к внешней политике. Эскалация была единственной возможностью всё это обеспечить.
Нужно понимать, что в российском общественном мнении существуют две не связанные между собой архетипические парадигмы — внутриполитическая и внешнеполитическая. В рамках первой власть воспринимается негативно — как авторитарная, коррумпированная, озабоченная лишь собственным благополучием и плюющая на народ. Оппозиция в рамках этой модели — это недовольные граждане, добивающиеся от власти справедливости. А вот когда доминирует внешнеполитическая парадигма, тут всё получается наоборот: власть превращается в позитивную — она сильна, патриотична и защищает народ от внешнего врага, — а оппозиция становится толпой предателей. По сути, вся публичная политика в России есть борьба за повестку: какая из двух парадигм возобладает.
Путин решил пойти на эскалацию, когда почувствовал, что прежний уровень напряженности в отношениях между Россией и Западом перестал приносить эффект в виде искомой консолидации народа вокруг власти. Это как с наркоманом. Когда происходит привыкание к наркотику, дозу нужно увеличивать.
Конечно, Путину и в голову не могло придти, что в Украине он столкнется со столь мощным сопротивлением. Он не понимал, что теперь это полноценная страна, возглавляемая легитимной и пользующейся доверием общества властью, в противном случае он подыскал бы себе какого-нибудь врага послабее — так, как это было в 2008 году с Грузией.
Российский президент надеялся, что это будет что-то вроде того, что случилось в 2014 году в Крыму. Он так и не осознал, что слабость Украины в тот момент была свидетельством не какого-то там врожденного дефекта, заложенного в основание самой украинской нации, а временная слабость местных государственных структур. Тамошний социум тогда только что пережил революцию и попросту не успел ни консолидировать власть, ни восстановить институты.
Что помешало Путину понять всё это? Можно сказать, что он стал жертвой собственной пропаганды. Он так старался убедить россиян, что украинцы — это какая-то неполноценная нация, что не заметил как создал модель, в рамках которой донесение ему правды об Украине со стороны его собственного бюрократического аппарата стало невозможным. Сказать, что Украина вовсе не так слаба и сможет сопротивляться, в какой-то момент стало означать, что ты вступаешь в спор с Путиным, а ведь то, что сказал Путин, моментально становится официальной точкой зрения. В современной России спорить с президентом невозможно — ну если ты не хочешь оказаться «врагом народа». Пойти на такой риск во имя каких-то абстрактных, высоких целей в нынешних элитах неспособен никто.
Всё вышесказанное привело к тому, что Путин совершил самую грубую ошибку за всё время своего правления и поставил режим на грань коллапса. Неспособность победить в начатой войне ведёт к появлению новых внутренних разломов и пригожинский мятеж продемонстрировал, насколько глубокими они могут оказаться. Надо ведь понимать, что глава «Вагнера» не был врагом системы, он был её частью. Это не была атака извне, это был политический кризис, которые случаются, когда неэффективная система погружается в состояние стресса и судорожно ищет пути спасения.
Да, убив Пригожина, Путин значительно укрепил свои позиции. Его месседж элитам был вполне убедительным: «Не думайте, что я слишком уж ослабел. Может быть у меня не получается справиться с внешними врагами, но с внутренними-то я точно разберусь». Указанный эффект, однако, не будет длиться долго. Через месяц-другой Пригожин забудется и старые тренды вновь возьмут верх. Главный из них — ослабление позиций Путина в обществе.
Как я уже упомянул, единственным реальным источником легитимности для него является его предполагаемая сила. Даже его сторонники знают, что выборы в стране нечестные, что президенту нет никакого дела до жизни простых людей, что он коррумпирован и так далее. Единственное, почему лучше быть на его стороне, а не на стороне его противников — это понимание того, что в конце концов он всё равно победит. Эта уверенность, на которой собственно весь установленный порядок и держится, сейчас умирает. Медленно, но верно украинская армия движется вперёд, экономических проблем всё больше, недовольство населения растёт. Когда поражение станет очевидным, резонов оставаться лояльным по отношению к прежде брутальному, но радикально ослабевшему мачо, ни у кого не останется.
По своей сути, путинское правление очень архаично. В его основе лежит страх наказания и ничего иного. В этом архаичном мире если ты слабеешь и тебя перестают бояться, то ты теряешь власть, а нередко и жизнь. Путин разбудил в социуме наиболее примитивные — первобытные — эмоции, среди которых нет места сочувствию или жалости. Это очень жестокий мир: если ты ослабел, ты обречён.
Конец может придти в форме народного восстания или дворцового переворота или военного мятежа — или комбинации вышеперечисленных вариантов. Я не исключаю, что осознавая все риски, Путин передаст власть преемнику так же как это сделал Ельцин 23 года назад. Объективно говоря, последний вариант — единственный, с помощью которого он может спасти себя от революции и последующего суда. Если преемник, которого он выберет, окажется достаточно умён, если он остановит войну, организует переговоры снаружи и постепенную либерализацию внутри, он сможет удержать систему от коллапса. В этом случае Путин получит возможность мирно прожить остаток жизни на пенсии — точно так же, как это было с Ельциным.
Если власть хочет избежать революции, она должна предложить обществу реформы. Путин на это неспособен, значит это должен быть кто-то другой».