Невыносимо животное
24 июля, 2022 8:58 дп
Мэйдэй
Ирина Варская:
Вчера была совершенно поражена.
Мама с Альцгеймером вдруг задрожала в вагоне метро — и упала куда-то вбок.
Реакция населенцев вагона: дева рядом моментально перемещается напротив, воткнув глубоко в ухо наушник. Парень лет 25-ти, сидящий в двух шагах, делает вид, что ничего не происходит. У него тоже роман с наушниками. Парень лет 30-ти через сиденье от нее глухо замер — и недвижим.
Я понимаю, что у нее предынсультное, начинаю ее неумело возить по трём сиденьям.
Так вот, я ее двигаю, пытаюсь поднять ноги на небольшом пространстве так, чтобы у нее прилила кровь к голове.
Весь вагон уже смотрит в этот угол, не шелохнувшись.
Так глядят на экран, так смотрят из-за стекла, так проверяют на прочность: «эй, эй, смог»?
Я ору в отчаянии на парня через сиденье: «Вы поможете»? Он чуть сдвигает ее — и отходит вбок, подергивая плечами и проверяя рюкзак. Он собрался выходить.
Мама становится совершенно серо-белой, окончательно теряет сознание, губы — то серые, то белые, они буквально сравниваются по цвету с матово-бледным лицом.
Все сидят спокойно, как стеклянные человечки, беззлобно и тускло вращающие мелкими настырными глазками. Окончательно невозмутимо.
Дева продолжает слушать что-то, юный зритель лет 25-ти — сидеть в двух шагах так, как если бы его приварили к сиденью. Ни один мускул не дрогнул — он присутствует при непонятной сцене, только и всего. Мой горе-помощник стоит неподвижно на расстоянии протянутой руки — скоро на выход, показывает он всем своим видом. Скоро прочь.
Так я бьюсь около 3-х -4-х остановок, поднять ее я не могу, ей все хуже и хуже. Это очевидно.
Весь вагон как-то невероятно странно смотрит в этот угол, ни один человек не подходит к нам на протяжении нескольких остановок.
Странность состоит в том, что все они следят за происходящим, с безмолвным напряжением. Эдакий саспенс. В вагоне несусветно натянутая обстановка, все выжидают, все превратились в слух, все глядят и видят. И никто не приближается, чтобы вмешаться.
Только в последний момент, вдруг не выдержав моей толкотни вокруг нее, юный зритель предлагает мне не помочь, а по громкой связи сообщить о происходящем машинисту. Все это — несколько удивлённо: в стиле «почему бы нет».
На Боровицкой вдруг вбегает парень. И, все быстро поняв, быстро примерившись, в отчаянии берет ее, почти уже безжизненную, вообще ничего не понимающую, на руки.
И выносит на Чеховской вон.
Нас провожают взгляды всего вагона.
Что-то незамысловато-животное провожает нас прочь: глухое любопытство.
Мэйдэй
Ирина Варская:
Вчера была совершенно поражена.
Мама с Альцгеймером вдруг задрожала в вагоне метро — и упала куда-то вбок.
Реакция населенцев вагона: дева рядом моментально перемещается напротив, воткнув глубоко в ухо наушник. Парень лет 25-ти, сидящий в двух шагах, делает вид, что ничего не происходит. У него тоже роман с наушниками. Парень лет 30-ти через сиденье от нее глухо замер — и недвижим.
Я понимаю, что у нее предынсультное, начинаю ее неумело возить по трём сиденьям.
Так вот, я ее двигаю, пытаюсь поднять ноги на небольшом пространстве так, чтобы у нее прилила кровь к голове.
Весь вагон уже смотрит в этот угол, не шелохнувшись.
Так глядят на экран, так смотрят из-за стекла, так проверяют на прочность: «эй, эй, смог»?
Я ору в отчаянии на парня через сиденье: «Вы поможете»? Он чуть сдвигает ее — и отходит вбок, подергивая плечами и проверяя рюкзак. Он собрался выходить.
Мама становится совершенно серо-белой, окончательно теряет сознание, губы — то серые, то белые, они буквально сравниваются по цвету с матово-бледным лицом.
Все сидят спокойно, как стеклянные человечки, беззлобно и тускло вращающие мелкими настырными глазками. Окончательно невозмутимо.
Дева продолжает слушать что-то, юный зритель лет 25-ти — сидеть в двух шагах так, как если бы его приварили к сиденью. Ни один мускул не дрогнул — он присутствует при непонятной сцене, только и всего. Мой горе-помощник стоит неподвижно на расстоянии протянутой руки — скоро на выход, показывает он всем своим видом. Скоро прочь.
Так я бьюсь около 3-х -4-х остановок, поднять ее я не могу, ей все хуже и хуже. Это очевидно.
Весь вагон как-то невероятно странно смотрит в этот угол, ни один человек не подходит к нам на протяжении нескольких остановок.
Странность состоит в том, что все они следят за происходящим, с безмолвным напряжением. Эдакий саспенс. В вагоне несусветно натянутая обстановка, все выжидают, все превратились в слух, все глядят и видят. И никто не приближается, чтобы вмешаться.
Только в последний момент, вдруг не выдержав моей толкотни вокруг нее, юный зритель предлагает мне не помочь, а по громкой связи сообщить о происходящем машинисту. Все это — несколько удивлённо: в стиле «почему бы нет».
На Боровицкой вдруг вбегает парень. И, все быстро поняв, быстро примерившись, в отчаянии берет ее, почти уже безжизненную, вообще ничего не понимающую, на руки.
И выносит на Чеховской вон.
Нас провожают взгляды всего вагона.
Что-то незамысловато-животное провожает нас прочь: глухое любопытство.