Нельзя говорить «война»

Павлу Филатьеву 33 года. Он участвовал в захвате Херсона и в своей книге ругал командиров, называл вторжение в Украину бессмысленным и преступным, писал о мародёрстве и нехватке обезболивающих в полевых госпиталях.

Как изменилась Россия

Когда я вернулся в конце апреля в свою часть, мне дали отпуск на 2 недели. [Тогда же] я звонил знакомым — просто отметиться, потому что в госпитале у меня не было телефона.

Я рассказываю про войну. А мне все говорят, что нельзя говорить «война», надо аккуратнее. Для меня уже это дико было: я приехал с войны, а нельзя говорить «война». Такая подмена понятий, сумасшедший дом.

Общество не понимает, как себя вести — вроде бы понимают, что война на Украине это плохо, но хотят поддержать своих. С другой стороны, они боятся правительства. Общество запугано, все пытаются подбирать слова, боятся мысли искренне выражать.

О книге

Когда рядом что-то всё время взрывалось, у меня постоянно проскальзывала мысль в голове, что если я выживу, я сделаю все, чтобы это изменить.

Я начал пытаться уволиться по состоянию здоровья. Думал, что издам свою книгу. Расписал всю правду и попытался передать, что такое война. Но командование мне не давало возможности уволиться, начали шантажировать: либо обратно на Украину, либо статья. Я просто покинул территорию части, хотя многие мои товарищи, к сожалению, повелись на угрозы.

О реакции сослуживцев

Ни один военный мне не сказал, что я предатель или трус. У меня нет жены и детей, я несу ответственность только за себя. Многие мои сослуживцы писали мне, поддерживали. Им это всё на хер не надо, но они не знают, как им действовать.

Вот они сейчас что-то сделают — у них заберут квартиру, жена с ребёнком на улице, их объявят врагами государства, зарплаты нет, устроиться с чёрным билетом никуда невозможно.

О боеготовности армии

Материальное обеспечение армии [оцениваю] на два из пяти. Моральный дух — на пять с минусом, наверное. Мы все воспитывались на подвиге предков, на милитаризации.

Но при этом дальше армия воевать не хочет, потому что понимает, что правительство её втянуло в губительную войну, в которой нет правды. И в этом проблема.

Военные не слепые, они видели разрушенные города, знают, что много гражданских погибло, осталось без домов, осталось инвалидами из-за того, что мы поиграли в войнушку.

Когда в Херсоне люди вышли на демонстрации, я слышал, что их разогнали. Но я знаю много людей из ОМОНа, которые после этого уволились. Они понимают, что творится жесть, когда мы захватываем город, а народ говорит: мы не хотим быть с вами, уйдите от нас.

Правительство вербует даже 50-летних стариков, которые всю жизнь лежали на диване, смотрели Первый канал и реально поверили, что нацистов-фашистов надо побеждать. Потому что нормальные военнослужащие увольняются, уходят, отказываются. Они не хотят возвращаться обратно — понимают, что их впутали в дерьмо.

Могут ли военные пойти против правительства

Для тех, кто на передовой, даже для ОМОНа — для них правительство враг.

Против Кремля я бы мог поднять свое оружие. Против российской армии не буду воевать, армия знает, что нас впутали в дерьмо.

Те, кто находится на передовой, они действительно думают, что мы там против НАТО сражаемся, что мы Россию защищаем, чтобы на Россию не напали завтра. Многие люди на фронте плохо образованы. И пока мы им не откроем глаза на это, они оттуда не уйдут, они там умрут.

Что будет, когда солдаты вернутся с войны

Есть посттравматический синдром. Очень тяжело солдату, вернувшемуся с войны, признать, что он был неправ, что мы никого не освобождали, мы просто разрушили города, мы погубили много людей.

Но потом военные спросят с правительства. Никто им не поможет. Тем более, когда военные будут понимать, что народ на их стороне. В последние 2 месяца [с кем общаюсь] девять из десяти — против войны. Но большинство из них боится это сразу сказать, потому что это незаконно.