Неблагородные доны

Евгения Лещинская

Евгения Лещинская:

В последнее время признаком хорошего тона стало такое откровение: я не смотрю телевизор. Я его выбросил/ла в помойку в тысяча девятьсот лохматом году и с тех пор сижу в кресле, закутавшись в плед, с томиком Бодлера. Мне, наверное, никогда не достигнуть таких нравственных вершин. Я смотрю телик. Преимущественно детективы и триллеры. Конечно там всё гораздо разнообразней и веселей, чем в жизни. Потому что, как правило, заканчивается победой добра над злом, света над тьмой, духовностью над деньжищами. Это расслабляет (в хорошем смысле) и забавляет. Но иногда вдруг появляется немотивированный позыв к умственному. Тогда я припадаю к каналу «Культура», где резвятся разнообразные гуманитарии, оперируя терминами «акцентуализация характера» или «экзестенциальный кризис». И это тоже по-своему притягивает. Как бездна. Правда ненадолго. Буквально пару дней назад наткнулась я на двух культурологов, которые меня прямо заворожили. Разговор зашел про снобизм. И вот эти оба-два пришли к единому мнению, которое звучало примерно так: снобы – авангард человечества. Снобизм – аллергия на невежество, ненависть к посредственности, отвращение ко второму сорту. Сноб сгорает от любви к девственному пляжу, к благородному вину и креветке цвета утренней зари. Сноб поклоняется совершенству в еде и напитках. Сноб ненавидит китч, треш и банальщину. И это прекрасно!
После сего пассажа вспомнился мне случай, который приключился с моим папой. Он близко дружил с известным букинистом Львом Абрамовичем Глезером, который всю жизнь проработал в “Пушкинской лавке”. Неординарный был человек, известный коллекционер, библиофил, букинист. Начинал мальчишкой-книгоношей у Китайгородской стены, всю свою жизнь связал с книгой. Лёве почтительно кланялись артисты, писатели и чиновники всех мастей. Многим из них он помог собрать отменные библиотеки. А папу моего, молодого начинающего коллекционера, Лёва от души привечал и относился к нему по-отечески. Папа этой дружбой очень дорожил, готов был во всём помогать, хотел стать полезным и нужным. Как-то забежал в «Пушкинскую лавку», присмотреть что-то новенькое. Одновременно с ним в магазин протолкнулся какой-то неухоженный старикан, кое-как одетый, в дырявых перчатках, с рваной книжонкой в руке. Папа нашёл Льва Абрамовича, кивнул, мол, там какой-то странный мужик, явно случайный. Видно, забрёл погреться. Может, выпроводить? Лёва глянул и заспешил к “подозрительному старику”, обнял, расцеловал, предложил рюмку коньяку. Посетителем оказался Алексей Елисеевич Кручёных, поэт, художник, теоретик русского футуризма. Он жил неподалёку от проезда Художественного театра, часто сиживал в «Артистическом» кафе против «Пушкинской лавки», где его подкармливали. Дружил с Львом Абрамовичем, которому продавал книги, в том числе, собственные. Видимо, это был его основной доход. Он страшно нуждался, перебивался случайными заработками. Ещё до войны его перестали издавать, не приняли в союз писателей, не давали работать…
Много-много лет спустя мой папа, вспоминая ту первую встречу с Алексеем Кручёных, говорил, что по сей день не может избавиться от чувства досады и ужасного стыда за тот свой давний молодецкий гонор. А Кручёных незадолго до смерти сделал папе царский подарок, свою книгу “Игра в Аду”.
Ну и чтобы закончить со снобизмом, напоминаю всем культурологам вместе взятым, что слово сноб происходит от латинского sine nobilitate, то есть, «неблагородного происхождения». Не наоборот!