Не встаёт «в ружьё» его уставший «Тополь-М»
4 августа, 2018 11:12 дп
Валерий Зеленогорский
Неполное собрание сочинений.
Сергеев по тупости своей зарегистрировался на «Одноклассники. ру» и забыл.
Через неделю, вернувшись с зимнего отдыха, где отбил жопу на альпийском склоне, изображая Жана Клода Килли, открыл почту и увидел письмо одноклассника Апухтина.
Учились они всего два года вместе, в третьем и четвёртом, и больше не виделись, но фамилию Сергеев запомнил, бабушка Апухтина, ветеран пионерского движения, повязала ему красный галстук так крепко, что Сергеев чуть не задохнулся в ежовых лапах преступной организации юных ленинцев.
Апухтин писал, что рад найти друга Сергеева, фотографии седого мужика, присоединенные к файлу, ничего не сказали, мотива углядеть в нём бывшего лопоухого Апухтина не было, остальные снимки жены, тёщи и детей с внуками третьеклассника Апухтина вообще расстроили: ну и на какой хер мне эта фотогалерея?
Апухтин писал, что отслужил, вышел на пенсию, есть время подумать и очень хочется вернуться в прошлое, потому что настоящее и будущее отвратительны болезнями, потерями и грядущими трудностями в эпоху глобализации.
Сергеев, получив привет из прошлого, задумался, но не надолго, он жил без Апухтина уже пятьдесят лет, без первой жены двадцать пять, без Сталина пятьдесят четыре года, и что теперь, как быть с Апухтиным?
Он решил ответить вежливо и корректно, поблагодарил, фотографии не послал, ну, в общем, не послал Апухтина и решил убрать свою анкету с сайта, чтобы прошлое не стучало дятлом в окаменевшую деревом память.
Через день пришло следующее письмо, Апухтин на полстраницы описал свою часть жизни без Сергеева с четвертого по девятый класс.
«Пиздец, – подумал Сергеев, – я стал мишенью графоманской атаки». Содержание мемуаров тронуло только тем, что автор упомянул Куликову, неспетую песню Сергеева: он ушёл из той школы, и Куликова спелым яблоком упала в руки Апухтина на школьном вечере в честь 56-й годовщины Октябрьского переворота под танго «Маленький цветок».
Апухтин в примечании написал, что Куликова умерла от водянки головного мозга, и Сергеев перестал завидовать Апухтину и мелко перекрестился.
Два дня спустя Сергеев уже читал опус про боевые будни своего соученика, с именами командиров рот, полков и соединений, где ратным трудом Апухтин защищал Сергеева от НАТО, СЕАТО и китайской военщины. Попутно он узнал, что Апухтин исполнял интернациональный долг в Центральноафриканской империи, где присутствовал при трапезе местного руководителя своими подданными в виде жареном и фаршированном.
В примечании было указано, что автор с тех пор вегетарианец, и детей приучил, и собаку тоже.
Сергеев в армии служил, но скромно, без оружия и наград, просидел в секретной части Н-ского полка связи в чёрных погонах, но с чистой совестью.
Далее Апухтин неожиданно перешёл на личную жизнь, он сообщил, что жена его Люся, боевая подруга ещё с училища, больше не греет его уже немолодое сердце, не встаёт «в ружьё» его уставший «Тополь-М» по месту жительства, хотя «каждый хочет любви, и невесту и друга», как поёт любимый певец тёщи Валерий Леонтьев, запутавшись в сетях своего образа.
Сергеев читал этот сериал и недоумевал: зачем Апухтину через пятьдесят лет писать о сокровенном незнакомому человеку, случайно пересекшемуся с ним в далёком шестидесятом году в средней школе на Нагорной улице?
Как надо прожить жизнь, чтобы не найти других ушей для собственных терзаний? Где его друзья? И при чём здесь Сергеев со своими тараканами в беспокойной голове?
Беспокойство от этих мыслей копилось, он стал замечать, что ждёт ежевечерних посланий от «неизвестного» Апухтина, въехавшего в его жизнь на БТРе с полным боекомплектом психотропного оружия чужих воспоминаний.
Ночью пришёл ответ на свербивший вопрос: он вспомнил своё, когда год назад его девушка, последняя любовь, оказалась в объятиях молодого наездника на его ослепших от ужаса глазах.
Он сам был виноват, пришёл в среду, хотя у них по заведённому порядку были только вторник и четверг, он сам установил этот порядок, а в ту злополучную среду он пришёл как сюрприз, без звонка и получил сюрприз и суперприз за собственную схему.
Он не видел, как наездник ускакал, путаясь в брюках, он неотрывно смотрел на натюрморт на прикроватной тумбочке, всё было, как у них: то же шампанское, те же презервативы, и даже золотые часики, подаренные им, лежали ровно на том же месте.
Он ушёл, только услышал вдогонку: «А как ты хотел – держать меня на привязи?» Да, он так хотел, хотел дожить с ней до собственного финала, а дальше…
Он вспомнил, как бродил по городу, напиваясь в каждой точке, рассказывая таксистам и проституткам, барменам и охранникам, какая она тварь, те кивали за его чаевые, не понимая, почему этот приличный дядька, у которого всё есть, так убивается.
Он так потерялся, что рассказал в слезах своей жене, что эта сука с ним сделала, рассказал всё – и про часики, и про остальное. Жена, зная его неплохо, пожалела, изобразила Кору Ландау (жена академика всегда сочувствовала мужу по этому поводу).
Он понял, что надо ответить Апухтину, и написал ему письмо.
«Гера! Не надо беспокоиться по поводу жены.
Ну представь себе, что у тебя в холле стоит старый ржавый велосипед, о который ты каждый день спотыкаешься.
При каждом столкновении ты думаешь: а не проехать ли мне с ветерком в зелёные дали? Но велик старый, цепь провисла, колеса сдулись.
И вот ты думаешь: а может, цепь поменять? Не надо менять цепь – треснула рама, ничего уже не поможет.
Отнеси это железо в чулан и живи спокойно».
После этого письма Апухтин замолчал, он пропал, и Сергеев пропал, хотя с девушкой своей встречается строго по графику, вторник – четверг, и никаких сюрпризов.
Валерий Зеленогорский
Неполное собрание сочинений.
Сергеев по тупости своей зарегистрировался на «Одноклассники. ру» и забыл.
Через неделю, вернувшись с зимнего отдыха, где отбил жопу на альпийском склоне, изображая Жана Клода Килли, открыл почту и увидел письмо одноклассника Апухтина.
Учились они всего два года вместе, в третьем и четвёртом, и больше не виделись, но фамилию Сергеев запомнил, бабушка Апухтина, ветеран пионерского движения, повязала ему красный галстук так крепко, что Сергеев чуть не задохнулся в ежовых лапах преступной организации юных ленинцев.
Апухтин писал, что рад найти друга Сергеева, фотографии седого мужика, присоединенные к файлу, ничего не сказали, мотива углядеть в нём бывшего лопоухого Апухтина не было, остальные снимки жены, тёщи и детей с внуками третьеклассника Апухтина вообще расстроили: ну и на какой хер мне эта фотогалерея?
Апухтин писал, что отслужил, вышел на пенсию, есть время подумать и очень хочется вернуться в прошлое, потому что настоящее и будущее отвратительны болезнями, потерями и грядущими трудностями в эпоху глобализации.
Сергеев, получив привет из прошлого, задумался, но не надолго, он жил без Апухтина уже пятьдесят лет, без первой жены двадцать пять, без Сталина пятьдесят четыре года, и что теперь, как быть с Апухтиным?
Он решил ответить вежливо и корректно, поблагодарил, фотографии не послал, ну, в общем, не послал Апухтина и решил убрать свою анкету с сайта, чтобы прошлое не стучало дятлом в окаменевшую деревом память.
Через день пришло следующее письмо, Апухтин на полстраницы описал свою часть жизни без Сергеева с четвертого по девятый класс.
«Пиздец, – подумал Сергеев, – я стал мишенью графоманской атаки». Содержание мемуаров тронуло только тем, что автор упомянул Куликову, неспетую песню Сергеева: он ушёл из той школы, и Куликова спелым яблоком упала в руки Апухтина на школьном вечере в честь 56-й годовщины Октябрьского переворота под танго «Маленький цветок».
Апухтин в примечании написал, что Куликова умерла от водянки головного мозга, и Сергеев перестал завидовать Апухтину и мелко перекрестился.
Два дня спустя Сергеев уже читал опус про боевые будни своего соученика, с именами командиров рот, полков и соединений, где ратным трудом Апухтин защищал Сергеева от НАТО, СЕАТО и китайской военщины. Попутно он узнал, что Апухтин исполнял интернациональный долг в Центральноафриканской империи, где присутствовал при трапезе местного руководителя своими подданными в виде жареном и фаршированном.
В примечании было указано, что автор с тех пор вегетарианец, и детей приучил, и собаку тоже.
Сергеев в армии служил, но скромно, без оружия и наград, просидел в секретной части Н-ского полка связи в чёрных погонах, но с чистой совестью.
Далее Апухтин неожиданно перешёл на личную жизнь, он сообщил, что жена его Люся, боевая подруга ещё с училища, больше не греет его уже немолодое сердце, не встаёт «в ружьё» его уставший «Тополь-М» по месту жительства, хотя «каждый хочет любви, и невесту и друга», как поёт любимый певец тёщи Валерий Леонтьев, запутавшись в сетях своего образа.
Сергеев читал этот сериал и недоумевал: зачем Апухтину через пятьдесят лет писать о сокровенном незнакомому человеку, случайно пересекшемуся с ним в далёком шестидесятом году в средней школе на Нагорной улице?
Как надо прожить жизнь, чтобы не найти других ушей для собственных терзаний? Где его друзья? И при чём здесь Сергеев со своими тараканами в беспокойной голове?
Беспокойство от этих мыслей копилось, он стал замечать, что ждёт ежевечерних посланий от «неизвестного» Апухтина, въехавшего в его жизнь на БТРе с полным боекомплектом психотропного оружия чужих воспоминаний.
Ночью пришёл ответ на свербивший вопрос: он вспомнил своё, когда год назад его девушка, последняя любовь, оказалась в объятиях молодого наездника на его ослепших от ужаса глазах.
Он сам был виноват, пришёл в среду, хотя у них по заведённому порядку были только вторник и четверг, он сам установил этот порядок, а в ту злополучную среду он пришёл как сюрприз, без звонка и получил сюрприз и суперприз за собственную схему.
Он не видел, как наездник ускакал, путаясь в брюках, он неотрывно смотрел на натюрморт на прикроватной тумбочке, всё было, как у них: то же шампанское, те же презервативы, и даже золотые часики, подаренные им, лежали ровно на том же месте.
Он ушёл, только услышал вдогонку: «А как ты хотел – держать меня на привязи?» Да, он так хотел, хотел дожить с ней до собственного финала, а дальше…
Он вспомнил, как бродил по городу, напиваясь в каждой точке, рассказывая таксистам и проституткам, барменам и охранникам, какая она тварь, те кивали за его чаевые, не понимая, почему этот приличный дядька, у которого всё есть, так убивается.
Он так потерялся, что рассказал в слезах своей жене, что эта сука с ним сделала, рассказал всё – и про часики, и про остальное. Жена, зная его неплохо, пожалела, изобразила Кору Ландау (жена академика всегда сочувствовала мужу по этому поводу).
Он понял, что надо ответить Апухтину, и написал ему письмо.
«Гера! Не надо беспокоиться по поводу жены.
Ну представь себе, что у тебя в холле стоит старый ржавый велосипед, о который ты каждый день спотыкаешься.
При каждом столкновении ты думаешь: а не проехать ли мне с ветерком в зелёные дали? Но велик старый, цепь провисла, колеса сдулись.
И вот ты думаешь: а может, цепь поменять? Не надо менять цепь – треснула рама, ничего уже не поможет.
Отнеси это железо в чулан и живи спокойно».
После этого письма Апухтин замолчал, он пропал, и Сергеев пропал, хотя с девушкой своей встречается строго по графику, вторник – четверг, и никаких сюрпризов.