«Не обещайте деве юной Вы ни Париж ни Кандагар…»
6 декабря, 2015 2:06 пп
Игорь Свинаренко
Мир сошел с ума
Мы продолжаем публиковать колонку писателя и журналиста Игоря Свинаренко, родившегося в Мариуполе и до 17-ти лет прожившего в г. Макеевка, что под Донецком, — серию рассказов из архивов и воспоминаний — о Донбассе и о людях, которые там жили до войны. (оригинал)
– Здравствуй, шурави! – он обнял меня.
– Ну, привет, чего уж там.
– Ты откуда сейчас? Я в курсе, что в Ираке сейчас жарко… Ты ведь был там?
– Почему ты так думаешь?
– Ладно, можешь не говорить. Все понимаю, я сам в ДШБ служил. Идем в колонне, скорость 40, как всегда в таких случаях. Кандагар. Спецназ он и есть спецназ… Камуфляж привез мне? Как я просил?
– Само собой.
Я достаю военную куртку без знаков различия. Майку с иностранным узором. И – тельняшку.
– Вижу, вижу, это не наше. Чужие какие-то армии. Крылышки какие-то пришиты… Серьезно все, понимаю. У нас почти все можно купить, но такого нету все же.
К нам в гостиную заходит дама в халате. Она хороша собой, в соку, возраст бальзаковский, видно, что она уверена в себе и уж умеет управляться с мужиками, сколько б они не валяли дурака и не прикидывались мачо, она насквозь видит нашего брата и презирает его, и даже не считает нужным это скрывать. И вот она говорит:
– Митя, а что ты не хвастаешь, что в самодеятельности участвуешь?
Дальше она для меня уточнила:
– Он и поет, и пляшет, и стихи пишет, и на гитаре. Давай, чего ты?
Он напевает a capella:
– Я приснился тебе, Таня
В камуфляже и бандане
На пятнистом БТРе.
Приходи-ка побыстрее…
– Да он почти заслуженный артист! Никого лучше тут и близко нету.
Митя кивает в сторону дамы:
– Это Рита, заботится обо мне! Она роскошная, поверь. Да ты и сам видишь…
Он достает из кармана стопку фотографий. Любительские, 10 на 15, плохонькие, но какая разница.
– Это я еще ефрейтор, Ханкала, ВДВ… Писарь при штабе, – ну, помнишь, как в кино «Брат»? Ну, или «Брат-2»? А это – рядовой Катко. Капитан Пузановский, голубые береты, морская пехота, – Гданьск. Мойша Рабинович, родом из Харькова. Он, кстати, скоро подойдет. Обещал. Сколько у нас времени? Мы люди военные, понимаем, что такое дисциплина…
– Есть время. Не ссы.
– А помнишь, как ты меня с кичи вытащил?
– Ну, это давно было.
– Я все помню.
Вообще-то я тоже не забыл. Митя сидел тогда в СИЗО, он в поезде повздорил немного с попутчиками, слово за слово, те вызвали ментов, пришли двое, и Митя их обоих отправил на бюллетень, временная нетрудоспособность. Один успел применить «Черемуху», а после такой газовой атаки уже легко надеть на клиента браслеты. С ментами я после разговаривал, убеждал, что лучше все миром решить! Там так получилось, что я ребят убедил таки. Жалели они только об одном:
– Жалко мы его не застрелили! Нам бы ничего за это не было. Мы б побои сняли, да и погоны, кстати, мы ж не сами себе поотрывали, правильно? Это было унизительно. Обидно. Оскорбительно!
Вопрос было не так уж и сложно решить, в 90-е ментам 100 долларов казались приличной суммой.
Митя смотрит мне в глаза:
– Все ж мы не зря в ВДВ служили. И ты, и я.
– Слушай, не надо про это.
– А ты что, стыдишься? Разве десантура – это не почетно?
– Перестань. Ну, сколько можно.
– Мы так редко видимся.
– Тем более.
Он напевает тихо, себе под нос:
– Если вы нахмурясь выйдете из дома… И улыбка, без сомнения, вдруг коснется ваших глаз…
Я так же тихо подпеваю.
Мы поем.
А дальше он без паузы и без перехода:
– Может, вы хотите
Чая на дорожку
Или же обеда время подошло…
Это, как я понял, было из самодеятельности.
Митя перестал петь и мечтательно произнес:
– Когда ж мне пенсию дадут!
– Так ты ж сам документы порвал! И вот что ж теперь?
–Только песни петь!
И он таки поет:
– Russian girls and KGB
Russian girls and FBI
Russian girls and CIA
Russian girls and ДШБ…
Дальше про другое, и получается, грубо говоря, такое попурри:
– Forever! Ростов папа, Одесса мама, Макеевка бабушка…
А в чистом поле
Система «Град»
За нами Путин
И Кировоград…
– А что у тебя с пальцами?
Они обожжены ближе к подушечкам. И коричневые.
– А, это? У меня с Афгана привычка докуривать до самого конца. До огня.
И снова песня:
– Лащате ми кантаре…
Соло итальяно…
…Феличита, Феличита
Усi газеты i журнали
Перечитав, перечитав.
…Напилася я пьяна
Дочка капитана…
– А теперь поговорим о делах наших скорбных. «А теперь Горбатый, я сказал Горбатый». Война войной, а обед по расписанию. В какой бригаде спецназа служили? – спрашивает он меня таким тоном, будто мы впервые видимся.
– Абырвалг, – говорю я скучным голосом.
Он вздыхает, помнит, значит, то старое кино. И меняет тему: пытается прочесть надпись на майке с камуфляжем. Там по-испански.
– Как же, как же… Было у меня два дружка, кубинцы. Они были курсанты военно-политического училища. На дискотеке я их приметил, смотрю, стоят – чернявые такие. Стали видеться иногда, выпивали раз в неделю. По кабакам ходили. Драники, зубровка… Потом как-то приходят ко мне смурные. Что такое? Да вот, говорят, – в Афган нас посылают, а воевать неохота. А че же вы в военные тогда пошли? Ну как, паек, зарплата… А потом контакты оборвались.
– А щас там хлеб по карточкам. На Кубе. Или в Кубе?
– Как так – по карточкам?
– Да какие и у нас были до 1947-го. Кубинцы привыкли. Им нравится, наверно. Раз молчат.
Митя напевает:
– Мы бандитто, пистолетто и ножетто…
Спев, рассказывает истории.
– Кстати, у нас тут есть магазин «Дон». Не Тихий Дон, а дон – как дон, мафиозо. Так его хозяин служил в танковых войсках. А щас в бегах, завалил кого-то. В ходе конфликта, был спор хозяйственных субъектов. Понимаешь, да? А Дегтяревых помнишь? Ну, два брата? У них была бригада. Из спортсменов бывших, как мы любим. Покупают на Нахаловке стволы, «ТТ» стоит 1500 гривен, копейки. Знаешь, чем они занимались? Трасса Одесса-Харьков, люди везли шмотки, так эти спортсмены бывшие останавливали автобусы, заходили, забирали кэш, шмотки, кольца. Лет пять их не могли поймать. Но взяли наконец. На Плехановском. Это центр города, оттуда идут автобусы на все шахты. Лед тронулся, господа присяжные заседатели! Командовать парадом буду я.
– Каким парадом?
– Пардон, мы будем беседовать – или ты меня будешь перебивать?
Я молчу, лень спорить. Да и чего тут выспоришь? Лучше послушаю…
– Чтоб попасть на хорошую шахту, на хороший участок – 1000 баксов надо дать…
И дальше снова песня, просто концерт.
– Кавалергарда век недолог… Крест деревянный иль железный… Не обещайте деве юной Вы ни Париж ни Кандагар…
У меня ни семьи, ни друзей…
– Это жизнь.
– Я хочу найти женщину непьющую, красивую, и родить детей…
– Да у тебя и так же где-то дети… Или думаешь, что это перевернутая страница? Что проще новых наделать?
– Я уж перестал звонить туда. Мне сказали: «У ребенка будет нормальный отец, а ты можешь не писать и не звонить».
Тема таки скользкая. Жесткая. Суровая. Но он первый начал! Ну, а что, с другой стороны – вот найдет себе дуру, и что ей помешает с ним связаться? Станет звонить ей, может, даже по межгороду, или вовсе по международному, стихи будет шпарить наизусть. Она и сомлеет. Ах-ах.
– Если бегут на тебя кавказцы, надо кричать – Аллах акбар! А если свои – то падать и говорить: «Ради Христа, не трогайте». Ну, Шаолинь – это отдельная тема. Как говорили у нас в Самборе: «А ти, москалику, вже приiхав».
– Какой я тебе москалик…
– Так говорили бандеровцы. А что сделал Янук? Отменил указ Ющенко, что Шухевич – герой Украины. Значит, так, о чем мы?
– Да … его знает…
– А, вспомнил! Перша бригада протиповiтряноï оборони, радiотехнiчнi вiйська. Третя лiнiя захисту… 26 километрiв вiд польского кордону. Языки изучаем! Я в классе восьмом кинулся украинский язык учить…
– А зачем? Ты знал, что будет незалежность?
– Ты не понимаешь! Наш язык – самый мелодичный в мире! Ну, после итальянского. Мы не материмся, водку не жрем… Киев – мать городов русских… У меня была мечта объехать все славянские страны и на всех славянских языках прочесть Библию. Ну, не все удалось, но что-то получилось… Ты ж помнишь – Белоруссия, Украина, Польша… Вот писали, что за годы незалежности Украина заняла первое место в мире по коррупции.
– Да ладно!
– И по детскому алкоголизму, и пятое – по распространению туберкулеза. Два года назад на Украине была армия 200 000, и МВД-СБУ – еще 200 000. Каждый десятый два года назад стоял под ружьем, опа! Когда я про это говорю, меня перебивают – стоп, не грузи. Захiденцi – у них там свое, а Донбасс к России тяготеет… Вот у меня есть знакомая, так у нее мать 28 лет учителем проработала а пенсия – 800 гривен… Как жить?
– У меня нет сокровенного знания. Я не знаю, как жить.
– Нас просто поставили раком! Взрывы мне какие-то слышны… Этот мир устроен несправедливо… Наш родной язык — русский! Не перебивай меня, я минуту просил! Вижу – менты заходят и несут коробку марихуаны… Я читаю статьи и смотрю новости! Понимаешь, все всё видят. Мир сошел с ума. Короче! Я просил минуту! У меня есть подруга, ее зовут Марфа, она росла с нами… Она успела посидеть. Потом стала наркоманкой и босиком ушла в монастырь… Потом в Барселону. А после вернулась и устроилась санитаркой в дурку. В России воруют, а уж тут! А почему до сих пор не уничтожены баллистические ракеты? О чем мы беседовали? Ты знаешь, что пенсии задерживают? Каждую неделю чернобыльцы и афганцы штурмуют областную администрацию… 400 000 под ружьем! У всех синдром, кто воевал. Вот мой дружок десантник, афганец, – так он после войны попал в Донецке в дурдом. Не поверишь!
Он помолчал и сказал про важное:
– Говорят, на шахте «Три-пять» открыли посольство немецкое… Будем брать!
– Гм… Ну, пойду я. Мне еще на кладбище надо заехать, перед поездом. Привет передать там?
– Какой привет на кладбище?
В самом деле… Дурацкая шутка.
Мы попрощались. Я уходил и думал:
– Вот она, юдоль скорби! Один день в Макеевке заменяет ящик водки – по разрушительному воздействию. Особенно когда посещаешь близкого человека на Бажанова. Тут самый знаменитый в округе дурдом… И вот после этого – вы жалуетесь на бытовые проблемы, что мало денег и девушки вас не любят! После дурдома смешно слышать эти жалобы.
Ну, так не объяснишь же никому.
Если б это все было летом 2014-го. А то ж беседа имела место весной 2013-го, мирного беспечного года. Ну вот как Митя увидел будущее? Откуда узнал про скандал с мовами? Про штурм областной администрации? Про аэромобильную бригаду, которой название исказилось в бреду? Про моду на камуфляж, которая завоюет Юго-Восток? Что за бред про военные подвиги? Он в армии служил, но не в десанте, а в тихом безмятежном ПВО, в украинской деревне, уж какой там Афган. Безумие – великая вещь все-таки… А, может, все пророки имели тяжелые диагнозы? И других провидцев не было и быть не могло? Просто раньше не было же массового здравоохранения. И никто не мог понять, в чем дело. Думали: вот, чудо. А чудес не бывает же.
Мы похоронили его летом 13-го.
На кладбище пришло человек десять. Когда сносит крышу, человек как бы немного умирает. С каждым годом все больше и больше. И заметно, что он не совсем живой, кстати, и с зеками что-то похожее, не зря говорят, что тюрьма стоит на полпути к кладбищу, дурдома это тоже касается, я думаю. Человек еще вроде есть, его тело в нашем мире, но уж с ним не поговорить толком, не выпить, ну вот можно разве что спеть. Песни выскакивают из подсознания, умом это все не понять, а настроение – что ж настроение, оно и у кошки может быть, какое-то, и меняется непонятно от чего.
Все дежурно стояли у гроба, терпели, переминались с ноги на ногу, в рамках приличий не слишком комкали и без того урезанный обряд. Когда уж все было, вроде, кончено, и подошли два загорелых парня с веревками, чтоб уж опустить гроб поближе к преисподней, по узкому проходу между оградками подбежала молодая девка, блондинка, с открытым растерянным лицом. Лицо было хорошее. Она остановилась у гроба, положила куда-то в него желтый жидкий букет, нагнулась и поцеловала покойного в губы так, будто он был жив.
Мне кто-то шепнул:
– Она, ну, это, того. Лежала с Митей. В смысле, в дурке.
– Как – лежала? В мужском отделении, что ли?
– Ну, нет, конечно. Но на прогулки во двор их же выпускали. Они прохаживались тут под яблонями и про что-то говорили. И всем рассказывает, что она его жена.
– О Господи.
После в кафе на мини-поминках «вдова» выпила кружку пива, втала и громко рассказала:
– Это не он сошел с ума! Это мир сошел с ума.
Наверно, это была хорошая пара. Но смерть разлучила их
Игорь Свинаренко
Мир сошел с ума
Мы продолжаем публиковать колонку писателя и журналиста Игоря Свинаренко, родившегося в Мариуполе и до 17-ти лет прожившего в г. Макеевка, что под Донецком, — серию рассказов из архивов и воспоминаний — о Донбассе и о людях, которые там жили до войны. (оригинал)
– Здравствуй, шурави! – он обнял меня.
– Ну, привет, чего уж там.
– Ты откуда сейчас? Я в курсе, что в Ираке сейчас жарко… Ты ведь был там?
– Почему ты так думаешь?
– Ладно, можешь не говорить. Все понимаю, я сам в ДШБ служил. Идем в колонне, скорость 40, как всегда в таких случаях. Кандагар. Спецназ он и есть спецназ… Камуфляж привез мне? Как я просил?
– Само собой.
Я достаю военную куртку без знаков различия. Майку с иностранным узором. И – тельняшку.
– Вижу, вижу, это не наше. Чужие какие-то армии. Крылышки какие-то пришиты… Серьезно все, понимаю. У нас почти все можно купить, но такого нету все же.
К нам в гостиную заходит дама в халате. Она хороша собой, в соку, возраст бальзаковский, видно, что она уверена в себе и уж умеет управляться с мужиками, сколько б они не валяли дурака и не прикидывались мачо, она насквозь видит нашего брата и презирает его, и даже не считает нужным это скрывать. И вот она говорит:
– Митя, а что ты не хвастаешь, что в самодеятельности участвуешь?
Дальше она для меня уточнила:
– Он и поет, и пляшет, и стихи пишет, и на гитаре. Давай, чего ты?
Он напевает a capella:
– Я приснился тебе, Таня
В камуфляже и бандане
На пятнистом БТРе.
Приходи-ка побыстрее…
– Да он почти заслуженный артист! Никого лучше тут и близко нету.
Митя кивает в сторону дамы:
– Это Рита, заботится обо мне! Она роскошная, поверь. Да ты и сам видишь…
Он достает из кармана стопку фотографий. Любительские, 10 на 15, плохонькие, но какая разница.
– Это я еще ефрейтор, Ханкала, ВДВ… Писарь при штабе, – ну, помнишь, как в кино «Брат»? Ну, или «Брат-2»? А это – рядовой Катко. Капитан Пузановский, голубые береты, морская пехота, – Гданьск. Мойша Рабинович, родом из Харькова. Он, кстати, скоро подойдет. Обещал. Сколько у нас времени? Мы люди военные, понимаем, что такое дисциплина…
– Есть время. Не ссы.
– А помнишь, как ты меня с кичи вытащил?
– Ну, это давно было.
– Я все помню.
Вообще-то я тоже не забыл. Митя сидел тогда в СИЗО, он в поезде повздорил немного с попутчиками, слово за слово, те вызвали ментов, пришли двое, и Митя их обоих отправил на бюллетень, временная нетрудоспособность. Один успел применить «Черемуху», а после такой газовой атаки уже легко надеть на клиента браслеты. С ментами я после разговаривал, убеждал, что лучше все миром решить! Там так получилось, что я ребят убедил таки. Жалели они только об одном:
– Жалко мы его не застрелили! Нам бы ничего за это не было. Мы б побои сняли, да и погоны, кстати, мы ж не сами себе поотрывали, правильно? Это было унизительно. Обидно. Оскорбительно!
Вопрос было не так уж и сложно решить, в 90-е ментам 100 долларов казались приличной суммой.
Митя смотрит мне в глаза:
– Все ж мы не зря в ВДВ служили. И ты, и я.
– Слушай, не надо про это.
– А ты что, стыдишься? Разве десантура – это не почетно?
– Перестань. Ну, сколько можно.
– Мы так редко видимся.
– Тем более.
Он напевает тихо, себе под нос:
– Если вы нахмурясь выйдете из дома… И улыбка, без сомнения, вдруг коснется ваших глаз…
Я так же тихо подпеваю.
Мы поем.
А дальше он без паузы и без перехода:
– Может, вы хотите
Чая на дорожку
Или же обеда время подошло…
Это, как я понял, было из самодеятельности.
Митя перестал петь и мечтательно произнес:
– Когда ж мне пенсию дадут!
– Так ты ж сам документы порвал! И вот что ж теперь?
–Только песни петь!
И он таки поет:
– Russian girls and KGB
Russian girls and FBI
Russian girls and CIA
Russian girls and ДШБ…
Дальше про другое, и получается, грубо говоря, такое попурри:
– Forever! Ростов папа, Одесса мама, Макеевка бабушка…
А в чистом поле
Система «Град»
За нами Путин
И Кировоград…
– А что у тебя с пальцами?
Они обожжены ближе к подушечкам. И коричневые.
– А, это? У меня с Афгана привычка докуривать до самого конца. До огня.
И снова песня:
– Лащате ми кантаре…
Соло итальяно…
…Феличита, Феличита
Усi газеты i журнали
Перечитав, перечитав.
…Напилася я пьяна
Дочка капитана…
– А теперь поговорим о делах наших скорбных. «А теперь Горбатый, я сказал Горбатый». Война войной, а обед по расписанию. В какой бригаде спецназа служили? – спрашивает он меня таким тоном, будто мы впервые видимся.
– Абырвалг, – говорю я скучным голосом.
Он вздыхает, помнит, значит, то старое кино. И меняет тему: пытается прочесть надпись на майке с камуфляжем. Там по-испански.
– Как же, как же… Было у меня два дружка, кубинцы. Они были курсанты военно-политического училища. На дискотеке я их приметил, смотрю, стоят – чернявые такие. Стали видеться иногда, выпивали раз в неделю. По кабакам ходили. Драники, зубровка… Потом как-то приходят ко мне смурные. Что такое? Да вот, говорят, – в Афган нас посылают, а воевать неохота. А че же вы в военные тогда пошли? Ну как, паек, зарплата… А потом контакты оборвались.
– А щас там хлеб по карточкам. На Кубе. Или в Кубе?
– Как так – по карточкам?
– Да какие и у нас были до 1947-го. Кубинцы привыкли. Им нравится, наверно. Раз молчат.
Митя напевает:
– Мы бандитто, пистолетто и ножетто…
Спев, рассказывает истории.
– Кстати, у нас тут есть магазин «Дон». Не Тихий Дон, а дон – как дон, мафиозо. Так его хозяин служил в танковых войсках. А щас в бегах, завалил кого-то. В ходе конфликта, был спор хозяйственных субъектов. Понимаешь, да? А Дегтяревых помнишь? Ну, два брата? У них была бригада. Из спортсменов бывших, как мы любим. Покупают на Нахаловке стволы, «ТТ» стоит 1500 гривен, копейки. Знаешь, чем они занимались? Трасса Одесса-Харьков, люди везли шмотки, так эти спортсмены бывшие останавливали автобусы, заходили, забирали кэш, шмотки, кольца. Лет пять их не могли поймать. Но взяли наконец. На Плехановском. Это центр города, оттуда идут автобусы на все шахты. Лед тронулся, господа присяжные заседатели! Командовать парадом буду я.
– Каким парадом?
– Пардон, мы будем беседовать – или ты меня будешь перебивать?
Я молчу, лень спорить. Да и чего тут выспоришь? Лучше послушаю…
– Чтоб попасть на хорошую шахту, на хороший участок – 1000 баксов надо дать…
И дальше снова песня, просто концерт.
– Кавалергарда век недолог… Крест деревянный иль железный… Не обещайте деве юной Вы ни Париж ни Кандагар…
У меня ни семьи, ни друзей…
– Это жизнь.
– Я хочу найти женщину непьющую, красивую, и родить детей…
– Да у тебя и так же где-то дети… Или думаешь, что это перевернутая страница? Что проще новых наделать?
– Я уж перестал звонить туда. Мне сказали: «У ребенка будет нормальный отец, а ты можешь не писать и не звонить».
Тема таки скользкая. Жесткая. Суровая. Но он первый начал! Ну, а что, с другой стороны – вот найдет себе дуру, и что ей помешает с ним связаться? Станет звонить ей, может, даже по межгороду, или вовсе по международному, стихи будет шпарить наизусть. Она и сомлеет. Ах-ах.
– Если бегут на тебя кавказцы, надо кричать – Аллах акбар! А если свои – то падать и говорить: «Ради Христа, не трогайте». Ну, Шаолинь – это отдельная тема. Как говорили у нас в Самборе: «А ти, москалику, вже приiхав».
– Какой я тебе москалик…
– Так говорили бандеровцы. А что сделал Янук? Отменил указ Ющенко, что Шухевич – герой Украины. Значит, так, о чем мы?
– Да … его знает…
– А, вспомнил! Перша бригада протиповiтряноï оборони, радiотехнiчнi вiйська. Третя лiнiя захисту… 26 километрiв вiд польского кордону. Языки изучаем! Я в классе восьмом кинулся украинский язык учить…
– А зачем? Ты знал, что будет незалежность?
– Ты не понимаешь! Наш язык – самый мелодичный в мире! Ну, после итальянского. Мы не материмся, водку не жрем… Киев – мать городов русских… У меня была мечта объехать все славянские страны и на всех славянских языках прочесть Библию. Ну, не все удалось, но что-то получилось… Ты ж помнишь – Белоруссия, Украина, Польша… Вот писали, что за годы незалежности Украина заняла первое место в мире по коррупции.
– Да ладно!
– И по детскому алкоголизму, и пятое – по распространению туберкулеза. Два года назад на Украине была армия 200 000, и МВД-СБУ – еще 200 000. Каждый десятый два года назад стоял под ружьем, опа! Когда я про это говорю, меня перебивают – стоп, не грузи. Захiденцi – у них там свое, а Донбасс к России тяготеет… Вот у меня есть знакомая, так у нее мать 28 лет учителем проработала а пенсия – 800 гривен… Как жить?
– У меня нет сокровенного знания. Я не знаю, как жить.
– Нас просто поставили раком! Взрывы мне какие-то слышны… Этот мир устроен несправедливо… Наш родной язык — русский! Не перебивай меня, я минуту просил! Вижу – менты заходят и несут коробку марихуаны… Я читаю статьи и смотрю новости! Понимаешь, все всё видят. Мир сошел с ума. Короче! Я просил минуту! У меня есть подруга, ее зовут Марфа, она росла с нами… Она успела посидеть. Потом стала наркоманкой и босиком ушла в монастырь… Потом в Барселону. А после вернулась и устроилась санитаркой в дурку. В России воруют, а уж тут! А почему до сих пор не уничтожены баллистические ракеты? О чем мы беседовали? Ты знаешь, что пенсии задерживают? Каждую неделю чернобыльцы и афганцы штурмуют областную администрацию… 400 000 под ружьем! У всех синдром, кто воевал. Вот мой дружок десантник, афганец, – так он после войны попал в Донецке в дурдом. Не поверишь!
Он помолчал и сказал про важное:
– Говорят, на шахте «Три-пять» открыли посольство немецкое… Будем брать!
– Гм… Ну, пойду я. Мне еще на кладбище надо заехать, перед поездом. Привет передать там?
– Какой привет на кладбище?
В самом деле… Дурацкая шутка.
Мы попрощались. Я уходил и думал:
– Вот она, юдоль скорби! Один день в Макеевке заменяет ящик водки – по разрушительному воздействию. Особенно когда посещаешь близкого человека на Бажанова. Тут самый знаменитый в округе дурдом… И вот после этого – вы жалуетесь на бытовые проблемы, что мало денег и девушки вас не любят! После дурдома смешно слышать эти жалобы.
Ну, так не объяснишь же никому.
Если б это все было летом 2014-го. А то ж беседа имела место весной 2013-го, мирного беспечного года. Ну вот как Митя увидел будущее? Откуда узнал про скандал с мовами? Про штурм областной администрации? Про аэромобильную бригаду, которой название исказилось в бреду? Про моду на камуфляж, которая завоюет Юго-Восток? Что за бред про военные подвиги? Он в армии служил, но не в десанте, а в тихом безмятежном ПВО, в украинской деревне, уж какой там Афган. Безумие – великая вещь все-таки… А, может, все пророки имели тяжелые диагнозы? И других провидцев не было и быть не могло? Просто раньше не было же массового здравоохранения. И никто не мог понять, в чем дело. Думали: вот, чудо. А чудес не бывает же.
Мы похоронили его летом 13-го.
На кладбище пришло человек десять. Когда сносит крышу, человек как бы немного умирает. С каждым годом все больше и больше. И заметно, что он не совсем живой, кстати, и с зеками что-то похожее, не зря говорят, что тюрьма стоит на полпути к кладбищу, дурдома это тоже касается, я думаю. Человек еще вроде есть, его тело в нашем мире, но уж с ним не поговорить толком, не выпить, ну вот можно разве что спеть. Песни выскакивают из подсознания, умом это все не понять, а настроение – что ж настроение, оно и у кошки может быть, какое-то, и меняется непонятно от чего.
Все дежурно стояли у гроба, терпели, переминались с ноги на ногу, в рамках приличий не слишком комкали и без того урезанный обряд. Когда уж все было, вроде, кончено, и подошли два загорелых парня с веревками, чтоб уж опустить гроб поближе к преисподней, по узкому проходу между оградками подбежала молодая девка, блондинка, с открытым растерянным лицом. Лицо было хорошее. Она остановилась у гроба, положила куда-то в него желтый жидкий букет, нагнулась и поцеловала покойного в губы так, будто он был жив.
Мне кто-то шепнул:
– Она, ну, это, того. Лежала с Митей. В смысле, в дурке.
– Как – лежала? В мужском отделении, что ли?
– Ну, нет, конечно. Но на прогулки во двор их же выпускали. Они прохаживались тут под яблонями и про что-то говорили. И всем рассказывает, что она его жена.
– О Господи.
После в кафе на мини-поминках «вдова» выпила кружку пива, втала и громко рассказала:
– Это не он сошел с ума! Это мир сошел с ума.
Наверно, это была хорошая пара. Но смерть разлучила их