«Нас увлекает сам процесс созерцания…»

Наталья Троянцева

Наталья Троянцева:

ОСОБЕННОСТИ НАЦИОНАЛЬНОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ

Сама себе безмерно радуюсь и удивляюсь. У меня вдруг получилось непредвзято, отринув все и всяческие стереотипы, взглянуть на собственную русскую сущность и не увидеть в ней ничего отрицательного. То есть – посмотреть на себя просто как на национальный феномен, чьи предки столетия проживали на этой земле, которая включала в себя когда-то Белую Русь: моя мама – белоруска, отец – с Брянщины.

Миросозерцание моё и моих соотечественников в полной мере обосновывается условиями жизни на больших пространствах, где всегда есть возможность не только не голодать, но и, в общем-то, жить вполне сытно. И стихийные бедствия в виде неурожая всегда могли быть компенсированы пищей другого рода – картофелем, грибами, ягодами, мясом домашней птицы или домашних животных. При этом потребность в более насыщенном питании обусловливалась тяжёлой работой в интересах государства – если бы у крестьян была возможность жить на самообеспечении и не удовлетворять пустые амбиции власти, они бы вполне обходились минимумом.

Вообще, когда я читаю Диккенса или Гюго, то понимаю, что повседневная жизнь европейского рабочего в 19 веке сопоставима разве что с ситуацией Гражданской войны в России. В России развитие капитализма было куда более сытым, чем в Европе. На строительстве железных дорог, если судить по тексту стихотворения Некрасова, людей полегло не меньше, чем при возведении Петербурга, но такова цена подчинения насилию. В целом же нам всегда удавалось использовать плоды труда европейцев во всех сферах бытия.

Жестоки ли мы? Только по отношению к самим себе. И, по природе своей, способны на многое. И эта наша способность – самодостаточна. Тут недавно в сети ходил диалог Грефа с представителем Массачусетского университета, в котором последний объясняет, что русские очень изобретательны, но не умеют изобретение перевести в инновацию. Не то что бы не умеем, скорее, не считаем нужным учиться. Нас увлекает сам процесс созерцания, в том числе и – мыслительной работы над изобретением.

Наша особенность заключается в том, что мы, в общем, не нуждаемся в искусственной организации, именуемой государством. Наша способность к самоорганизации в любых условиях очевидна. И наша природная особенность, обусловленная и климатом, и историческим ходом вещей, состоит в том, что на нашу землю всерьез никто никогда не посягал. Так, какие-то спорные территории вызывали локальные военные конфликты, но земля-то только прирастала. Завоевывали мы – для того, чтобы остальных заставить жить по мерке нашего миросозерцания. Для этого, собственно, государство и требовалось – для экспансии.

В двадцатом веке мы вдруг решили обогнать время. Мы, убеждённые консерваторы и восторженные гедонисты, обрекли самих себя на немыслимые и бессмысленные страдания, поддавшись на провокацию мертвой идеологической схемы. Но прежде – ввязались в европейскую войну, ввязались бескорыстно, и – потеряли территории. И пришлось ввязаться в войну вторично, поскольку территории отобрали назад. Восстановление статус кво обошлось в 27 миллионов жизней. Ещё несколько миллионов были жертвоприношением Прогрессу.

Двадцатый век лишил нас веры в собственную значимость. Время мы не обогнали, но – обогатились печальным опытом, его нам предстоит осмыслить. И мы по-прежнему станем брать у остального мира все, что он нам предложит – его амбиции, его процветание, результаты его усилий. А сами станем просто наслаждаться существованием, соединяя аскезу с гедонизмом в самых причудливых комбинациях.