«На корточках в состоянии сосредоточенного оцепенения…»
9 февраля, 2021 12:19 пп
Альфред Кох
Альфред Кох, старый текст:
Как так получилось, что целый народ одержим странным, абсолютно необъяснимым психозом преданности неким выдуманным, не имеющим никакого реального наполнения абстракциям?
Вот иду я по своей немецкой деревне. Воскресенье. Немцы сходили в церковь и копаются в саду. Сажают цветы, подрезают какие-то ветки, таскают чернозем…
Ночью была гроза и сильный ливень. А с утра солнце и тепло. Черная, влажная земля парит… На зеленых лугах пасутся коровы, звон их колокольчиков сливается с пением птиц. Вот это то, что немцы называют Heimat — родная земля.
Родная земля — это для немца (вообще — японца, итальянца и т.д.) не абстракция. Не бестелесный образ живущий исключительно в его мозгу. Это вполне реальный объект. Ее можно взять в руки, потрогать, она имеет форму, запах, ею принято любоваться, украшать, делать лучше…
Для русского человека — Русская земля — это полная, дистиллированная абстракция. Любовь к этой абстракции ни к чему такому его не обязывает. Ни к тому, чтобы она была богаче, ни к тому чтобы она была красивее, ни к тому, чтобы она была хотя бы — банально чище. Нет!
Все засрано, дороги разбиты, подъезды зассаны, земля заброшена, всюду свалки, пустыри, кучи антропогенного мусора и мазутных пятен. Вялые, неухоженные люди в стоптанных тапочках и пузырящихся трениках сидят на корточках в состоянии сосредоточенного оцепенения…
Зато в любую минуту он может вскочить и, объявив себя патриотом, кинуться умирать за родину… Вот не за эту вполне реальную и осязаемую кучу металлолома и гниющей картошки, а за нигде, никогда им невидимую, абстрактную Россию, которая подвергается некоей перманентной, абстрактной же угрозе…
Или вот такая вещь как «могилы предков». Вот через раз у патриотов проходит мысль, что здесь, мол, могилы его отцов и дедов и он за эту землю умрет не задумываясь…
Вот как эти слова воспринимает немец? Он сразу себе рисует в голове кладбище, на котором похоронен его отец/дед. Ровные ряды скромных гранитных обелисков с именами людей и датами их жизни, подстриженная травка, кусты роз и сирени.
Недалеко — кирха, звонит колокол, пастор собирает людей на службу, потом звучит орган, ветерок обдувает лицо, ты сидишь на лавочке и думаешь о бренности бытия или вспоминаешь себя маленьким, как отец учил тебя плавать в вашем озере неподалеку…
Но русский человек совсем не это имеет в виду! Он имеет в виду нечто совершенно абстрактное, не имеющее никакого материального наполнения. Он имеет в виду какие-то «духовные» (вот еще одно странное слово!) «могилы предков». Никакого отношения к реальным русским кладбищам, похожим на скотомогильники, это «могилы предков» не имеют!
Русские кладбища по большей части заброшены, неприглядны и уставлены ржавыми оградками и металлическими пирамидками со звездами и крестами. Они заросли бузиной и крапивой, там, на этих кладбищах, вместе с мертвецами живут бомжи, ворующие с могил печенье и водку…
Это совсем не то, что русских человек вкладывает в понятие «могилы предков». А спроси его, что он вкладывает в это понятие — он и ответить не сможет… Промычит что-то пафосное, а потом еще на тебя и обидится…
Или вот любовь к народу. Это значит — к своему народу. Такая любовь проявляется, прежде всего, в заботе о слабых: стариках, детях, инвалидах. Русский человек не может похвастаться хорошими детдомами, пандусами для инвалидных колясок или обеспеченной старостью своих ветеранов. Но он уверен, что он действительно любит свой народ.
Но эта его любовь опять не направлена на какой-то реальный объект. Она абстрактна. Как и все его предыдущие любви. И выражается только лишь в готовности умереть. Вот скажи ему: зачем мне такая жертва? Ты просто пойди и убери говно за своей собакой, которое она оставила в соседнем дворе. Нет! Это его унижает! На это он не готов ради любви. Только смерть. И больше — ничего…
А зачем его родине его смерть? Что в ней толку? Впрочем и в его жизни толку не больше. Раз он даже говно за собой убрать не хочет. Так и лежит его родина в дерьме и вони, пока он изо всех сил ее любит. Сильно. Сильнее всех на свете. Но абстрактно.
Альфред Кох
Альфред Кох, старый текст:
Как так получилось, что целый народ одержим странным, абсолютно необъяснимым психозом преданности неким выдуманным, не имеющим никакого реального наполнения абстракциям?
Вот иду я по своей немецкой деревне. Воскресенье. Немцы сходили в церковь и копаются в саду. Сажают цветы, подрезают какие-то ветки, таскают чернозем…
Ночью была гроза и сильный ливень. А с утра солнце и тепло. Черная, влажная земля парит… На зеленых лугах пасутся коровы, звон их колокольчиков сливается с пением птиц. Вот это то, что немцы называют Heimat — родная земля.
Родная земля — это для немца (вообще — японца, итальянца и т.д.) не абстракция. Не бестелесный образ живущий исключительно в его мозгу. Это вполне реальный объект. Ее можно взять в руки, потрогать, она имеет форму, запах, ею принято любоваться, украшать, делать лучше…
Для русского человека — Русская земля — это полная, дистиллированная абстракция. Любовь к этой абстракции ни к чему такому его не обязывает. Ни к тому, чтобы она была богаче, ни к тому чтобы она была красивее, ни к тому, чтобы она была хотя бы — банально чище. Нет!
Все засрано, дороги разбиты, подъезды зассаны, земля заброшена, всюду свалки, пустыри, кучи антропогенного мусора и мазутных пятен. Вялые, неухоженные люди в стоптанных тапочках и пузырящихся трениках сидят на корточках в состоянии сосредоточенного оцепенения…
Зато в любую минуту он может вскочить и, объявив себя патриотом, кинуться умирать за родину… Вот не за эту вполне реальную и осязаемую кучу металлолома и гниющей картошки, а за нигде, никогда им невидимую, абстрактную Россию, которая подвергается некоей перманентной, абстрактной же угрозе…
Или вот такая вещь как «могилы предков». Вот через раз у патриотов проходит мысль, что здесь, мол, могилы его отцов и дедов и он за эту землю умрет не задумываясь…
Вот как эти слова воспринимает немец? Он сразу себе рисует в голове кладбище, на котором похоронен его отец/дед. Ровные ряды скромных гранитных обелисков с именами людей и датами их жизни, подстриженная травка, кусты роз и сирени.
Недалеко — кирха, звонит колокол, пастор собирает людей на службу, потом звучит орган, ветерок обдувает лицо, ты сидишь на лавочке и думаешь о бренности бытия или вспоминаешь себя маленьким, как отец учил тебя плавать в вашем озере неподалеку…
Но русский человек совсем не это имеет в виду! Он имеет в виду нечто совершенно абстрактное, не имеющее никакого материального наполнения. Он имеет в виду какие-то «духовные» (вот еще одно странное слово!) «могилы предков». Никакого отношения к реальным русским кладбищам, похожим на скотомогильники, это «могилы предков» не имеют!
Русские кладбища по большей части заброшены, неприглядны и уставлены ржавыми оградками и металлическими пирамидками со звездами и крестами. Они заросли бузиной и крапивой, там, на этих кладбищах, вместе с мертвецами живут бомжи, ворующие с могил печенье и водку…
Это совсем не то, что русских человек вкладывает в понятие «могилы предков». А спроси его, что он вкладывает в это понятие — он и ответить не сможет… Промычит что-то пафосное, а потом еще на тебя и обидится…
Или вот любовь к народу. Это значит — к своему народу. Такая любовь проявляется, прежде всего, в заботе о слабых: стариках, детях, инвалидах. Русский человек не может похвастаться хорошими детдомами, пандусами для инвалидных колясок или обеспеченной старостью своих ветеранов. Но он уверен, что он действительно любит свой народ.
Но эта его любовь опять не направлена на какой-то реальный объект. Она абстрактна. Как и все его предыдущие любви. И выражается только лишь в готовности умереть. Вот скажи ему: зачем мне такая жертва? Ты просто пойди и убери говно за своей собакой, которое она оставила в соседнем дворе. Нет! Это его унижает! На это он не готов ради любви. Только смерть. И больше — ничего…
А зачем его родине его смерть? Что в ней толку? Впрочем и в его жизни толку не больше. Раз он даже говно за собой убрать не хочет. Так и лежит его родина в дерьме и вони, пока он изо всех сил ее любит. Сильно. Сильнее всех на свете. Но абстрактно.