«На что надеяться сегодня?..»
24 августа, 2017 12:59 пп
Сергей Митрофанов
ПОЧЕМУ НЕ ПОЛУЧИЛОСЬ И ПОЛУЧИТСЯ ЛИ ЕЩЕ КОГДА-НИБУДЬ?
Очередное празднование (или, вернее, отмечание, потому что на празднование это не похоже) событий Августа 1991-го ознаменовалось возникновением нового круга вопросов, про которые мы могли бы сказать: не прошло и четверти века, как мы сообразили… На самом деле, четверть века прошло с довеском, а вопросы эти нужно было задать гораздо раньше. Например, почему тогда, в Августе 1991-го, не получилось начать строительство нормального демократического государства и получится ли еще когда-нибудь еще?
Один из ответов — короткий, но точный — в эти дни дал Михаил Шнейдер: «Слишком слабы были те, кого тогда называли демократами, то есть мы с вами». Несмотря на совершенную как бы банальность этого высказывания, оно имеет значение прозрения или даже откровения. До сих пор никто из участников демократической волны девяностых не говорил о себе: «мы были слабы» (героями — да, были, на танки лезли с голыми руками, но слабы?), и никогда не относился к Августу как к фальстарту демократических реформ. Очевидно, это новый и необходимый для нас этап осмысления нашей реальности.
Мы были слишком слабы — ОК, а будем ли сильны? Если мы были слабы в девяностых, когда за капитализм выступали даже глупые шахтеры, совершенно советские люди, ничем не владеющие и ничего не теряющие, кроме своих отбойных молотков, то на что надеяться сегодня, когда из всех утюгов доносятся панегирики ГКЧП? Когда Сталин превратился в эффективного менеджера, а Ельцин — в исчадие ада. Запад — в извечного геополитического врага, а воспитанные при Путине молодые люди совершенно искренне стали говорить о 90-х: «Чур меня, чур меня, никогда больше!».
И так ли уж следует уповать на движение символического русского маятника, который, оттолкнувшись от крайней точки «отката», должен вроде бы вновь сам пойти на оттепель и либерализацию, когда эрозии подверглась собственно Цель?
На самом деле теперь маятнику просто некуда двигаться. За четверть последних лет появились сомнения как в демократии (демократии ватников в России и демократии реднеков в Америке, да и похоже, что Америка выпала из игры как форпост и как идея), так и в рынке, который вполне в состоянии снимать с довольствия миллионы людей за невозможностью их использовать с прибылью. Что делать со сверхбогатыми — своевременное обществоведение тоже не знает. Мантры о равенстве всех перед законом и налоговой пользе от концентрации богатства в частных руках подвергнуты сомнению в офшорах. Эффективность парламентаризма — в непрекращающихся войнах и международных склоках. Президенты — за их решения и нежелание уходить в отставку. Пожалуй, лишь мировые спецслужбы сегодня дышат свободно. Чем больше терактов — тем стабильнее их рабочее место, в отличие, скажем, от рабочего места тех же шахтеров. Большой Брат контролирует все — и почту, и разговоры, и случайные реплики. Безопасности, правда, это не очень помогает, но помогает упрятать за решетку того или иного диссидента.
«Справедливость», над которой смеялись образованные либералы, снова выходит на первое место в мыслях многих людей. Люди хотят справедливого мира, но кто опишет его технологично? Для одних справедливо одно, для других — другое. Завтра будет Революция и победит «Навальный» — что он делать будет, куда поведет? Простим ли мы вместе с ним олигархов, поднявшихся в нулевых (олигархов 90-х предали суду Истории, но иное дело олигархи нулевых), или все отберем и снова переделим? Дадим ли права предпринимателю, урезав возможности наемных работников (экономика якобы будет лучше развиваться), или, наоборот, обложим предпринимателя флажками различных правил — будет демократично, патерналистски, но экономика загнется? Это вызов, причем не только чисто постсоветский, но общемировой. Это вызов левым и правым интеллектуалам. Дискуссии на эту тему идут во Франции и в Америке, а Россия, как всегда, на острие проблемы. И вот еще привнесенный вопрос: все-таки что будем делать с так несчастно захваченным Крымом — позорно отдадим, придумаем форму совместного владения или придадим ему статус международной нейтральной территории?
Немаловажен дискурс вокруг «европейского социализма». Почему бы не держать его в качестве желанной рабочей модели? Да вот беда — с ним, с реальным, тоже не все в порядке, да и согласится ли набирающий силу демократический «Удальцов», ведь ему нужен социализм классический, по сталинскому учебнику.
Мы входим в Революцию, не зная, как и с чем из нее выйти. В 91-м не получилось, потому что было упущено самое главное — контекст «справедливости», понятный нашему народу. Креативный класс попросту «кинул» старшее поколение, за гроши загибавшееся на стройках коммунизма. Но старшее поколение ушло на нищенскую пенсию и с лихвой отомстило ненавистью, заразив ею новую молодежь, которая в свою очередь отказалась и от свободы, и от толерантности.
Кроме того, в 91-м все ждали, что капитализм сам собой устроит нам и изобилие, и права человека, и демократию, и свободу слова¸ потому что все это якобы имманентно присуще строю. Так учил Поппер. А в результате «Сечин» вышел «агентом нового» — Рахметовым и Базаровым — и ничего не устроил. Имманентность, как выяснилось, миф. Что ж удивляться, что поставгустовское общество снова взалкало Плана и за все отвечающих тоталитарных инстанций.
Показательна дискуссия по поводу проблемы кремлевских принцев.
Вот вводная: есть известный пиар-менеджер Кремля, который по какой-то неясной и не совсем, видимо, легитимной причине принадлежит к богатейшим мира сего, будучи обычным чиновником депрессивного государства. Но есть у него сын, «принц», который «за отца не ответчик», хотя, по свидетельству того же Навального, западнически продвинут, имеет парк престижных автомобилей и пользуется благами цивилизации. При этом коллега Руденский (Грани.ру) обнаруживает параллель с другим историческим «принцем» — Максимом, сыном великого и заслуженного Горького, который (сын) «отродясь ничего не делал», пока папаша знатно ковал тоталитарную идеологию. Собственно, как и первый отец.
Вопрос: должна ли истинная Демократическая Революция будущего снести этих принцев вместе с папашками или, как рассуждает иной подрастающий демократ и либерал, богатые люди не несут на себе печати порока, раз мы снова начнем строить общество неограниченных возможностей? Пусть идут с нами в новую жизнь — они скорее союзники, нежели враги.
А тем временем на другом полюсе развернулась еще одна драма неудовлетворённого чувства справедливости. В Новосибирске демократические общественники установили без всяких согласований, то есть самым демократическим образом, макет памятника расстрелянному царю Николаю II— ныне почти святому. Однако другой демократ, бывший следователь полиции, напал на этот памятник с топором по причине того, что ранее столь же демократически не удалось установить в Новосибирске памятник самому эффективному управленцу ХХ века — Иосифу Сталину. И его можно понять: за что боролись? Почему царь, причастный к разжиганию Первой мировой войны, в которой погибло не менее 40 млн человек, имеет право на памятник от демократической общественности России, а эффективный управленец ХХ века, причастный к разжиганию Второй мировой войны и гибели вдвое большего числа людей — нет? И справедливость, как мы видим, в Новосибирске вскоре будет восстановлена.
Таким образом, мы видим, что поиски формулировок справедливости могут составить в России основу новой демократизации. И от этого по-настоящему тревожно.
Фото: 1. Россия. Москва. 22 августа 2017. Выступление Кремлевской школы верховой езды на Поклонной горе в рамках празднования Дня государственного флага Российской Федерации. Сергей Савостьянов/ТАСС
2. Россия. Новосибирск. 11 августа 2017. Памятник императору Николаю II и его сыну цесаревичу Алексею, поврежденный вандалом, на территории собора Александра Невского. Кирилл Кухмарь/ТАСС
Сергей Митрофанов
Очередное празднование (или, вернее, отмечание, потому что на празднование это не похоже) событий Августа 1991-го ознаменовалось возникновением нового круга вопросов, про которые мы могли бы сказать: не прошло и четверти века, как мы сообразили… На самом деле, четверть века прошло с довеском, а вопросы эти нужно было задать гораздо раньше. Например, почему тогда, в Августе 1991-го, не получилось начать строительство нормального демократического государства и получится ли еще когда-нибудь еще?
Один из ответов — короткий, но точный — в эти дни дал Михаил Шнейдер: «Слишком слабы были те, кого тогда называли демократами, то есть мы с вами». Несмотря на совершенную как бы банальность этого высказывания, оно имеет значение прозрения или даже откровения. До сих пор никто из участников демократической волны девяностых не говорил о себе: «мы были слабы» (героями — да, были, на танки лезли с голыми руками, но слабы?), и никогда не относился к Августу как к фальстарту демократических реформ. Очевидно, это новый и необходимый для нас этап осмысления нашей реальности.
Мы были слишком слабы — ОК, а будем ли сильны? Если мы были слабы в девяностых, когда за капитализм выступали даже глупые шахтеры, совершенно советские люди, ничем не владеющие и ничего не теряющие, кроме своих отбойных молотков, то на что надеяться сегодня, когда из всех утюгов доносятся панегирики ГКЧП? Когда Сталин превратился в эффективного менеджера, а Ельцин — в исчадие ада. Запад — в извечного геополитического врага, а воспитанные при Путине молодые люди совершенно искренне стали говорить о 90-х: «Чур меня, чур меня, никогда больше!».
И так ли уж следует уповать на движение символического русского маятника, который, оттолкнувшись от крайней точки «отката», должен вроде бы вновь сам пойти на оттепель и либерализацию, когда эрозии подверглась собственно Цель?
На самом деле теперь маятнику просто некуда двигаться. За четверть последних лет появились сомнения как в демократии (демократии ватников в России и демократии реднеков в Америке, да и похоже, что Америка выпала из игры как форпост и как идея), так и в рынке, который вполне в состоянии снимать с довольствия миллионы людей за невозможностью их использовать с прибылью. Что делать со сверхбогатыми — своевременное обществоведение тоже не знает. Мантры о равенстве всех перед законом и налоговой пользе от концентрации богатства в частных руках подвергнуты сомнению в офшорах. Эффективность парламентаризма — в непрекращающихся войнах и международных склоках. Президенты — за их решения и нежелание уходить в отставку. Пожалуй, лишь мировые спецслужбы сегодня дышат свободно. Чем больше терактов — тем стабильнее их рабочее место, в отличие, скажем, от рабочего места тех же шахтеров. Большой Брат контролирует все — и почту, и разговоры, и случайные реплики. Безопасности, правда, это не очень помогает, но помогает упрятать за решетку того или иного диссидента.
«Справедливость», над которой смеялись образованные либералы, снова выходит на первое место в мыслях многих людей. Люди хотят справедливого мира, но кто опишет его технологично? Для одних справедливо одно, для других — другое. Завтра будет Революция и победит «Навальный» — что он делать будет, куда поведет? Простим ли мы вместе с ним олигархов, поднявшихся в нулевых (олигархов 90-х предали суду Истории, но иное дело олигархи нулевых), или все отберем и снова переделим? Дадим ли права предпринимателю, урезав возможности наемных работников (экономика якобы будет лучше развиваться), или, наоборот, обложим предпринимателя флажками различных правил — будет демократично, патерналистски, но экономика загнется? Это вызов, причем не только чисто постсоветский, но общемировой. Это вызов левым и правым интеллектуалам. Дискуссии на эту тему идут во Франции и в Америке, а Россия, как всегда, на острие проблемы. И вот еще привнесенный вопрос: все-таки что будем делать с так несчастно захваченным Крымом — позорно отдадим, придумаем форму совместного владения или придадим ему статус международной нейтральной территории?
Немаловажен дискурс вокруг «европейского социализма». Почему бы не держать его в качестве желанной рабочей модели? Да вот беда — с ним, с реальным, тоже не все в порядке, да и согласится ли набирающий силу демократический «Удальцов», ведь ему нужен социализм классический, по сталинскому учебнику.
Мы входим в Революцию, не зная, как и с чем из нее выйти. В 91-м не получилось, потому что было упущено самое главное — контекст «справедливости», понятный нашему народу. Креативный класс попросту «кинул» старшее поколение, за гроши загибавшееся на стройках коммунизма. Но старшее поколение ушло на нищенскую пенсию и с лихвой отомстило ненавистью, заразив ею новую молодежь, которая в свою очередь отказалась и от свободы, и от толерантности.
Кроме того, в 91-м все ждали, что капитализм сам собой устроит нам и изобилие, и права человека, и демократию, и свободу слова¸ потому что все это якобы имманентно присуще строю. Так учил Поппер. А в результате «Сечин» вышел «агентом нового» — Рахметовым и Базаровым — и ничего не устроил. Имманентность, как выяснилось, миф. Что ж удивляться, что поставгустовское общество снова взалкало Плана и за все отвечающих тоталитарных инстанций.
Показательна дискуссия по поводу проблемы кремлевских принцев.
Вот вводная: есть известный пиар-менеджер Кремля, который по какой-то неясной и не совсем, видимо, легитимной причине принадлежит к богатейшим мира сего, будучи обычным чиновником депрессивного государства. Но есть у него сын, «принц», который «за отца не ответчик», хотя, по свидетельству того же Навального, западнически продвинут, имеет парк престижных автомобилей и пользуется благами цивилизации. При этом коллега Руденский (Грани.ру) обнаруживает параллель с другим историческим «принцем» — Максимом, сыном великого и заслуженного Горького, который (сын) «отродясь ничего не делал», пока папаша знатно ковал тоталитарную идеологию. Собственно, как и первый отец.
Вопрос: должна ли истинная Демократическая Революция будущего снести этих принцев вместе с папашками или, как рассуждает иной подрастающий демократ и либерал, богатые люди не несут на себе печати порока, раз мы снова начнем строить общество неограниченных возможностей? Пусть идут с нами в новую жизнь — они скорее союзники, нежели враги.
А тем временем на другом полюсе развернулась еще одна драма неудовлетворённого чувства справедливости. В Новосибирске демократические общественники установили без всяких согласований, то есть самым демократическим образом, макет памятника расстрелянному царю Николаю II— ныне почти святому. Однако другой демократ, бывший следователь полиции, напал на этот памятник с топором по причине того, что ранее столь же демократически не удалось установить в Новосибирске памятник самому эффективному управленцу ХХ века — Иосифу Сталину. И его можно понять: за что боролись? Почему царь, причастный к разжиганию Первой мировой войны, в которой погибло не менее 40 млн человек, имеет право на памятник от демократической общественности России, а эффективный управленец ХХ века, причастный к разжиганию Второй мировой войны и гибели вдвое большего числа людей — нет? И справедливость, как мы видим, в Новосибирске вскоре будет восстановлена.
Таким образом, мы видим, что поиски формулировок справедливости могут составить в России основу новой демократизации. И от этого по-настоящему тревожно.
Фото: 1. Россия. Москва. 22 августа 2017. Выступление Кремлевской школы верховой езды на Поклонной горе в рамках празднования Дня государственного флага Российской Федерации. Сергей Савостьянов/ТАСС
2. Россия. Новосибирск. 11 августа 2017. Памятник императору Николаю II и его сыну цесаревичу Алексею, поврежденный вандалом, на территории собора Александра Невского. Кирилл Кухмарь/ТАСС