«Мы спали с видом на технику, которая нас же и бомбила…»
11 июня, 2022 6:48 пп
Мэйдэй
Мощнейший текст написал Кирилл Руков про тот ад, который устроила Россия в Мариуполе. Это надо читать полностью, обязательно:
История первая.
«Пожара в квартире Ярослава Демы не было, хотя она и пострадала при авиаударе. Мужчина говорит, что замер на балконе и смотрел, как сквозь пыль медленно проступает вид на кратер, образовавшийся в эпицентре взрыва. Тела вокруг него лежали вперемешку с тротуарной плиткой и фрагментами автомобилей».
Затем Дема услышал, как кто-то во дворе кричит о помощи. «Заметил рядом две фигуры плашмя, одна из них двигалась — человек пытался встать, но снова упал, сел на землю, заорал как оглохший, — рассказывает Ярослав. — Я обрадовался: сейчас, значит, кто-то ему поможет. Проходят минуты, но он все кричит и кричит в одиночестве. Ну нельзя же так, просто невозможно. Я бросил огнетушитель и выбежал помочь».
Поднять мужчину не хватило сил — его ноги были «как тряпки». Ярослав нашел одноколесную садовую тачку. «Только тогда я заметил, как из огромной рваной раны на его бедре хлещет кровь, хотя сам мужчина еще был в сознании» — рассказывает он. Везти пришлось 350 метров, через дворы, — на улицу Пашковского, в городскую больницу № 4. Уже возле забора больницы мужчина в тележке замолк и резко затрясся. Тогда Ярослав погнал тачку бегом. «Попутно я пытался узнать имя, но он уже начал угасать», — рассказывает он.
Из приемного отделения вышел молодой парень в синих перчатках (халаты давно никто не носил). Он посмотрел на тачку и произнес: «Оставляй здесь. Но, скорее всего, ничего не будет».
Ярослав побежал обратно во двор «банковского» дома, чтобы забрать другого раненого, которого он видел с балкона, но тот уже был уже мертв. Снова вернулся в приемное отделение — и не нашел там никого. В коридоре было пусто. «Полнейшая тишина, — говорит Ярослав. — Завернул за угол, а мою тачку там прислонили к стене [больницы], и с нее свисал все тот же мужчина. Он был мертв. Я оглянулся и понял, что вокруг были сложены еще десятки тел — в черных пакетах для трупов, оставшихся с пандемии, и в коврах».
Снова вернувшись из больницы во двор, Ярослав встретил соседа Руслана со своего этажа: «Он стоял над группой тел, пытался что-то записать на офисных бумагах — тогда у жильцов в первый раз появилась идея составить списки [погибших]. Я ему говорю: „Может, вы их знаете? Если родственники спросят, я им передам“. А он отвечает: „Какие родственники? Это и есть вся моя семья (его жена Юлия и сын Роман)“». Кто-то вручил Руслану бутылку спиртного, и он начал пить из горла, побросав бумаги, — пока не лег и не заснул там же, рядом с телами.
Одну из выбитых дверей использовали как носилки. «Кладешь дверь рядом с телом. Проще всего, если оно лежит на боку — тогда меньше раз придется перекатывать, — рассказывает Ярослав. — Потом вчетвером оттаскивали дверь к яме, поднимали с одного края и ставили оземь вертикально — тело само скатывалось в яму. Мы не спускались в нее — как [тела] упали, так и упали. Я думал, как это странно — оставлять людей в той же воронке, которая их убила». Таким образом они похоронили восемь человек. Земли, чтобы засыпать тела, не хватило, поэтому тела прикрыли сорванными с крыши при взрыве листами жести и другими обломками.
Некоторые родственники погибших жаловались позже, что над захоронением не поставили креста. Ярослав объясняет, что дрова для костра «были нужнее»: «Уже ночью при свете луны мы с соседом решили разобрать оставшиеся завалы жести и бревен с крыши — так в углу дома нашли еще одно тело, без ног и головы. Части тел тоже находили. От того первого, обгоревшего у моего крыльца, осталась ступня и часть голени — той же ночью я скинул ее в воронку со снегоуборочной лопаты».
История вторая.
«В последние годы своей жизни 73-летний Леонид Сошенко был глуховат. Возможно, именно поэтому он не услышал грохот перекрестного огня, когда 12 марта возвращался на своей серебристой «Приоре» с полными баклажками воды для соседей.
Открылась водительская дверь — и Леонид просто вывалился с сиденья на землю. В промежутке между обстрелами жильцы дома № 160 на проспекте Строителей в Мариуполе затащили его в подъезд. Мужчина был ранен в бедро и живот, у него пробило легкое — он стремительно истекал кровью.
На лестнице столпились люди. Леонид сжимал в руках ключи. Соседка спросила: «Леня, это от квартиры?» Мужчина хлопнул глазами и сказал: «Лида». Это имя его жены. «Он как будто все понимал и только боялся оставить мою старенькую маму одну, запертую и беспомощную» — рассказывает «Медузе» дочь Леонида и Лидии Светлана Сошенко.
Медицинский работник из соседнего подъезда согласился сопроводить раненого в больницу. Но он не умел водить. Тогда за руль все той же «Приоры» сел молодой парень, имя которого Светлана не знает до сих пор, — только слышала, что в Мариуполе у него остался 12-летний сын. Еще живого отца погрузили на заднее сиденье. «Приора» завелась сразу, они успели проехать 300 метров тем же самым маршрутом — от шестого подъезда до первого, — и там в легковушку попал снаряд. Все трое погибли мгновенно.
Именно Солодиловы в итоге и похоронили Леонида. Перед смертью он успел передать им ключи, и благодаря этому соседи смогли еще две недели ухаживать за его женой Лидой. «Она ничего не понимала, только повторяла: „Леня, Леня, Леня“, — и перестала есть», — говорит Светлана.
Лида умерла вскоре после того, как было опубликовано видео, в котором хоронят Леонида; в ночь на 25 марта. Похоронили ее не рядом с мужем, а в конце дома, напротив шестого подъезда: сквер в этом месте когда-то обустроили по программе горсовета Мариуполя «Уютный двор», объясняет Светлана: «Там клали тротуар, а для сада завезли горку чернозема — видимо, так и пригодился».
«Папочка, милый мой, люблю тебя бесконечно и буду любить всегда! — писала Сошенко в фейсбуке 26 марта, вскоре после того, как узнала о смерти отца. — И детки будут любить и помнить Леню, ты так любил, когда они тебя так называли… Говорил, что просто „Леня“ тебе больше нравится, чем „дедушка“, что так ты себя моложе ощущаешь. Для нас ты всегда будешь нашим родным, дорогим, любимым Леней! Прости, что не я тебя хоронила! Мы обязательно тебя похороним по всем правилам, так, как у нас принято…»
Спустя два месяца Светлана переживает, что может не успеть — состояние стихийных могил по всему Мариуполю ухудшается каждый день: «Хочу вернуться в свой украинский Мариуполь и сделать это сама. Я молю Бога об этом».
История третья.
«Мариупольскую школу бокса основал Владимир Кленин: он тренировал в местной секции «Спартак» 56 лет. «В педагогике есть два вида преподавателей: „делай как я“ и „делай, как я сказал“, — объясняет Кленин-младший. — Отец был из первых. Помню, как он шел на тренировку и объяснял, что его задача — научить спортсмена думать. О боксе он говорил как о шахматах на ринге. Он был всегда во всем примером. В дисциплине, в настойчивости, в постоянном самообразовании».
Каждая тренировка с отцом, вспоминает Олег, начиналась с лекции: «Он мог говорить полчаса обо всем: о ведении дневника, о том, как следить за самочувствием, об отношении спортсмена с родителями. Люди стадионы собирают за огромные бабки, чтобы такое послушать, а у нас — каждая тренировка. Это легенда. Отец — легенда».
Пять лет назад Владимир Кленин пережил инсульт, проходил реабилитацию. «Да — возраст, ухудшение здоровья, проблемы с памятью начались. Но в 75 лет он бегал кросс по пять километров каждый день, молотом бил по закопанному скату (боксерское упражнение для укрепления мышц рук и спины, удары по покрышке, — прим. „Медузы“). У него было совершенно здоровое сердце», — убежден Кленин-младший. Тем не менее последний год его отец стал плохо ходить — он уже физически не мог спуститься в подвал.
С начала полноценной блокады лекарства в Мариуполь не доставляли, а те, что были, сразу разобрали. Для людей с хроническими болезнями или на реабилитации именно это, а не осколочные ранения стало самой распространенной причиной смерти.
30 марта Владимир Кленин умер в своей квартире. Хоронила его жена Лариса, которой тоже много лет; помогал ей только сосед. На просьбу «Медузы» связать нас с этим человеком для интервью Кленин-младший отвечает так: «Что вы хотите уточнить? <…> Как [отец] умирал в течение недели, потому что нечего было пить? <…> Как его нельзя было помыть даже от естественных испражнений организма? Вы хотите почувствовать этот запах в квартире моих родителей?»
«Не было отпевания, ничего не было, — продолжает Олег. — Все не по человечески, все не по-христиански — благодаря „освободителям“, которые пришли нас „освобождать“, — но я не знаю, от чего. Я с вами говорю по-русски, весь город говорил по-русски. Я окончил институт в Петербурге, прожил там шесть лет, моя жена из Петербурга. Сейчас я заблокировал все российские номера в телефонной книжке. Вы сразу написали про отца — по-другому я бы русский номер сейчас не поднял. Не существует для меня пока России. О чем я должен спорить? Какую точку зрения принимать? Только ненависть».
Лариса прикрепила скотчем к кресту, поставленному на могиле мужа, миниатюрные боксерские перчатки.
Место, где он похоронен, расположено напротив девятиэтажки за гаражом, который Владимиру Кленину когда-то дал горисполком за особые заслуги: «Это место не значит ничего, его не выбирали. Это просто яма между гаражами. Единственное, что это значит, — безвыходную ситуацию».
История четвёртая.
В этот момент на улице раздались женские крики: мужчина с пятого этажа выпрыгнул из окна. Его тело лежало на козырьке подъезда, голова была размозжена, капала кровь. «Я не знаю его имени, но он пришел в наше бомбоубежище с женой и проводил там все время, — рассказывает Ковалев, — Кажется, они вернулись что-то забрать из квартиры, и вот тогда у него сдали нервы». Самоубийца был старше 65 лет, его жене около 60.
В квартале нашлось всего трое мужчин, готовых к тяжелому физическому труду. Александр — бывший майор милиции в отставке, Петр — начальник участка с «Азовстали» и сам Геннадий, 55-летний главный механик стройфирмы. Процесс он описывает так: «Александр потянул самоубийцу с козырька и завернул тело в покрывало. Молодежь тогда еще не хотела помогать нам копать. Но рядом был гараж три на восемь метров, сбоку проломлена дырка в стене. Туда мы и отнесли тело — чтобы собаки не растягивали, потому что голодные уже бегали».
Следующие 12 суток семья Ковалева провела в машине в очереди на «фильтрацию» — она начиналась за два километра до поселка Безыменное в 40 километрах к востоку от Мариуполя, неподалеку от российской границы: «Слева в полях стояли установки „Град“ и „Солнцепеки“, которые даже не зачехляли: это они работали по Левобережному району [Мариуполя]. Мы спали с видом на технику, которая нас же и бомбила».
Затем — снова допросы и «раздевания». Еду беженцам выдавали из микроавтобуса, на котором было написано «Пища жизни»: «И обязательно просили на камеру сказать спасибо. Я отказался. За что спасибо? За то, что меня сделали бомжом? Три мои квартиры сгорели, даже не смог открыть их. Тридцать лет жизни коту под хвост».
Ковалев с семьей в итоге выехал в Россию, а оттуда добрался до Великобритании: «Мне предлагали остаться в Абинске, на металлургическом заводе было место. А зачем? Чтобы я там платил налоги и с них уничтожали мою страну?»
Полный текст по ссылке
Мэйдэй
Мощнейший текст написал Кирилл Руков про тот ад, который устроила Россия в Мариуполе. Это надо читать полностью, обязательно:
История первая.
«Пожара в квартире Ярослава Демы не было, хотя она и пострадала при авиаударе. Мужчина говорит, что замер на балконе и смотрел, как сквозь пыль медленно проступает вид на кратер, образовавшийся в эпицентре взрыва. Тела вокруг него лежали вперемешку с тротуарной плиткой и фрагментами автомобилей».
Затем Дема услышал, как кто-то во дворе кричит о помощи. «Заметил рядом две фигуры плашмя, одна из них двигалась — человек пытался встать, но снова упал, сел на землю, заорал как оглохший, — рассказывает Ярослав. — Я обрадовался: сейчас, значит, кто-то ему поможет. Проходят минуты, но он все кричит и кричит в одиночестве. Ну нельзя же так, просто невозможно. Я бросил огнетушитель и выбежал помочь».
Поднять мужчину не хватило сил — его ноги были «как тряпки». Ярослав нашел одноколесную садовую тачку. «Только тогда я заметил, как из огромной рваной раны на его бедре хлещет кровь, хотя сам мужчина еще был в сознании» — рассказывает он. Везти пришлось 350 метров, через дворы, — на улицу Пашковского, в городскую больницу № 4. Уже возле забора больницы мужчина в тележке замолк и резко затрясся. Тогда Ярослав погнал тачку бегом. «Попутно я пытался узнать имя, но он уже начал угасать», — рассказывает он.
Из приемного отделения вышел молодой парень в синих перчатках (халаты давно никто не носил). Он посмотрел на тачку и произнес: «Оставляй здесь. Но, скорее всего, ничего не будет».
Ярослав побежал обратно во двор «банковского» дома, чтобы забрать другого раненого, которого он видел с балкона, но тот уже был уже мертв. Снова вернулся в приемное отделение — и не нашел там никого. В коридоре было пусто. «Полнейшая тишина, — говорит Ярослав. — Завернул за угол, а мою тачку там прислонили к стене [больницы], и с нее свисал все тот же мужчина. Он был мертв. Я оглянулся и понял, что вокруг были сложены еще десятки тел — в черных пакетах для трупов, оставшихся с пандемии, и в коврах».
Снова вернувшись из больницы во двор, Ярослав встретил соседа Руслана со своего этажа: «Он стоял над группой тел, пытался что-то записать на офисных бумагах — тогда у жильцов в первый раз появилась идея составить списки [погибших]. Я ему говорю: „Может, вы их знаете? Если родственники спросят, я им передам“. А он отвечает: „Какие родственники? Это и есть вся моя семья (его жена Юлия и сын Роман)“». Кто-то вручил Руслану бутылку спиртного, и он начал пить из горла, побросав бумаги, — пока не лег и не заснул там же, рядом с телами.
Одну из выбитых дверей использовали как носилки. «Кладешь дверь рядом с телом. Проще всего, если оно лежит на боку — тогда меньше раз придется перекатывать, — рассказывает Ярослав. — Потом вчетвером оттаскивали дверь к яме, поднимали с одного края и ставили оземь вертикально — тело само скатывалось в яму. Мы не спускались в нее — как [тела] упали, так и упали. Я думал, как это странно — оставлять людей в той же воронке, которая их убила». Таким образом они похоронили восемь человек. Земли, чтобы засыпать тела, не хватило, поэтому тела прикрыли сорванными с крыши при взрыве листами жести и другими обломками.
Некоторые родственники погибших жаловались позже, что над захоронением не поставили креста. Ярослав объясняет, что дрова для костра «были нужнее»: «Уже ночью при свете луны мы с соседом решили разобрать оставшиеся завалы жести и бревен с крыши — так в углу дома нашли еще одно тело, без ног и головы. Части тел тоже находили. От того первого, обгоревшего у моего крыльца, осталась ступня и часть голени — той же ночью я скинул ее в воронку со снегоуборочной лопаты».
История вторая.
«В последние годы своей жизни 73-летний Леонид Сошенко был глуховат. Возможно, именно поэтому он не услышал грохот перекрестного огня, когда 12 марта возвращался на своей серебристой «Приоре» с полными баклажками воды для соседей.
Открылась водительская дверь — и Леонид просто вывалился с сиденья на землю. В промежутке между обстрелами жильцы дома № 160 на проспекте Строителей в Мариуполе затащили его в подъезд. Мужчина был ранен в бедро и живот, у него пробило легкое — он стремительно истекал кровью.
На лестнице столпились люди. Леонид сжимал в руках ключи. Соседка спросила: «Леня, это от квартиры?» Мужчина хлопнул глазами и сказал: «Лида». Это имя его жены. «Он как будто все понимал и только боялся оставить мою старенькую маму одну, запертую и беспомощную» — рассказывает «Медузе» дочь Леонида и Лидии Светлана Сошенко.
Медицинский работник из соседнего подъезда согласился сопроводить раненого в больницу. Но он не умел водить. Тогда за руль все той же «Приоры» сел молодой парень, имя которого Светлана не знает до сих пор, — только слышала, что в Мариуполе у него остался 12-летний сын. Еще живого отца погрузили на заднее сиденье. «Приора» завелась сразу, они успели проехать 300 метров тем же самым маршрутом — от шестого подъезда до первого, — и там в легковушку попал снаряд. Все трое погибли мгновенно.
Именно Солодиловы в итоге и похоронили Леонида. Перед смертью он успел передать им ключи, и благодаря этому соседи смогли еще две недели ухаживать за его женой Лидой. «Она ничего не понимала, только повторяла: „Леня, Леня, Леня“, — и перестала есть», — говорит Светлана.
Лида умерла вскоре после того, как было опубликовано видео, в котором хоронят Леонида; в ночь на 25 марта. Похоронили ее не рядом с мужем, а в конце дома, напротив шестого подъезда: сквер в этом месте когда-то обустроили по программе горсовета Мариуполя «Уютный двор», объясняет Светлана: «Там клали тротуар, а для сада завезли горку чернозема — видимо, так и пригодился».
«Папочка, милый мой, люблю тебя бесконечно и буду любить всегда! — писала Сошенко в фейсбуке 26 марта, вскоре после того, как узнала о смерти отца. — И детки будут любить и помнить Леню, ты так любил, когда они тебя так называли… Говорил, что просто „Леня“ тебе больше нравится, чем „дедушка“, что так ты себя моложе ощущаешь. Для нас ты всегда будешь нашим родным, дорогим, любимым Леней! Прости, что не я тебя хоронила! Мы обязательно тебя похороним по всем правилам, так, как у нас принято…»
Спустя два месяца Светлана переживает, что может не успеть — состояние стихийных могил по всему Мариуполю ухудшается каждый день: «Хочу вернуться в свой украинский Мариуполь и сделать это сама. Я молю Бога об этом».
История третья.
«Мариупольскую школу бокса основал Владимир Кленин: он тренировал в местной секции «Спартак» 56 лет. «В педагогике есть два вида преподавателей: „делай как я“ и „делай, как я сказал“, — объясняет Кленин-младший. — Отец был из первых. Помню, как он шел на тренировку и объяснял, что его задача — научить спортсмена думать. О боксе он говорил как о шахматах на ринге. Он был всегда во всем примером. В дисциплине, в настойчивости, в постоянном самообразовании».
Каждая тренировка с отцом, вспоминает Олег, начиналась с лекции: «Он мог говорить полчаса обо всем: о ведении дневника, о том, как следить за самочувствием, об отношении спортсмена с родителями. Люди стадионы собирают за огромные бабки, чтобы такое послушать, а у нас — каждая тренировка. Это легенда. Отец — легенда».
Пять лет назад Владимир Кленин пережил инсульт, проходил реабилитацию. «Да — возраст, ухудшение здоровья, проблемы с памятью начались. Но в 75 лет он бегал кросс по пять километров каждый день, молотом бил по закопанному скату (боксерское упражнение для укрепления мышц рук и спины, удары по покрышке, — прим. „Медузы“). У него было совершенно здоровое сердце», — убежден Кленин-младший. Тем не менее последний год его отец стал плохо ходить — он уже физически не мог спуститься в подвал.
С начала полноценной блокады лекарства в Мариуполь не доставляли, а те, что были, сразу разобрали. Для людей с хроническими болезнями или на реабилитации именно это, а не осколочные ранения стало самой распространенной причиной смерти.
30 марта Владимир Кленин умер в своей квартире. Хоронила его жена Лариса, которой тоже много лет; помогал ей только сосед. На просьбу «Медузы» связать нас с этим человеком для интервью Кленин-младший отвечает так: «Что вы хотите уточнить? <…> Как [отец] умирал в течение недели, потому что нечего было пить? <…> Как его нельзя было помыть даже от естественных испражнений организма? Вы хотите почувствовать этот запах в квартире моих родителей?»
«Не было отпевания, ничего не было, — продолжает Олег. — Все не по человечески, все не по-христиански — благодаря „освободителям“, которые пришли нас „освобождать“, — но я не знаю, от чего. Я с вами говорю по-русски, весь город говорил по-русски. Я окончил институт в Петербурге, прожил там шесть лет, моя жена из Петербурга. Сейчас я заблокировал все российские номера в телефонной книжке. Вы сразу написали про отца — по-другому я бы русский номер сейчас не поднял. Не существует для меня пока России. О чем я должен спорить? Какую точку зрения принимать? Только ненависть».
Лариса прикрепила скотчем к кресту, поставленному на могиле мужа, миниатюрные боксерские перчатки.
Место, где он похоронен, расположено напротив девятиэтажки за гаражом, который Владимиру Кленину когда-то дал горисполком за особые заслуги: «Это место не значит ничего, его не выбирали. Это просто яма между гаражами. Единственное, что это значит, — безвыходную ситуацию».
История четвёртая.
В этот момент на улице раздались женские крики: мужчина с пятого этажа выпрыгнул из окна. Его тело лежало на козырьке подъезда, голова была размозжена, капала кровь. «Я не знаю его имени, но он пришел в наше бомбоубежище с женой и проводил там все время, — рассказывает Ковалев, — Кажется, они вернулись что-то забрать из квартиры, и вот тогда у него сдали нервы». Самоубийца был старше 65 лет, его жене около 60.
В квартале нашлось всего трое мужчин, готовых к тяжелому физическому труду. Александр — бывший майор милиции в отставке, Петр — начальник участка с «Азовстали» и сам Геннадий, 55-летний главный механик стройфирмы. Процесс он описывает так: «Александр потянул самоубийцу с козырька и завернул тело в покрывало. Молодежь тогда еще не хотела помогать нам копать. Но рядом был гараж три на восемь метров, сбоку проломлена дырка в стене. Туда мы и отнесли тело — чтобы собаки не растягивали, потому что голодные уже бегали».
Следующие 12 суток семья Ковалева провела в машине в очереди на «фильтрацию» — она начиналась за два километра до поселка Безыменное в 40 километрах к востоку от Мариуполя, неподалеку от российской границы: «Слева в полях стояли установки „Град“ и „Солнцепеки“, которые даже не зачехляли: это они работали по Левобережному району [Мариуполя]. Мы спали с видом на технику, которая нас же и бомбила».
Затем — снова допросы и «раздевания». Еду беженцам выдавали из микроавтобуса, на котором было написано «Пища жизни»: «И обязательно просили на камеру сказать спасибо. Я отказался. За что спасибо? За то, что меня сделали бомжом? Три мои квартиры сгорели, даже не смог открыть их. Тридцать лет жизни коту под хвост».
Ковалев с семьей в итоге выехал в Россию, а оттуда добрался до Великобритании: «Мне предлагали остаться в Абинске, на металлургическом заводе было место. А зачем? Чтобы я там платил налоги и с них уничтожали мою страну?»
Полный текст по ссылке