«Может, вместо колодца убежище начать рыть, юани покупать, керосин, крупу, ружьё…»
19 мая, 2017 5:23 пп
Валерий Зеленогорский
К чаю. Думы окаянные.
Вот живёт себе человек, урожай планирует на садовом участке, деньги откладывает на газонокосилку, заготавливает дрова впрок для бани, терпит выходки детей, жалеет бывшую девушку, ставшую преданной женой, выключает постепенно кнопку за кнопкой на приборной доске своих желаний и ждёт конца погашения кредита на сайдинг.
Обычный гражданин не знает, что у государства в голове, у него только личный опыт и эволюция в миллионы лет до нашей эры. Он только чувствует недоброе и сокращает свои расходы, без приказа ЦБ, просто безжалостно выбрасывает из своего бюджета стеклопакеты, утеплённую веранду и даже качели откладывает до лучших времён.
Он чаще смотрит на детей или внуков, смахивает украдкой слезу: ведь они маленькие, как им теперь жить, мы-то знаем, а многие помнят, а они нет, они хотят: планшет, аквапарк, велик, телик. А рука не поднимается, душит неопределённость: может, вместо колодца убежище начать рыть, юани покупать, керосин, крупу, ружьё. Может, встать придется насмерть у родного порога и бить врага на своей территории.
…Вот и весна пришла, грачи прилетели, сирень кипит кругом, соловей заливается на соседнем участке, но почему-то кукушка мало отвела лет. Вроде чепуха, какая-то безмозглая птица не может что-то считать, ведь человек — кузнец своего счастья, альфа и омега бытия, а покоя нет.
А когда зайдёт солнце и все уйдут спать, сядешь на крылечке с папироской и смотришь вдаль: там, как на картине «Над вечным покоем». А покоя нет, то танки мерещатся, то тарахтение и гул, крепчает психоз. Можно водки выпить, принять димедрол, просто сказать себе: «Не хнычь, ведь ты мужик, не спрашивай у Родины, что она сделала тебе», и так далее.
Обычный человек не политолог, у него нет стольких аргументов. У него, кроме детей призывного возраста и внуков в люльках, никого и ничего нет.
А его просят понять, что империя важнее народов, её населяющих, человек — собственность государства, он — дурак и не понимает блага своего. Он и правда дураком себя чувствует, у него дел-то: воду провести в дом, клозет в доме поставить, чтобы малыши не бегали по росе в «скворечник» на огороде. Конечно, это мелко — при цивилизационных-то столкновениях.
Идёт слом эпох, говорит государство, надо отвечать на внешние вызовы, наращивать группировку ядерного сдерживания. Так говорят по телевизору, и человек верит, и ему стыдно, что он думает о своём толчке, раньше ведь не зря пели: «Раньше думай о Родине, а потом о себе».
Ночь, конечно, пройдёт, утро вечера мудренее, солнце встанет опять, и пора идти за водой, топить баню, выносить рассаду. И опять зальётся соловей, и затопают милые ножки, и всем сразу понадобится бабушка, и все завертится, как в былые годы.
После бани страх уходит. И уже далеко, за околицей, стихает вой Соловьева и лай Киселева, соловей забивает унылые завывания телевизора, а к обеду придёт старик Лиходеич и расскажет, как хорошо было при Берии, когда он сидел в шарашке: масло, шоколад, джем, баня два раза в неделю. Нормально было, страну поднимали из пепла, всё это как-то нестрашно после бани, дети вокруг, солнце, просто не верится, что этого может не стать, просто так, по щелчку на сошедшем с ума пульте управления.
А вечером опять засвербит в дурной голове: вот у соседей тоже всё было нормально, а потом раз — и всё стало как в дурном сне.
Что делать гражданину, как ему быть, вот дождался ты уже всех старших с гулянки, загнал малышей в дом, и стало тихо.
Опять кукушка считает в обратную сторону, и ты просто сходишь с ума от своего несовершенства. Ты идёшь в дом, переходишь от дивана к дивану, где лежат взрослые дети, поправляешь им сбившиеся одеяла, глядишь на маленьких, заплакавших во сне от дневной обиды, — это твоя семья, твоё государство, и только ты отвечаешь за него.
«Лишь бы не было войны» — так говорили наши старики, мы раньше смеялись над бабушками и дедушками, мы говорили им: «Не смешите нас, мир стал другим», — но мы ошибались.
Валерий Зеленогорский
К чаю. Думы окаянные.
Вот живёт себе человек, урожай планирует на садовом участке, деньги откладывает на газонокосилку, заготавливает дрова впрок для бани, терпит выходки детей, жалеет бывшую девушку, ставшую преданной женой, выключает постепенно кнопку за кнопкой на приборной доске своих желаний и ждёт конца погашения кредита на сайдинг.
Обычный гражданин не знает, что у государства в голове, у него только личный опыт и эволюция в миллионы лет до нашей эры. Он только чувствует недоброе и сокращает свои расходы, без приказа ЦБ, просто безжалостно выбрасывает из своего бюджета стеклопакеты, утеплённую веранду и даже качели откладывает до лучших времён.
Он чаще смотрит на детей или внуков, смахивает украдкой слезу: ведь они маленькие, как им теперь жить, мы-то знаем, а многие помнят, а они нет, они хотят: планшет, аквапарк, велик, телик. А рука не поднимается, душит неопределённость: может, вместо колодца убежище начать рыть, юани покупать, керосин, крупу, ружьё. Может, встать придется насмерть у родного порога и бить врага на своей территории.
…Вот и весна пришла, грачи прилетели, сирень кипит кругом, соловей заливается на соседнем участке, но почему-то кукушка мало отвела лет. Вроде чепуха, какая-то безмозглая птица не может что-то считать, ведь человек — кузнец своего счастья, альфа и омега бытия, а покоя нет.
А когда зайдёт солнце и все уйдут спать, сядешь на крылечке с папироской и смотришь вдаль: там, как на картине «Над вечным покоем». А покоя нет, то танки мерещатся, то тарахтение и гул, крепчает психоз. Можно водки выпить, принять димедрол, просто сказать себе: «Не хнычь, ведь ты мужик, не спрашивай у Родины, что она сделала тебе», и так далее.
Обычный человек не политолог, у него нет стольких аргументов. У него, кроме детей призывного возраста и внуков в люльках, никого и ничего нет.
А его просят понять, что империя важнее народов, её населяющих, человек — собственность государства, он — дурак и не понимает блага своего. Он и правда дураком себя чувствует, у него дел-то: воду провести в дом, клозет в доме поставить, чтобы малыши не бегали по росе в «скворечник» на огороде. Конечно, это мелко — при цивилизационных-то столкновениях.
Идёт слом эпох, говорит государство, надо отвечать на внешние вызовы, наращивать группировку ядерного сдерживания. Так говорят по телевизору, и человек верит, и ему стыдно, что он думает о своём толчке, раньше ведь не зря пели: «Раньше думай о Родине, а потом о себе».
Ночь, конечно, пройдёт, утро вечера мудренее, солнце встанет опять, и пора идти за водой, топить баню, выносить рассаду. И опять зальётся соловей, и затопают милые ножки, и всем сразу понадобится бабушка, и все завертится, как в былые годы.
После бани страх уходит. И уже далеко, за околицей, стихает вой Соловьева и лай Киселева, соловей забивает унылые завывания телевизора, а к обеду придёт старик Лиходеич и расскажет, как хорошо было при Берии, когда он сидел в шарашке: масло, шоколад, джем, баня два раза в неделю. Нормально было, страну поднимали из пепла, всё это как-то нестрашно после бани, дети вокруг, солнце, просто не верится, что этого может не стать, просто так, по щелчку на сошедшем с ума пульте управления.
А вечером опять засвербит в дурной голове: вот у соседей тоже всё было нормально, а потом раз — и всё стало как в дурном сне.
Что делать гражданину, как ему быть, вот дождался ты уже всех старших с гулянки, загнал малышей в дом, и стало тихо.
Опять кукушка считает в обратную сторону, и ты просто сходишь с ума от своего несовершенства. Ты идёшь в дом, переходишь от дивана к дивану, где лежат взрослые дети, поправляешь им сбившиеся одеяла, глядишь на маленьких, заплакавших во сне от дневной обиды, — это твоя семья, твоё государство, и только ты отвечаешь за него.
«Лишь бы не было войны» — так говорили наши старики, мы раньше смеялись над бабушками и дедушками, мы говорили им: «Не смешите нас, мир стал другим», — но мы ошибались.