Москва пустоглавая…
21 ноября, 2015 7:14 дп
Олег Утицин
Олег Утицин:
Меня обычно ругают, когда я ругаю Москву. Ну не люблю я её. «Какой поганый город любой город на свете» — Курт Воннегут.
Нет людей — нет города.
В этот свой приезд я широко открыл глаза на всё хорошее в Москве. И заперся в квартире.
Время от времени в халате выходил покурить на лифтовую площадку лицом к оконцу с видом на город. Халат длинный, чёрно-синий. Тюбетейку заменял капюшоном, защищая и без того травмированные останки мозга от форточного сквозняка.
Я рассматривал серо-сизое небо, серо-сизые тучи, серо-сизые дома, серо-сизую перспективу столицы, которая воюет уже хрен знает где. Не знаю, выискивал ли я в этом зрелище признаки столицы войны… Наверное. Но бессознательно. Я вспоминал, как мы с Андрюхой Васильевым один раз после бессонных ночей сдачи криминальных текстов в Ъ с ящиком портвейна приехали ко мне, попивали этот портвейн и даже разговаривать сил не было. И Вася тогда тоже разглядывал этот пейзаж и вдруг запел-замурлыкал под нос:»Ма-аленькай Черно-обыль…»
Вася хотел стать актёром. Когда-то. «Не понимаю, какого х… я делаю в этой журналистике…»
Вася обожал Гафта, к которому как-то попал в гости, и приобщился к его великой фразе:»Налей хумочку, хозяйка».
Горловое «р» ни буквами, ни значками — не передать.
Вася тогда подарил Гришке, маринину сыну, болгарские надувные санки — типа надувного пляжного матраса на пластмассовых салазках…
…Вот как ехать в Москву, где курить нельзя? Думал я. Потом ещё подробнее думал — как ехать в столицу страны, которая запретила курить всей стране. Запретила покупать спиртное после десяти вечера, носить кружевные трусы и ходить на горшок по большому более четырёх раз в день.
Запрет на кружевные трусы не очень сильно ранил мою вольнолюбивую душу. Держать дерьмо в себе подолгу меня армия научила. Закупать спиртное в любое время суток в любом месте — тоже…
Конечно, будь я юным репортёром, первым делом в Москве я бы бросился выявлять кружевные трусы на носительницах, но не бросился.
И пить чего-то не было желания никакого. Курил я на лифтовой площадке около узкого окошка до тех пор, пока не услышал сдавленный предсмертный стон за спиной. Стон издал сосед, выносивший мусор. Мусор в пакете валялся на полу. Сосед держался за сердце, прислонившись к стенке бочком:
— Ты бы, блядь, предупреждал когда приезжаешь… — улыбка его напоминала спазм. И лицо — серым стало…
Поздоровались, обнялись.
Вспомнил другого соседа, который тоже однажды увидел меня, неожиданно приехавшего, тоже посерел лицом и традиционно поприветствовал:
— О, блядь! А ты разве не умер? Тебя же даже похоронили вроде?..
— Да? А где?
— Хуй знает.. Живой? Правда? — потрогал даже. Будто это что-то могло изменить…
— Конечно, — продолжал Манилов, — другое дело, если бы соседство было хорошее, если бы, например, такой человек, с которым бы в некотором роде можно было поговорить о любезности, о хорошем обращении, следить какую-нибудь этакую науку, чтобы этак расшевелило душу, дало бы, так сказать, паренье этакое… (источник)
…Вернулся в квартиру. По телевизору мне рассказали, выпалили даже радостно прямо в лицо, что на встрече «двадцатки» все главы государств выстроились в очередь на приём к некоему Путину, который не смог всех принять, так как устанавливал мир во всём мире, поэтому президент Франции и Обама помчались догонять этого некту в какое-то там Буркина-Фасо, потому что там, может, у некты будет минутка и он сможет выслушать ходоков.
В поношенных посконных котомках ходоков наверняка были припрятаны отравленные Березовским и полонием санкционные продукты…
Слово «ходоки» мне понравилось, я законопослушно купил пару шампанского до десяти вечера, пакет сахара и кофе для турки. Поклал в котомку и отправился в окунаться в атмосферу творческой мастерской Лены Пчёлкиной, чтобы заодно посмотреть в глаза гениальной Ирине Шевченко.
В результате, хоть одну девушку довёл до слёз. Ещё один положительный итог моего пребывания в столице…
Продолжение будет…
Олег Утицин
Олег Утицин:
Меня обычно ругают, когда я ругаю Москву. Ну не люблю я её. «Какой поганый город любой город на свете» — Курт Воннегут.
Нет людей — нет города.
В этот свой приезд я широко открыл глаза на всё хорошее в Москве. И заперся в квартире.
Время от времени в халате выходил покурить на лифтовую площадку лицом к оконцу с видом на город. Халат длинный, чёрно-синий. Тюбетейку заменял капюшоном, защищая и без того травмированные останки мозга от форточного сквозняка.
Я рассматривал серо-сизое небо, серо-сизые тучи, серо-сизые дома, серо-сизую перспективу столицы, которая воюет уже хрен знает где. Не знаю, выискивал ли я в этом зрелище признаки столицы войны… Наверное. Но бессознательно. Я вспоминал, как мы с Андрюхой Васильевым один раз после бессонных ночей сдачи криминальных текстов в Ъ с ящиком портвейна приехали ко мне, попивали этот портвейн и даже разговаривать сил не было. И Вася тогда тоже разглядывал этот пейзаж и вдруг запел-замурлыкал под нос:»Ма-аленькай Черно-обыль…»
Вася хотел стать актёром. Когда-то. «Не понимаю, какого х… я делаю в этой журналистике…»
Вася обожал Гафта, к которому как-то попал в гости, и приобщился к его великой фразе:»Налей хумочку, хозяйка».
Горловое «р» ни буквами, ни значками — не передать.
Вася тогда подарил Гришке, маринину сыну, болгарские надувные санки — типа надувного пляжного матраса на пластмассовых салазках…
…Вот как ехать в Москву, где курить нельзя? Думал я. Потом ещё подробнее думал — как ехать в столицу страны, которая запретила курить всей стране. Запретила покупать спиртное после десяти вечера, носить кружевные трусы и ходить на горшок по большому более четырёх раз в день.
Запрет на кружевные трусы не очень сильно ранил мою вольнолюбивую душу. Держать дерьмо в себе подолгу меня армия научила. Закупать спиртное в любое время суток в любом месте — тоже…
Конечно, будь я юным репортёром, первым делом в Москве я бы бросился выявлять кружевные трусы на носительницах, но не бросился.
И пить чего-то не было желания никакого. Курил я на лифтовой площадке около узкого окошка до тех пор, пока не услышал сдавленный предсмертный стон за спиной. Стон издал сосед, выносивший мусор. Мусор в пакете валялся на полу. Сосед держался за сердце, прислонившись к стенке бочком:
— Ты бы, блядь, предупреждал когда приезжаешь… — улыбка его напоминала спазм. И лицо — серым стало…
Поздоровались, обнялись.
Вспомнил другого соседа, который тоже однажды увидел меня, неожиданно приехавшего, тоже посерел лицом и традиционно поприветствовал:
— О, блядь! А ты разве не умер? Тебя же даже похоронили вроде?..
— Да? А где?
— Хуй знает.. Живой? Правда? — потрогал даже. Будто это что-то могло изменить…
— Конечно, — продолжал Манилов, — другое дело, если бы соседство было хорошее, если бы, например, такой человек, с которым бы в некотором роде можно было поговорить о любезности, о хорошем обращении, следить какую-нибудь этакую науку, чтобы этак расшевелило душу, дало бы, так сказать, паренье этакое… (источник)
…Вернулся в квартиру. По телевизору мне рассказали, выпалили даже радостно прямо в лицо, что на встрече «двадцатки» все главы государств выстроились в очередь на приём к некоему Путину, который не смог всех принять, так как устанавливал мир во всём мире, поэтому президент Франции и Обама помчались догонять этого некту в какое-то там Буркина-Фасо, потому что там, может, у некты будет минутка и он сможет выслушать ходоков.
В поношенных посконных котомках ходоков наверняка были припрятаны отравленные Березовским и полонием санкционные продукты…
Слово «ходоки» мне понравилось, я законопослушно купил пару шампанского до десяти вечера, пакет сахара и кофе для турки. Поклал в котомку и отправился в окунаться в атмосферу творческой мастерской Лены Пчёлкиной, чтобы заодно посмотреть в глаза гениальной Ирине Шевченко.
В результате, хоть одну девушку довёл до слёз. Ещё один положительный итог моего пребывания в столице…
Продолжение будет…