Монолог как основа жизни
12 апреля, 2016 8:34 пп
Алексей Рощин
Авторитарная сущность нашего постсовка ярче всего проявляется в поистине диковинных, на сторонний взгляд, запретах на обсуждения. Причем эти запреты носят зачастую официальный, законодательный характер.
Школа
Об одном таком базовом запрете я уже писал – он действует во всей нашей системе обучения, от начальной школы до высшей. То, что вся система обучения в совке и постсовке построена на монологе, на вдалбливании «единственно верного» понимания чего-либо – давно уже банальность. В 90е «дали слабину» в этом плане, но с тех пор затягивают гайки все туже и туже. В последние годы это проявляется, во-первых, в постоянном уменьшении количества «допущенных» Минобразом учебников по всем предметам. Собственно, уже почти и не скрывают, что хотят свести все дело к «Единому» учебнику – как оно и было в совке, и чтобы никаких посторонних книг, ни-ни! Родители по всей стране робко стонут – но это так, отщепенцы, на них, понятно, все плюют.
И второе проявление этого же курса на монологичность – все более и более жесткая регламентация работы учителя. Сейчас уже они обложены разного рода регламентациями по брови, должны отчитываться «в инстанции» буквально о каждом своем шаге и чихе. Подлинная цель этого тотального контроля та же – не допускать никакого отклонения учителей в процессе обучения от «курса», шаг влево – шаг вправо считается побегом. Все дети по всей стране одновременно должны «проходить» одно и то же, причем – практически одними и теми же словами. Воспитываем чурбанов в прямом смысле слова – то есть кое-как обтесанные и абсолютно одинаковые заготовки.
Суды
Послушал выступление Сергея Пашина, нашего знаменитого «судью-расстригу», обалдел. Он ведет сейчас у своих студентов спецкурс по работе судов присяжных, иногда, говорит, для развлечения читает студентам знаменитые речи адвокатов 19 века перед коллегиями присяжных – Кони, Плевако и др. Потом задает вопрос – что из этих речей могло бы быть прочитано на сегодняшних процессах в соответствии с российскими нормами? Выясняется, что практически ничего.
Почему? Есть, оказывается, разъяснения Верховного суда на этот счет. Так вот, современным адвокатам в суде ЗАПРЕЩЕНО – «порочить» доказательства обвинения, упоминать о пытках, «ставить под сомнение» объективность следствия и т.д. Словом, запрещена критика позиций обвинения и следствия. Есть у тебя доказательства защиты – о них и говори. Плевако из такого «суда» был бы изгнан с позором.
Выборы
А вот и моя сфера. Здесь запреты на обсуждения выглядят особенно абсурдно, но они имеются в изобилии. И самый официальный (!), прописанный в законодательстве дикий запрет, которому я не устаю поражаться: участникам выборов на всех уровнях запрещено подвергать критике своих оппонентов и их программы – как в своих агитационных материалах, так и в выступлениях. «Подвергать критике», понятно, в данном случае эвфемизм, означающий принципиальный запрет обсуждать оппонента и его тезисы. Законодатель как бы искренне призывает участников выборов: у вас есть свои предложения? Вот их и высказывайте, а других не троньте.
Таким образом, даже «дебаты» между участниками выборов прописаны в законе как ряд последовательных монологов, непересекающихся между собой.
Запрет на обсуждения, думается, проистекает из еще более базового свойства советского (и постсоветского) общества – из принципиального неприятия конкуренции, и, шире, вообще ВЫБОРА. Подспудно предполагается, что никому – ни потребителю, ни ученику, ни избирателю, ни присяжному НЕЛЬЗЯ вообще предоставлять возможность выбора. Типа для его же пользы – а ну как он выберет «что-нибудь не то»?
Поэтому мы так и живем.
Алексей Рощин
Авторитарная сущность нашего постсовка ярче всего проявляется в поистине диковинных, на сторонний взгляд, запретах на обсуждения. Причем эти запреты носят зачастую официальный, законодательный характер.
Школа
Об одном таком базовом запрете я уже писал – он действует во всей нашей системе обучения, от начальной школы до высшей. То, что вся система обучения в совке и постсовке построена на монологе, на вдалбливании «единственно верного» понимания чего-либо – давно уже банальность. В 90е «дали слабину» в этом плане, но с тех пор затягивают гайки все туже и туже. В последние годы это проявляется, во-первых, в постоянном уменьшении количества «допущенных» Минобразом учебников по всем предметам. Собственно, уже почти и не скрывают, что хотят свести все дело к «Единому» учебнику – как оно и было в совке, и чтобы никаких посторонних книг, ни-ни! Родители по всей стране робко стонут – но это так, отщепенцы, на них, понятно, все плюют.
И второе проявление этого же курса на монологичность – все более и более жесткая регламентация работы учителя. Сейчас уже они обложены разного рода регламентациями по брови, должны отчитываться «в инстанции» буквально о каждом своем шаге и чихе. Подлинная цель этого тотального контроля та же – не допускать никакого отклонения учителей в процессе обучения от «курса», шаг влево – шаг вправо считается побегом. Все дети по всей стране одновременно должны «проходить» одно и то же, причем – практически одними и теми же словами. Воспитываем чурбанов в прямом смысле слова – то есть кое-как обтесанные и абсолютно одинаковые заготовки.
Суды
Послушал выступление Сергея Пашина, нашего знаменитого «судью-расстригу», обалдел. Он ведет сейчас у своих студентов спецкурс по работе судов присяжных, иногда, говорит, для развлечения читает студентам знаменитые речи адвокатов 19 века перед коллегиями присяжных – Кони, Плевако и др. Потом задает вопрос – что из этих речей могло бы быть прочитано на сегодняшних процессах в соответствии с российскими нормами? Выясняется, что практически ничего.
Почему? Есть, оказывается, разъяснения Верховного суда на этот счет. Так вот, современным адвокатам в суде ЗАПРЕЩЕНО – «порочить» доказательства обвинения, упоминать о пытках, «ставить под сомнение» объективность следствия и т.д. Словом, запрещена критика позиций обвинения и следствия. Есть у тебя доказательства защиты – о них и говори. Плевако из такого «суда» был бы изгнан с позором.
Выборы
А вот и моя сфера. Здесь запреты на обсуждения выглядят особенно абсурдно, но они имеются в изобилии. И самый официальный (!), прописанный в законодательстве дикий запрет, которому я не устаю поражаться: участникам выборов на всех уровнях запрещено подвергать критике своих оппонентов и их программы – как в своих агитационных материалах, так и в выступлениях. «Подвергать критике», понятно, в данном случае эвфемизм, означающий принципиальный запрет обсуждать оппонента и его тезисы. Законодатель как бы искренне призывает участников выборов: у вас есть свои предложения? Вот их и высказывайте, а других не троньте.
Таким образом, даже «дебаты» между участниками выборов прописаны в законе как ряд последовательных монологов, непересекающихся между собой.
Запрет на обсуждения, думается, проистекает из еще более базового свойства советского (и постсоветского) общества – из принципиального неприятия конкуренции, и, шире, вообще ВЫБОРА. Подспудно предполагается, что никому – ни потребителю, ни ученику, ни избирателю, ни присяжному НЕЛЬЗЯ вообще предоставлять возможность выбора. Типа для его же пользы – а ну как он выберет «что-нибудь не то»?
Поэтому мы так и живем.