МОЙ ПУТЬ
15 августа, 2024 8:41 дп
Мэйдэй
Татьяна Хохрина:
«And now the end is near and so I face the final curtain…» Борис Георгиевич поймал себя на том, что, собираясь на собственный юбилей, целый день поет «My Way» Пола Анка и чувствует себя Фрэнком Синатрой на пороге Карнеги-Холла. Знала бы приглашенная ученая общественность английский язык хотя бы в том объеме, что они в анкетах указывают, так ему и речь готовить не надо было. Зачитал бы текст песни Мой Путь, поправил бы бабочку, академические дамы смахнули бы слезу — и по домам…Но нет, дудки! Мы не ищем легких путей. Поэтому будут сегодня разводить эту байду с 11 часов утра, стартуя его докладом на Ученом Совете, и в лучшем случае часов до 9 вечера, окончив пьянкой в родном отделе.
Как все же несправедливо! Ты — герой дня, виновник, так сказать, торжества, а должен сам и па-де-де исполнить, и людей организовать, и поляну накрыть. Хорошо хоть аспирантки ногами сучат и готовы салаты строгать и посуду мыть, а то и это пришлось бы на себя брать. Борис Георгиевич ворчал, но с удовольствием косился на собственное отражение в огромном старинном зеркале. И не зря.
В свои шестьдесят он был по-прежнему красавец с атлетической фигурой, шикарной шевелюрой и почти своими зубами. По мере прибавления лет возраст сражавшихся за его внимание барышень только снижался. Поэтому ворчать можно, но жаловаться не на что. Жив-здоров, хорош собой, доктор наук, известный телеведущий, живет в высотке у Красных Ворот и между набегами в страны развитого капитализма плюет на всех в прямом смысле с высокой башни. Он последний раз оглядел себя, снял несуществующую ворсинку со смокинга, блеснул английскими туфлями и, насвистывая все ту же мелодию, спустился к машине.
Ученый Совет прошел как бенефис звезды Ла Скала. Текста доклада никто не слушал, все и без этого знали, что Боря — блестящий оратор, даже если льет пустую воду. Да и не за открытиями сегодня пришли. Женский состав млел и стонал от его мужского совершенства и безупречного вкуса, мужики, хоть и улыбались саркастически и подмигивали друг другу, относились к юбиляру доброжелательно и предвкушали банкет.
Академик озвучил всеобщий восторг и поздравление начальства, толстая секретарша Ниночка, давно безответно влюбленная в Борю, пыхтя приволокла ему в подарок от института Полное собрание сочинений Ключевского, забыв или не зная, что такое же он получил на пятидесятилетие, директор преподнес от себя настольные часы, партию которых для подарков Боря сам ему и спроворил по дешевке у знакомого директора магазина, депутация от среднеазиатского филиала вручила ему неподъемный ватный халат невнятного размера и официальная часть на этом закончилась. Народ повскакал с мест, избранные потянулись к Боре в отдел в сторону накрытого стола, а остальные — на выход.
В отделе ученые мужи и дамы смешались с шустрыми аспирантами и торжественными аспирантками, почувствовали себя почти молодыми участниками комсомольской свадьбы и бросились к столу. Борис Георгиевич и здесь отличался от среднестатистического юбиляра.
Во-первых, гастрономический разврат обеспечивали аспиранты из Грузии и Азербайджана, ближе знакомые с ресторанами Прага и Арагви, чем с Библиотекой Ленина, а,во-вторых, юбиляр был хоть и бывшим, но все же зятем члена Политбюро, поэтому закуска всегда была отменная и неограниченная. В этот раз угощение оказалось столь знатным, что только минут через сорок гости вспомнили повод, собравший их за столом.
Народ был благодарный, Борю знали давно и любили, поэтому тосты были искренние, теплые и утешительные. Все восхищались Бориной красотой, спортивной формой, умением носить костюмы, проталкивать рукописи, плодить новых кандидатов и докторов и желали и впредь…Поскольку в Академии было полно долгожителей, это впредь казалось вполне реальным и обнадеживающим, хотя в редкие минуты протрезвления Боря с усмешкой думал, что утверждение, что у шестидесятилетнего человека все впереди, как минимум наивно и двусмысленно.
Был еще жив великий Академик — основоположник Всего в их науке, Боря был когда-то любимым его аспирантом. поэтому каждый второй выступавший склонял в почтении голову и начинал словами: «Юбиляр, являясь лучшим учеником…». Юные девицы заливались краской, что-то мило мямлили, по-детски целовали Бориса Георгиевича в щечку, начальник Первого отдела прочел стихи собственного сочинения, и, хотя докладные удавались ему лучше, все равно было приятно. Так что гулянка удалась на славу!
Наконец доели пирожные, выпили чай и кофе и отдел, как по взмаху волшебной палочки, мгновенно опустел. Остались только две сотрудницы, в ожидании мужей разгребавшие столы и домывавшие посуду. И сам юбиляр. Бабочку и смокинг он давно снял из-за духоты, от суеты и выпитого лицо покраснело, обрюзгло и стало видно, что Боре действительно шестьдесят. Он сидел, уставившись перед собой, и глаза его были полны такой тоски, что сослуживицы бросили уборку, сели рядом, налили ему и себе опять чаю и заглядывали ему в лицо с материнской тревогой, несмотря на то, что начальник был вдвое их старше.
«Борис Георгич, устали? Ну что Вы? Может, кто ляпнул что-то? Так не обращайте внимания, пили же…А так все Вас любят! Вон и у Академика Вы — самый дорогой ученик!»
— «Девочки…Вообще-то, когда тебе шестьдесят, пора уже перестать быть учеником, пусть и лучшим, а пора становиться учителем, нет?»
— «Ну что Вы! Вас вся ученая общественность знает! И очень уважает! А некоторые даже обожают! Тем более Вы у нас красавец такой! Нет женщины, которая бы не мечтала о Вашем внимании!»
Сердобольные сотрудницы утешали его с материнской хлопотливостью. И Боре стало еще больше себя жалко:»А что толку, что красавец…А один…Приду сейчас, в свой юбилей, в пустую, темную, холодную квартиру и надерусь в одиночку! Кому я нужен…Всё только слова…Жена ушла, детей не нажил, любимый ученик — и только…»
Борис Георгиевич всхлипнул, на мгновенье забыв, что жена ушла из-за его измен и нежелания иметь детей. И ему показалось, что он — герой стишка «Шел по улице малютка, посинел и весь дрожал». Ноги домой не шли. Сослуживицы переглянулись, быстро отзвонили мужьям, что пока не освободились, и явно настроились утирать Борины слезы хоть до утра. Боря повеселел. Как важно быть среди людей! Пригласить что-ли теток этих в Метрополь или Националь и продолжить? Боря вышел в туалет, причесался. ополоснул лицо ледяной водой и вернулся в кабинет.
На него преданно смотрели две не юные, плохо постриженные и нелепо одетые тетки, с поплывшей косметикой и несвежим маникюром.»Чего-то меня не туда понесло…Слава Богу, не успел позвать никуда. Не хватало еще с такими курицами по кабакам ходить! Нет уж! Еще не все потеряно! А кое-что, как утверждали выступавшие, еще впереди!»
-«Ну что, девочки! Спасибо за чудесный вечер! Вы тут приберите, а я — домой! У меня на сегодня еще есть планы!». Боря развернул плечи, бодро вышел на улицу и, бросив машину в институтском дворе, вальяжной походкой двинулся в сторону дома. О чем ему жалеть?! «Regrets? I had a few, but then again too few to mention»….
Мэйдэй
Татьяна Хохрина:
«And now the end is near and so I face the final curtain…» Борис Георгиевич поймал себя на том, что, собираясь на собственный юбилей, целый день поет «My Way» Пола Анка и чувствует себя Фрэнком Синатрой на пороге Карнеги-Холла. Знала бы приглашенная ученая общественность английский язык хотя бы в том объеме, что они в анкетах указывают, так ему и речь готовить не надо было. Зачитал бы текст песни Мой Путь, поправил бы бабочку, академические дамы смахнули бы слезу — и по домам…Но нет, дудки! Мы не ищем легких путей. Поэтому будут сегодня разводить эту байду с 11 часов утра, стартуя его докладом на Ученом Совете, и в лучшем случае часов до 9 вечера, окончив пьянкой в родном отделе.
Как все же несправедливо! Ты — герой дня, виновник, так сказать, торжества, а должен сам и па-де-де исполнить, и людей организовать, и поляну накрыть. Хорошо хоть аспирантки ногами сучат и готовы салаты строгать и посуду мыть, а то и это пришлось бы на себя брать. Борис Георгиевич ворчал, но с удовольствием косился на собственное отражение в огромном старинном зеркале. И не зря.
В свои шестьдесят он был по-прежнему красавец с атлетической фигурой, шикарной шевелюрой и почти своими зубами. По мере прибавления лет возраст сражавшихся за его внимание барышень только снижался. Поэтому ворчать можно, но жаловаться не на что. Жив-здоров, хорош собой, доктор наук, известный телеведущий, живет в высотке у Красных Ворот и между набегами в страны развитого капитализма плюет на всех в прямом смысле с высокой башни. Он последний раз оглядел себя, снял несуществующую ворсинку со смокинга, блеснул английскими туфлями и, насвистывая все ту же мелодию, спустился к машине.
Ученый Совет прошел как бенефис звезды Ла Скала. Текста доклада никто не слушал, все и без этого знали, что Боря — блестящий оратор, даже если льет пустую воду. Да и не за открытиями сегодня пришли. Женский состав млел и стонал от его мужского совершенства и безупречного вкуса, мужики, хоть и улыбались саркастически и подмигивали друг другу, относились к юбиляру доброжелательно и предвкушали банкет.
Академик озвучил всеобщий восторг и поздравление начальства, толстая секретарша Ниночка, давно безответно влюбленная в Борю, пыхтя приволокла ему в подарок от института Полное собрание сочинений Ключевского, забыв или не зная, что такое же он получил на пятидесятилетие, директор преподнес от себя настольные часы, партию которых для подарков Боря сам ему и спроворил по дешевке у знакомого директора магазина, депутация от среднеазиатского филиала вручила ему неподъемный ватный халат невнятного размера и официальная часть на этом закончилась. Народ повскакал с мест, избранные потянулись к Боре в отдел в сторону накрытого стола, а остальные — на выход.
В отделе ученые мужи и дамы смешались с шустрыми аспирантами и торжественными аспирантками, почувствовали себя почти молодыми участниками комсомольской свадьбы и бросились к столу. Борис Георгиевич и здесь отличался от среднестатистического юбиляра.
Во-первых, гастрономический разврат обеспечивали аспиранты из Грузии и Азербайджана, ближе знакомые с ресторанами Прага и Арагви, чем с Библиотекой Ленина, а,во-вторых, юбиляр был хоть и бывшим, но все же зятем члена Политбюро, поэтому закуска всегда была отменная и неограниченная. В этот раз угощение оказалось столь знатным, что только минут через сорок гости вспомнили повод, собравший их за столом.
Народ был благодарный, Борю знали давно и любили, поэтому тосты были искренние, теплые и утешительные. Все восхищались Бориной красотой, спортивной формой, умением носить костюмы, проталкивать рукописи, плодить новых кандидатов и докторов и желали и впредь…Поскольку в Академии было полно долгожителей, это впредь казалось вполне реальным и обнадеживающим, хотя в редкие минуты протрезвления Боря с усмешкой думал, что утверждение, что у шестидесятилетнего человека все впереди, как минимум наивно и двусмысленно.
Был еще жив великий Академик — основоположник Всего в их науке, Боря был когда-то любимым его аспирантом. поэтому каждый второй выступавший склонял в почтении голову и начинал словами: «Юбиляр, являясь лучшим учеником…». Юные девицы заливались краской, что-то мило мямлили, по-детски целовали Бориса Георгиевича в щечку, начальник Первого отдела прочел стихи собственного сочинения, и, хотя докладные удавались ему лучше, все равно было приятно. Так что гулянка удалась на славу!
Наконец доели пирожные, выпили чай и кофе и отдел, как по взмаху волшебной палочки, мгновенно опустел. Остались только две сотрудницы, в ожидании мужей разгребавшие столы и домывавшие посуду. И сам юбиляр. Бабочку и смокинг он давно снял из-за духоты, от суеты и выпитого лицо покраснело, обрюзгло и стало видно, что Боре действительно шестьдесят. Он сидел, уставившись перед собой, и глаза его были полны такой тоски, что сослуживицы бросили уборку, сели рядом, налили ему и себе опять чаю и заглядывали ему в лицо с материнской тревогой, несмотря на то, что начальник был вдвое их старше.
«Борис Георгич, устали? Ну что Вы? Может, кто ляпнул что-то? Так не обращайте внимания, пили же…А так все Вас любят! Вон и у Академика Вы — самый дорогой ученик!»
— «Девочки…Вообще-то, когда тебе шестьдесят, пора уже перестать быть учеником, пусть и лучшим, а пора становиться учителем, нет?»
— «Ну что Вы! Вас вся ученая общественность знает! И очень уважает! А некоторые даже обожают! Тем более Вы у нас красавец такой! Нет женщины, которая бы не мечтала о Вашем внимании!»
Сердобольные сотрудницы утешали его с материнской хлопотливостью. И Боре стало еще больше себя жалко:»А что толку, что красавец…А один…Приду сейчас, в свой юбилей, в пустую, темную, холодную квартиру и надерусь в одиночку! Кому я нужен…Всё только слова…Жена ушла, детей не нажил, любимый ученик — и только…»
Борис Георгиевич всхлипнул, на мгновенье забыв, что жена ушла из-за его измен и нежелания иметь детей. И ему показалось, что он — герой стишка «Шел по улице малютка, посинел и весь дрожал». Ноги домой не шли. Сослуживицы переглянулись, быстро отзвонили мужьям, что пока не освободились, и явно настроились утирать Борины слезы хоть до утра. Боря повеселел. Как важно быть среди людей! Пригласить что-ли теток этих в Метрополь или Националь и продолжить? Боря вышел в туалет, причесался. ополоснул лицо ледяной водой и вернулся в кабинет.
На него преданно смотрели две не юные, плохо постриженные и нелепо одетые тетки, с поплывшей косметикой и несвежим маникюром.»Чего-то меня не туда понесло…Слава Богу, не успел позвать никуда. Не хватало еще с такими курицами по кабакам ходить! Нет уж! Еще не все потеряно! А кое-что, как утверждали выступавшие, еще впереди!»
-«Ну что, девочки! Спасибо за чудесный вечер! Вы тут приберите, а я — домой! У меня на сегодня еще есть планы!». Боря развернул плечи, бодро вышел на улицу и, бросив машину в институтском дворе, вальяжной походкой двинулся в сторону дома. О чем ему жалеть?! «Regrets? I had a few, but then again too few to mention»….