«Много нарисуешь с приколоченным х@ем»
26 января, 2016 10:17 дп
Лена Пчёлкина
Они стояли.
Училась Люба ,в общем-то, хорошо. Потом историко-архивный, потом та история с женатым и абортом. Потом редакция художественного журнала. Так и осталась с матерью. Смирилась. Еще все впереди- только тридцать пять.
Конечно, какие-то неясные принадлежности ее жизни, иногда, прорастали, как сквозь асфальт, но на то они и неясные, чтобы растворяться потом в этой своей неясности. Все эти «приключения» прочно ассоциировались у Любы с задвижкой. Мать боялась грабителей, и, если Люба предупреждала о неприходе, то закрывалась на задвижку. Так в памяти остались не удовольствия, а на сколько задвижек, собственно, хватило соискателя.
Мать не сетовала, внуков ей не хотелось, и проживание со взрослой дочерью ее вполне устраивало.
В тот день Люба решила пойти на выставку, о которой с телеэкрана рассказали знающие люди, да и недалеко – пять остановок на троллейбусе.
Около музея чувствовалась нездоровая ажитация. Создавалось впечатление, что после гаранта ее решило посетить все население города, ближних и дальних пригородов, а так же жители других городов, специально заброшенные дополнительными чартерами.
Люба встала. Встала просто так, потому что других планов не было, а возвращаться домой и обсуждать с матерью соседку не хотелось. Первый час этого стояния Люба вспоминала роман, который случился у нее три года назад в Турции с марроканским аниматором. Он был единственный, которого нельзя было отмерить задвижками и отбыл свой срок согласно путевке — все 12 дней все включено, три звезды… Собственно, и услуг было оказано на три звезды. Но Люба не была так избалована.
Ко второму часу все перезнакомились. Их «квадрат» очереди оказался очень любопытным. И даже перенасыщенным. Пара ровесников Любы – муж и жена- веселые, не одурманенные образованием, которые что-то отпивали из фляжки. Пенсионерка с поджатыми губами. Стайка молодых хипстеров в чем-то ярком. Пара предпенсионеров, выполняющих свой долг перед искусством и почему-то милиционер в форме. Первой режим молчания нарушила пенсионерка:
— Сталина на них нет.
— На кого, на художника или стоящих тут, — поинтересовался расхрабрившийся от содержимого фляжки ровесник Любы.
— На всех нет, — был ответ. –Раньше порядок был, и пикнуть не смели, а теперь что? Вон за срам к Красной площади себя прибивают.
Люба, вырвавшись из объятий аниматора, стала прислушиваться. Тема про срам показалась интересной.
— Вот такие, кивнув на хипстеров, продолжила старуха, — и прибивают.
Молодежь, до этого обсуждающая новый IPhone, вчерашнюю вечеринку и количество косяков, потребленных за ужином, как-то сразу подобралась и встала в стойку грозного отпора.
— Это, между прочим, гражданка, концептуальное искусство и протест, если хотите.
— Что же это за искусство , — вступил милиционер, — если его гвоздодером отдирали. Коллеги рассказывали. А вы, ребята, прежде чем грубить, лучше бы в армии отслужили.
Хипстеры демонстративно отвернулись.
— А этот, на которого стоим, никак себя не калечил? А то, может зря стоим, — обратился предпенсионер к милиционеру. Жена его вжалась в шубу.
— Много нарисуешь с приколоченным х@ем, -развеселился обладатель фляжки. И предложил отхлебнуть стражу порядка. Тот не отказался.
— Может зря стоим, товарищи, — приосанился милиционер.- Там что-то с персиками, а сейчас они могут быть из Турции, а это контрабанда. Нарушение то есть. Да и слава у этих художников… А у меня и гвоздодера нет.
Люба зачем-то открыла рот и стала рассказывать о художнике. Это был ее звездный час, ее слушали, ей внимали и даже задавали вопросы. Вот один из этих вопросов, собственно, и решил все. На вопрос о родителях, Люба, со знанием дела ответила:- Мать- крещенная еврейка. На рассказе об отце их «квадрат» уже шагал в сторону рядом стоящей кафе-стекляшки.
— Продали Россию, — пробормотала пенсионерка.
— Эй, мать, — крикнул кто-то из хипстеров, — пойдем с нами, угостим.
— Пойдем, горемычная, — обратилась к Любе бабка. – Добрые люди не обидят.
В тот день Люба первый раз напилась, как говорят в народе, до синих слонов. Даже попробовала Б-52. Проснулась у милиционера, светало. С ужасом поняла, что не позвонила маме. Опять заснула. В предутреннем сне ей снился марроканский аниматор с прибитым к Красной площади членом.
Лена Пчёлкина
Они стояли.
Училась Люба ,в общем-то, хорошо. Потом историко-архивный, потом та история с женатым и абортом. Потом редакция художественного журнала. Так и осталась с матерью. Смирилась. Еще все впереди- только тридцать пять.
Конечно, какие-то неясные принадлежности ее жизни, иногда, прорастали, как сквозь асфальт, но на то они и неясные, чтобы растворяться потом в этой своей неясности. Все эти «приключения» прочно ассоциировались у Любы с задвижкой. Мать боялась грабителей, и, если Люба предупреждала о неприходе, то закрывалась на задвижку. Так в памяти остались не удовольствия, а на сколько задвижек, собственно, хватило соискателя.
Мать не сетовала, внуков ей не хотелось, и проживание со взрослой дочерью ее вполне устраивало.
В тот день Люба решила пойти на выставку, о которой с телеэкрана рассказали знающие люди, да и недалеко – пять остановок на троллейбусе.
Около музея чувствовалась нездоровая ажитация. Создавалось впечатление, что после гаранта ее решило посетить все население города, ближних и дальних пригородов, а так же жители других городов, специально заброшенные дополнительными чартерами.
Люба встала. Встала просто так, потому что других планов не было, а возвращаться домой и обсуждать с матерью соседку не хотелось. Первый час этого стояния Люба вспоминала роман, который случился у нее три года назад в Турции с марроканским аниматором. Он был единственный, которого нельзя было отмерить задвижками и отбыл свой срок согласно путевке — все 12 дней все включено, три звезды… Собственно, и услуг было оказано на три звезды. Но Люба не была так избалована.
Ко второму часу все перезнакомились. Их «квадрат» очереди оказался очень любопытным. И даже перенасыщенным. Пара ровесников Любы – муж и жена- веселые, не одурманенные образованием, которые что-то отпивали из фляжки. Пенсионерка с поджатыми губами. Стайка молодых хипстеров в чем-то ярком. Пара предпенсионеров, выполняющих свой долг перед искусством и почему-то милиционер в форме. Первой режим молчания нарушила пенсионерка:
— Сталина на них нет.
— На кого, на художника или стоящих тут, — поинтересовался расхрабрившийся от содержимого фляжки ровесник Любы.
— На всех нет, — был ответ. –Раньше порядок был, и пикнуть не смели, а теперь что? Вон за срам к Красной площади себя прибивают.
Люба, вырвавшись из объятий аниматора, стала прислушиваться. Тема про срам показалась интересной.
— Вот такие, кивнув на хипстеров, продолжила старуха, — и прибивают.
Молодежь, до этого обсуждающая новый IPhone, вчерашнюю вечеринку и количество косяков, потребленных за ужином, как-то сразу подобралась и встала в стойку грозного отпора.
— Это, между прочим, гражданка, концептуальное искусство и протест, если хотите.
— Что же это за искусство , — вступил милиционер, — если его гвоздодером отдирали. Коллеги рассказывали. А вы, ребята, прежде чем грубить, лучше бы в армии отслужили.
Хипстеры демонстративно отвернулись.
— А этот, на которого стоим, никак себя не калечил? А то, может зря стоим, — обратился предпенсионер к милиционеру. Жена его вжалась в шубу.
— Много нарисуешь с приколоченным х@ем, -развеселился обладатель фляжки. И предложил отхлебнуть стражу порядка. Тот не отказался.
— Может зря стоим, товарищи, — приосанился милиционер.- Там что-то с персиками, а сейчас они могут быть из Турции, а это контрабанда. Нарушение то есть. Да и слава у этих художников… А у меня и гвоздодера нет.
Люба зачем-то открыла рот и стала рассказывать о художнике. Это был ее звездный час, ее слушали, ей внимали и даже задавали вопросы. Вот один из этих вопросов, собственно, и решил все. На вопрос о родителях, Люба, со знанием дела ответила:- Мать- крещенная еврейка. На рассказе об отце их «квадрат» уже шагал в сторону рядом стоящей кафе-стекляшки.
— Продали Россию, — пробормотала пенсионерка.
— Эй, мать, — крикнул кто-то из хипстеров, — пойдем с нами, угостим.
— Пойдем, горемычная, — обратилась к Любе бабка. – Добрые люди не обидят.
В тот день Люба первый раз напилась, как говорят в народе, до синих слонов. Даже попробовала Б-52. Проснулась у милиционера, светало. С ужасом поняла, что не позвонила маме. Опять заснула. В предутреннем сне ей снился марроканский аниматор с прибитым к Красной площади членом.