Мечта об идеальном звуке
9 февраля, 2022 6:42 пп
Seva Novgorodsev
Seva Novgorodsev:
Музыкант похож на обыкновенного человека, порой он совершенно от него неотличим, но для меня музыкант — принципиально иное существо. Хрюкает ли он в обширный мундштук тубы, стараясь выдуть из нее сочный басовитый звук, тужится ли на трубе или кларнете, либо мелкой дробью рассыпается по барабанной шкуре — он влеком неясной мечтой об идеальном звуке, который лишь проступает из тумана его воображения.
Он, быть может, слышал этот звук в концертном зале, на пластинке или по радио, но звук этот задел его, зацепил, заставил душу томиться желанием извлечь из своего инструмента нечто похожее.
И вот, встав в углу, чтобы лучше слышать себя, он с устремленным в пространство взором напрягает легкие и губы, шевелит пальцами, извлекая рулады. В его занятии нет выгоды, самохвальства, позы, им движет только одно — любовь к звуку, поиск его красоты.
Найденный однажды звук будет как прекрасный аромат; ему не нужны ни слова, ни пояснения, поскольку он выше слов и живет на уровне чистой, не изреченной еще мысли. К идеалу можно приблизиться, но достичь его невозможно, поэтому поиск звука у музыканта продолжается всю жизнь.
Порой ему кажется, что дело не в нем самом, а в инструменте, мундштуке, трости или качестве навивки струн, он ведет бесконечные разговоры о марках саксофонов или труб, на которых играют звезды, горестно приговаривая: конечно, «Сельмер» — это тебе не «Вельткланг».
Много лет назад так же, в поисках звука, я зашел к знакомому саксофонисту Сергею Герасимову. Серега точил мундштуки. На каком-то номерном военном предприятии ему делали болванки из колокольной бронзы, а он доводил их вручную, снимая стружку шабером.
Посреди комнаты на подставке стоял его тенор. Серега в глубокой задумчивости разглядывал мундштук, поворачивая его в свете окна, бормотал себе под нос. Потом он устремлялся к рабочему столу, прицеливался, острым краем заточенного напильника выскребал изнутри нечто невидимое глазом, после чего прилаживал трость на зажиме и выдувал звук.
Казалось, что в тот момент все органы чувств Сереги были направлены на одно, его зрение и обоняние, вкус и осязание перестали делать положенное им природой и лишь помогали слуху понять глубину и тайну того, что вылетало из раструба.
«Колокольчика мало, — сказал он твердо, — земля есть, земли больше не надо, а вот колокольчика надо добавить. И, пожалуй, асфальта». Лицо Сереги приняло мечтательное выражение. «Локджо» Дэвиса слышал? Вот у кого асфальт! Звук прямо дымится!» Я неопределенно покачал головой, в моем музыковедении были пробелы.
«А Колтрейн?» — осторожно спросил я. «Колтрейн это ртуть!» — с неожиданной свирепостью заявил Серега.
Далее наш разговор все более напоминал беседу двух гоголевских мужиков, оценивавших достоинства колеса чичиковской брички. Мы говорили про «песок» Сэма Бутеры, «войлок» Пола Гонзалеса и «поющий бамбук» Пола Дезмонда. От Серегиного идеализма отдавало юностью, пионерским костром.
— Какая у тебя мечта? — спросил я Серегу. Он расплылся в счастливой улыбке.
— Я хотел бы сделать такой мундштук, — сказал он, — чтобы я ехал на машине, высунув его в окно, а сзади бежал бы Стэн Гетц и кричал:
«Продай!!!»
(«Интеграл похож на саксофон»)
Seva Novgorodsev
Seva Novgorodsev:
Музыкант похож на обыкновенного человека, порой он совершенно от него неотличим, но для меня музыкант — принципиально иное существо. Хрюкает ли он в обширный мундштук тубы, стараясь выдуть из нее сочный басовитый звук, тужится ли на трубе или кларнете, либо мелкой дробью рассыпается по барабанной шкуре — он влеком неясной мечтой об идеальном звуке, который лишь проступает из тумана его воображения.
Он, быть может, слышал этот звук в концертном зале, на пластинке или по радио, но звук этот задел его, зацепил, заставил душу томиться желанием извлечь из своего инструмента нечто похожее.
И вот, встав в углу, чтобы лучше слышать себя, он с устремленным в пространство взором напрягает легкие и губы, шевелит пальцами, извлекая рулады. В его занятии нет выгоды, самохвальства, позы, им движет только одно — любовь к звуку, поиск его красоты.
Найденный однажды звук будет как прекрасный аромат; ему не нужны ни слова, ни пояснения, поскольку он выше слов и живет на уровне чистой, не изреченной еще мысли. К идеалу можно приблизиться, но достичь его невозможно, поэтому поиск звука у музыканта продолжается всю жизнь.
Порой ему кажется, что дело не в нем самом, а в инструменте, мундштуке, трости или качестве навивки струн, он ведет бесконечные разговоры о марках саксофонов или труб, на которых играют звезды, горестно приговаривая: конечно, «Сельмер» — это тебе не «Вельткланг».
Много лет назад так же, в поисках звука, я зашел к знакомому саксофонисту Сергею Герасимову. Серега точил мундштуки. На каком-то номерном военном предприятии ему делали болванки из колокольной бронзы, а он доводил их вручную, снимая стружку шабером.
Посреди комнаты на подставке стоял его тенор. Серега в глубокой задумчивости разглядывал мундштук, поворачивая его в свете окна, бормотал себе под нос. Потом он устремлялся к рабочему столу, прицеливался, острым краем заточенного напильника выскребал изнутри нечто невидимое глазом, после чего прилаживал трость на зажиме и выдувал звук.
Казалось, что в тот момент все органы чувств Сереги были направлены на одно, его зрение и обоняние, вкус и осязание перестали делать положенное им природой и лишь помогали слуху понять глубину и тайну того, что вылетало из раструба.
«Колокольчика мало, — сказал он твердо, — земля есть, земли больше не надо, а вот колокольчика надо добавить. И, пожалуй, асфальта». Лицо Сереги приняло мечтательное выражение. «Локджо» Дэвиса слышал? Вот у кого асфальт! Звук прямо дымится!» Я неопределенно покачал головой, в моем музыковедении были пробелы.
«А Колтрейн?» — осторожно спросил я. «Колтрейн это ртуть!» — с неожиданной свирепостью заявил Серега.
Далее наш разговор все более напоминал беседу двух гоголевских мужиков, оценивавших достоинства колеса чичиковской брички. Мы говорили про «песок» Сэма Бутеры, «войлок» Пола Гонзалеса и «поющий бамбук» Пола Дезмонда. От Серегиного идеализма отдавало юностью, пионерским костром.
— Какая у тебя мечта? — спросил я Серегу. Он расплылся в счастливой улыбке.
— Я хотел бы сделать такой мундштук, — сказал он, — чтобы я ехал на машине, высунув его в окно, а сзади бежал бы Стэн Гетц и кричал:
«Продай!!!»
(«Интеграл похож на саксофон»)