«Мало я с тебя взял. Мощная тётка…»
22 марта, 2019 6:07 дп
Сергей Злобин
Мария Петровых
Впервые я узнал о ней примерно в 1974-75 году, когда прочитал мутную ксерокопию «Второй книги» Н.Я. Мандельштам.
В то время я был активным участником книжной толкучки в Камергском (которая часто, гонимая ментами, перемещалась в Столешников, к Первопечатнику или вовсе в Сокольники). Знакомый интеллектуал Анатолий Михайлович за рюмкой коньяка в кафе «Артистическое» в том же переулке (а может, это было за рюмкой разлитой «из рукава» водки в «Зеленом огоньке» на Пушкинской), поведал, что Мария Сергеевна Петровых – изрядный поэт и что к нее вышла всего одна книжка — «Дальнее дерево», в Ереване, мизерным для тогдашнего дня тиражом – 5000.
Я решил эту книжку купить.
По таким вопросам надо было обращаться к Бегемоту – известному в книжных кругах жесткому барыге, который мог достать всё.
— Посмотрим, — сказал Бегемот, — через неделю скажу.
В следующую субботу Бегемот назвал цену – 25 рублей. Это было запредельно. Я у него же полгода назад брал «Большого» Пастернака за 50, это была почти половина зарплаты.
— Согласен, — ответил я, уже думая, у кого буду занимать деньги.
— Через неделю, — сказал Бегемот свой обычный ответ.
Прошла не неделя, а чуть больше, и мы встретились около выхода из метро «Пролетарская». Обмен деньги – товар состоялся.
— Слушай, — вдруг сказал Бегемот, — а ведь как пишет, как пишет. И начал сходу цитировать:
— Ни ахматовской кротости,
Ни цветаевской ярости —
Поначалу от робости,
А позднее от старости,
— мало я с тебя взял. Мощная тетка. Себе тоже эту книжку найду.
До этого Бегемот в литературных пристрастиях замечен не был.
Вот такая история. День рождения Марии Сергеевны через 5 дней, но я не дотерпел.
Ни ахматовской кротости,
Ни цветаевской ярости —
Поначалу от робости,
А позднее от старости.
Не напрасно ли прожито
Столько лет в этой местности?
Кто же все-таки, кто же ты?
Отзовись из безвестности!..
О, как сердце отравлено
Немотой многолетнею!
Что же будет оставлено
В ту минуту последнюю?
Лишь начало мелодии,
Лишь мотив обещания,
Лишь мученье бесплодия,
Лишь позор обнищания.
Лишь тростник заколышется
Тем напевом, чуть начатым…
Пусть кому-то послышится,
Как поет он, как плачет он.
Сергей Злобин
Мария Петровых
Впервые я узнал о ней примерно в 1974-75 году, когда прочитал мутную ксерокопию «Второй книги» Н.Я. Мандельштам.
В то время я был активным участником книжной толкучки в Камергском (которая часто, гонимая ментами, перемещалась в Столешников, к Первопечатнику или вовсе в Сокольники). Знакомый интеллектуал Анатолий Михайлович за рюмкой коньяка в кафе «Артистическое» в том же переулке (а может, это было за рюмкой разлитой «из рукава» водки в «Зеленом огоньке» на Пушкинской), поведал, что Мария Сергеевна Петровых – изрядный поэт и что к нее вышла всего одна книжка — «Дальнее дерево», в Ереване, мизерным для тогдашнего дня тиражом – 5000.
Я решил эту книжку купить.
По таким вопросам надо было обращаться к Бегемоту – известному в книжных кругах жесткому барыге, который мог достать всё.
— Посмотрим, — сказал Бегемот, — через неделю скажу.
В следующую субботу Бегемот назвал цену – 25 рублей. Это было запредельно. Я у него же полгода назад брал «Большого» Пастернака за 50, это была почти половина зарплаты.
— Согласен, — ответил я, уже думая, у кого буду занимать деньги.
— Через неделю, — сказал Бегемот свой обычный ответ.
Прошла не неделя, а чуть больше, и мы встретились около выхода из метро «Пролетарская». Обмен деньги – товар состоялся.
— Слушай, — вдруг сказал Бегемот, — а ведь как пишет, как пишет. И начал сходу цитировать:
— Ни ахматовской кротости,
Ни цветаевской ярости —
Поначалу от робости,
А позднее от старости,
— мало я с тебя взял. Мощная тетка. Себе тоже эту книжку найду.
До этого Бегемот в литературных пристрастиях замечен не был.
Вот такая история. День рождения Марии Сергеевны через 5 дней, но я не дотерпел.
Ни ахматовской кротости,
Ни цветаевской ярости —
Поначалу от робости,
А позднее от старости.
Не напрасно ли прожито
Столько лет в этой местности?
Кто же все-таки, кто же ты?
Отзовись из безвестности!..
О, как сердце отравлено
Немотой многолетнею!
Что же будет оставлено
В ту минуту последнюю?
Лишь начало мелодии,
Лишь мотив обещания,
Лишь мученье бесплодия,
Лишь позор обнищания.
Лишь тростник заколышется
Тем напевом, чуть начатым…
Пусть кому-то послышится,
Как поет он, как плачет он.