Макс Ковальский ушёл

Однажды, в период моего первого увольнения из Ъ, встретились с Максом возле ИД и зашли в Слимс. Стали вспоминать первые годы на Врубеля. И я завел про то, как удивили меня отношения в ИД по сравнению с предыдущим опытом работы в советских структурах — никаких интриг, подсиживаний, все такие душевные и т.п. Он говорит: «Я уверен, что не бывает людей плохих и хороших. Они плохие или хорошие в зависимости от условий, в которые их поставишь. Тут людям разрешалось хорошо работать и за это хорошо платили, поэтому у них никогда не было времени на всякую херню».

Потом задумался и сказал с наигранной злобой: «Я бы вот, может, тоже с удовольствием кого-нибудь подсидел., — и заорал: — Но у меня, блять, совсем нет на это времени!!!»

Тут он малость люкавил. Он тогда еще рулил «Властью», и ему некого было подсиживать. Только его можно было подсидеть.

А еще он любил бокс. Хорошо понимал его на интуитивном уровне, на психологическом. Иногда пересекались в коридоре и начинался спектакль. Он останавливался, загадочно улыбался и мялся — не знал, что сказать и с чего начать, но давал понять что охота поболтать. Мне тоже всегда приятно было поболтать с ним, поэтому тоже останавливался, загадочно улыбался и мы начинали топтаться друг против друга, как два боксера в начале боя, отмеряющие дистанцию. Потом он говорил что-то вроде: «А вот Рой Джонс-младший…». И после этого могли минут сорок трепаться о боксе, стоя в самых неудобных позах в самом неудобном проходном месте.

Однажды в ходе такой беседы он не на шутку расстроился. Я назвал имена двух боксеров, которых он не знал (Айк Кворти и Тито Тринидад) и он переживал как ребенок: «Как же так? Я думал, я всех знаю… Как ты говоришь — Кворти? Тринидад?». И скорбно удалился. Гуглить.

А первое знакомство с ним было незабываемым. Он в 93 году работал на рерайте. Это были первобытные времена, когда рерайт имел огромную власть над авторами — Дейли только начала выходить, и рерайт под руководством Елены Нусиновой считал себя носителем тайного знания стиля и смыслов, а авторов — отбившимися от рук детьми, которых надо вызывать на ковер и уточнять, что они имели в виду под этой страничкой бредовой чуши. Авторов это бесило. Помню, как первым делом мне сообщили, что два самых страшных человека на рерайте — это Ковальский и Харатьян. Страшны они были тем, что разговаривали омерзительно вежливо, всегда на Вы и с очень тонкой иронией. И вот однажды мне сообщили, что меня вызывает Ковальский. Я слегка размялся, прокрутил в голове несколько ироничных фраз и пришел в кабинет. И он говорит: «Я вас вот зачем пригласил. Вводка гениальная». «Таак», — отвечаю, не понимая, в чем подвох. Он продолжает: «А вы не против, если мы последнюю фразу уберем? Станет острее, смешнее и загадочнее». Я представил вводку без последней фразы и понял, что чувак дело говорит. И кивнул.

После этого мы встречались в коридоре, кивали и расходились. Но уже относились друг к другу как собратья по разуму. А иногда могли просто остановиться позубоскалить, поржать. Макс такой человек был, что с ним не обязательно было много общаться. Достаточно было знать, что он есть.

В эпоху ФБ он редко выходил в эфир, но мог вдруг внезапно написать в личку: «Слушай, познакомился с толковым парнем, может поболтаешь с ним?». Или мне вдруг вспомнится история, которую неохота писать в ленту, но точно знаю, что она понравится Максу. И вот ни с того ни с сего — переписка на полтора часа.

Последний его пост месяца два назад мне показался совсем несмешным. Типа: «Если дотяну до весны, то сделаю то-то и то-то». Это как в том фильме про барона Мюнгхаузена: «Дело не в том, сможет Мюнгхаузен улететь на Луну или нет. Важно то, что Мюнгхаузен никогда не врет». Я написал: «Макс, ты чего?». Но он больше никогда не ответил.