Лифтёрши
5 марта, 2020 4:19 пп
Лена Пчёлкина
Лена Пчёлкина:
Во времена моего детства, у нас, в храме прогрессивного слова, писательском кооперативе, обязательным атрибутом была консьержка (как важно именовали ее взрослые) и лифтерша (как неправильно называлась она по штатному расписанию).
К лифту она не имела никакого отношения, кроме того, что ее каптёрка располагалась в непосредственной близости. Их было три — это были глубокие старухи без отчества, но с приставкой баба (как в английской миссис или в советском товарищ). Их было три — баба Лена, баба Катя и какая-то еще баба (сути это не меняет).
На кой ляд они вообще были нужны — непонятно. Писатели, далекие от ценностей, пропагандируемых с больших алтарей, за свои деньги купили себе соглядатаев и взрастили своих бабок у подъезда. Не надо думать, что в этих ведьмах был зашит великий конспирологический смысл «КГБ следит за творческой интеллигенцией». В них был зашит аромат принадлежности к псевдоэлите, обставленный совершенно идиотским образом.
Безопасность с их помощью измерялась отрицательным числом, так как они были такими древними, что удивительно, как они вообще ходили своими ногами. И как каждые очень старые люди, они рано ложились спать (на посту охраны подъезда), обставляя это со всем туалетным изяществом — страшная застиранная ночная рубашка и папильотки, не исключая, что и вставная челюсть отправлялась в стаканчик.
После соблюдения будуарных формальностей, они закрывали дверь подъезда на замок, и надо было долго звонить в дверь, чтобы потом увидеть на пороге это приведение. В этом был, конечно, некий бонус к безопасности, так как незадачливый воришка, конечно бы умер на пороге, увидев это красоту.
Любое действие — вход/выход/вызов лифта сопровождалось комментариями космического масштаба и космической же глупости. А поскольку дети бегают туда-сюда — во двор и обратно, то я часто слышала, как две-три старухи, прикомандированные к разным подъездам, обсуждают жильцов- их одежду, образ и обстоятельства жизни.
Они рассказывали женам, как проводил время супруг, когда жена была в санатории и vise versa. Я их и боялась и ненавидела. Для себя я их называла «бессмысленное зло», и очень хотела, чтобы их не было, неважно каким способом. И когда я спросила отца, какого дьявола они все не передохнут, и не отправятся в ад — где таким ведьмам самое место (а детство — безжалостно), и почему он не напишет в Литфонд о их полной профнепригодности, он мне ответил, что они подрабатывают к пенсии, они недалекие простые женщины, и сплетничают они не больше, чем писательские жены на курорте, просто менее изощренно. А писать всякую дрянь нельзя ни на кого. Просто нельзя и всё, как ковырять в носу и совать палец в розетку. И времена, когда все друг на друга писали, и какие этапы вырисовывались из этой писанины, лучше мне этого и не знать.
Так вот мне кажется, что молодое поколение, которое так ратует за сталина и его способы управления, мыслят как я в детстве, категорией лифтерши, злого начальника, козла из 12-ой квартиры и телы, которая не дала или дала не так. Придет вождь, их уберет и заживем. И никто не думает, что этой лифтершей можешь оказаться ты сам.
Лена Пчёлкина
Лена Пчёлкина:
Во времена моего детства, у нас, в храме прогрессивного слова, писательском кооперативе, обязательным атрибутом была консьержка (как важно именовали ее взрослые) и лифтерша (как неправильно называлась она по штатному расписанию).
К лифту она не имела никакого отношения, кроме того, что ее каптёрка располагалась в непосредственной близости. Их было три — это были глубокие старухи без отчества, но с приставкой баба (как в английской миссис или в советском товарищ). Их было три — баба Лена, баба Катя и какая-то еще баба (сути это не меняет).
На кой ляд они вообще были нужны — непонятно. Писатели, далекие от ценностей, пропагандируемых с больших алтарей, за свои деньги купили себе соглядатаев и взрастили своих бабок у подъезда. Не надо думать, что в этих ведьмах был зашит великий конспирологический смысл «КГБ следит за творческой интеллигенцией». В них был зашит аромат принадлежности к псевдоэлите, обставленный совершенно идиотским образом.
Безопасность с их помощью измерялась отрицательным числом, так как они были такими древними, что удивительно, как они вообще ходили своими ногами. И как каждые очень старые люди, они рано ложились спать (на посту охраны подъезда), обставляя это со всем туалетным изяществом — страшная застиранная ночная рубашка и папильотки, не исключая, что и вставная челюсть отправлялась в стаканчик.
После соблюдения будуарных формальностей, они закрывали дверь подъезда на замок, и надо было долго звонить в дверь, чтобы потом увидеть на пороге это приведение. В этом был, конечно, некий бонус к безопасности, так как незадачливый воришка, конечно бы умер на пороге, увидев это красоту.
Любое действие — вход/выход/вызов лифта сопровождалось комментариями космического масштаба и космической же глупости. А поскольку дети бегают туда-сюда — во двор и обратно, то я часто слышала, как две-три старухи, прикомандированные к разным подъездам, обсуждают жильцов- их одежду, образ и обстоятельства жизни.
Они рассказывали женам, как проводил время супруг, когда жена была в санатории и vise versa. Я их и боялась и ненавидела. Для себя я их называла «бессмысленное зло», и очень хотела, чтобы их не было, неважно каким способом. И когда я спросила отца, какого дьявола они все не передохнут, и не отправятся в ад — где таким ведьмам самое место (а детство — безжалостно), и почему он не напишет в Литфонд о их полной профнепригодности, он мне ответил, что они подрабатывают к пенсии, они недалекие простые женщины, и сплетничают они не больше, чем писательские жены на курорте, просто менее изощренно. А писать всякую дрянь нельзя ни на кого. Просто нельзя и всё, как ковырять в носу и совать палец в розетку. И времена, когда все друг на друга писали, и какие этапы вырисовывались из этой писанины, лучше мне этого и не знать.
Так вот мне кажется, что молодое поколение, которое так ратует за сталина и его способы управления, мыслят как я в детстве, категорией лифтерши, злого начальника, козла из 12-ой квартиры и телы, которая не дала или дала не так. Придет вождь, их уберет и заживем. И никто не думает, что этой лифтершей можешь оказаться ты сам.