«Кто помнит всё, но задом наперёд…»

Прочитала на странице уважаемого редактора заметку об эмигрантах, которые, вроде бы и рады, что уехали, но Россию ругают почем зря. В комментариях к заметке озвучиваются разные мнения, от предположения о несчастной доле эмигранта, которому досадно, что «обошлись без него», до, простите, наивного и пафосного о том, что Россия — страна особенная, никого не отпускает.

Я в России никогда не жила. Но, удивительное дело, Украина меня тоже не отпускает. Мне почему-то не всё равно, что происходит в стране моего детства и юности.

Не всё равно, как складывается жизнь у моих одноклассников и сокурсников, у моего поколения, у поколения моих родителей. Может, что-то особенное в воздухе всех бывших советских республик?

Но вот загадка: мой муж родился в Гонконге, рос в Иордании и Албании, а Италия его не отпускает.

В мою преподавательскую бытность в одном из колледжей на Чикагщине мои студенты, никогда в Италии не бывавшие, ощущали связь со страной своих дедов, потому и пришли, два поколения спустя, учить язык. В местном супермаркете подле нашего нынешнего дома работает пожилой итальянец, Паскале, уехавший в пятидесятые: в Италию его не тянет. Бывает и так.

Человеку часто необходимо оправдать свой выбор, любому.

Уехал он или остался, из России он, или из Италии, скажем.

Я знаю многих итальянцев, живущих в США, которые никак от Италии «не отлипнут». Кто-то корит Италию, кто-то идеализирует.

О, какие споры мне довелось слушать во время царствования Берлускони!

Но, что удивительно, я никогда не слышала от не уезжавшего итальянца, француза или бельгийца упрёка в адрес эмигранта, мол, отвяжись от страны, в которой ты вырос и которую покинул. Свободу выбора всё-таки приходится уважать. Дело не в России, а в части человеческой жизни, в его корнях.

Первая волна русской эмиграции любила Россию, но ненавидела правящий режим. Были и такие, кто и режим поддерживал, даже вернулся, правда, они в меньшинстве.

Я не вижу особых различий между ними и сегодняшней эмиграцией. И дети многих посещают русские школы, говорят, читают, пишут по-русски. Подчас грамотнее никуда не уезжавших.

Мир разнообразен. Даже среди эмигрантов. Странно, очень странно полагать иначе.

И всё таки, как часто мы подгоняем этот разнообразный мир под готовую модель. Мы видим и слышим тех людей, которые вписываются в наши представления, будь то об эмигрантах или о россиянах. Как же похожи между собой кричащие, что в России всё плохо, и убеждённые, что все эмигранты — обозлённые неудачники. Нам так проще и удобнее. Нам понятнее наш собственный выбор.

Эмиграция — всегда трагедия, даже если — со счастливой развязкой. Потому что в идеале человеку должно быть хорошо дома. При определенных обстоятельствах любой шаг — уезжать или оставаться — требует смелости. Почему нам так сложно уважать решение другого, понять его? Почему нам необходимо настаивать на правильности собственного выбора — ругать всё, что оставили, или уличать тех, кто всё оставил?

Две вещи на самом деле печальны: неудовлетворённость собственным выбором или само отсутствие последнего.

Старый стишок.

***
Тучки небесные…
М. Лермонтов

За часом час крупу толчёт курант,
у времени в ушах чернеет вата:
оправдывает выбор отъезжант,
отстаивает выбор оставант.
А ты молчи, поскольку виновата

в том, что не важно, с ними или без,
ты помнила талантливо и долго
не тёмный лес – ты разлюбила лес! –
не шум дождя, не крутизну пригорка,
а то, как грела сумрачный подъезд
считалочка твоя, скороговорка.

Гони тоску взашей – который год
в грудном кармане тлеет еле-еле.
Тот виноват, кто раньше всех умрёт,
кто помнит всё, но задом наперёд, –
как на златом крыльце впотьмах сидели
предатель, вор, стукач и патриот.

Неторопливо и по одному –
у времени, поди, губа не дура, –
всех в ступе растолчёт. А почему?
Хотя бы потому, что в слове courant
в английском – ударение на «у».

Сиди теперь, вины набравши в рот,
в своём кругу заняв чужое место:
они – наружу, ты, наоборот,
поглубже прячешь краденое детство –
в рукав, за пазуху, за шиворот.

Кто не отчалил – счастья не просил,
а кто в печали, тот остался в прошлом.
Но ты молчок! Но ты, что станет сил,
вини себя – за дырочку в подошве,
глотавшую подтаявший настил,

за влажный рот чужого сапога,
за разыгравшуюся не на шутку вьюгу,
за леденец родного языка
под языком, за то, что мы друг другу
читали «Тучи». В смысле, облака,
но тоже – к югу.