«Кто это сделал? Кто смог это придумать?..»
31 декабря, 2020 10:27 дп
Мэйдэй, Яков Миркин
Яков Миркин:
Всё это совершенно необязательно. Елки, палки, погремушки. Но как-то раз нас пригласили на Рождество под Прагу. Был темный месяц декабрь, поутру туманы, горы – без ничего, река – серо-буро-малиновая, трава – смех один, зеленая трава, зимой. Короче, зимний, обычный конвейер, и где же здесь быть – снежку, младенцу, волхвам и прочим атрибутам нежности. Где тайне быть!
-А ты не торопись, — сказал мне мой чешский коллега, профессор, — не торопись, минуточку.
И распахнул окно. Там на черной, в пол окна горе, на черной ели – это была, конечно, ель – зажгли рождественскую звезду. Кто это сделал? Кто смог это придумать? Кто приволок, как буйвола, на гору прожектор, который белым светом залил и небо, и тьму на нем, и горбатую гору, и низкие наши потолки, и сердце, ему было как раз не по себе?
Мир да рассеет тьму. Пусть любовь хотя бы уполовинит ненависть. Пусть никому не будет дано принести себя в жертву. Пусть никто никогда никого не предаст. Пусть не склонит голову. Пусть все живут. Пусть все спасутся.
-Кто всё это сделал? – спросил я своего профессора.
Тот пожал плечами:
-Местные пожарники, кто еще?
Не знал, что пожарников нужно так чтить.
Они там вечно что-то чинят на пожарке. Пиво пьют и чешут языками. У них совершенно библейский тип. Рыбаки, плотники, а теперь – пожарники. Почему бы нет? Вот человек, он тащит на себе причиндалы, их много, и врубает звезду на горе, на самой высокой ели. И она светит примерно на десятки километров. Светит ночь, может быть, другую. Старой ели, надеюсь, от этого не больно.
И только тогда можно сказать – хотя бы пару раз в год, с полной серьезностью:
— Мир да рассеет тьму. Пусть любовь хотя бы уполовинит ненависть.
Тебе кажется, что ты говоришь в самое ухо. Уж больно вокруг библейский антураж.
Но лучше от этого не станет.
Кто бы ни родился, ему придется хорошо побегать.
Между тем, звезда горит, не ослабевая. Слава богу, пробки не вылетают. На кухне тоже врубают свет, только желтоватый. Зимние ночи требуют хорошего подкрепления. – Яков, — кричат мне, — Иди сюда! Смотри, что здесь есть!
И я плетусь к профессору пробовать вино, которым он расхвастался, и ублажать плоть. На столе хлеб, красное вино и кое-что еще, о чем лучше умолчать. Можно пить за любовь, какую – неизвестно, но она обязательно должна быть.
Мэйдэй, Яков Миркин
Яков Миркин:
Всё это совершенно необязательно. Елки, палки, погремушки. Но как-то раз нас пригласили на Рождество под Прагу. Был темный месяц декабрь, поутру туманы, горы – без ничего, река – серо-буро-малиновая, трава – смех один, зеленая трава, зимой. Короче, зимний, обычный конвейер, и где же здесь быть – снежку, младенцу, волхвам и прочим атрибутам нежности. Где тайне быть!
-А ты не торопись, — сказал мне мой чешский коллега, профессор, — не торопись, минуточку.
И распахнул окно. Там на черной, в пол окна горе, на черной ели – это была, конечно, ель – зажгли рождественскую звезду. Кто это сделал? Кто смог это придумать? Кто приволок, как буйвола, на гору прожектор, который белым светом залил и небо, и тьму на нем, и горбатую гору, и низкие наши потолки, и сердце, ему было как раз не по себе?
Мир да рассеет тьму. Пусть любовь хотя бы уполовинит ненависть. Пусть никому не будет дано принести себя в жертву. Пусть никто никогда никого не предаст. Пусть не склонит голову. Пусть все живут. Пусть все спасутся.
-Кто всё это сделал? – спросил я своего профессора.
Тот пожал плечами:
-Местные пожарники, кто еще?
Не знал, что пожарников нужно так чтить.
Они там вечно что-то чинят на пожарке. Пиво пьют и чешут языками. У них совершенно библейский тип. Рыбаки, плотники, а теперь – пожарники. Почему бы нет? Вот человек, он тащит на себе причиндалы, их много, и врубает звезду на горе, на самой высокой ели. И она светит примерно на десятки километров. Светит ночь, может быть, другую. Старой ели, надеюсь, от этого не больно.
И только тогда можно сказать – хотя бы пару раз в год, с полной серьезностью:
— Мир да рассеет тьму. Пусть любовь хотя бы уполовинит ненависть.
Тебе кажется, что ты говоришь в самое ухо. Уж больно вокруг библейский антураж.
Но лучше от этого не станет.
Кто бы ни родился, ему придется хорошо побегать.
Между тем, звезда горит, не ослабевая. Слава богу, пробки не вылетают. На кухне тоже врубают свет, только желтоватый. Зимние ночи требуют хорошего подкрепления. – Яков, — кричат мне, — Иди сюда! Смотри, что здесь есть!
И я плетусь к профессору пробовать вино, которым он расхвастался, и ублажать плоть. На столе хлеб, красное вино и кое-что еще, о чем лучше умолчать. Можно пить за любовь, какую – неизвестно, но она обязательно должна быть.