Кони привередливые
5 февраля, 2020 4:19 пп
Валерий Зеленогорский
Валерий Зеленогорский:
В начале девяностых, в период первоначального накопления капиталов, появились люди, которые захотели отмечать свои праздники с размахом. Модными стали праздники с танцами, цыганами, приглашенными знаменитостями. Хотелось быть рядом с людьми известными, чтобы потом в бане сказать друзьям: будет юбилей, приглашу Леву и Аллу – пусть попоют у нас и т. д. Этот диковинный новый быт быстро овладевал массами новых русских, армянских и прочих народов. В советские времена эта тема была актуальна на Кавказе и в среднеазиатских республиках. В России застолье было более скромным, и только номенклатура могла пригласить к себе в баню писателя почитать свои опусы возле бассейна.
Я работал тогда в связке с творчески одаренным художником и режиссером, делавшими первые шаги на ниве шоу-бизнеса. Потом они резко взлетели на этот Олимп и сегодня в большом авторитете. Самым активным был художник: стремительный, обаятельный, брал с места в карьер и пер так, что остановить его мог только поезд – и то если бы он стоял к нему спиной. Но спиной наш друг по понятиям никогда не стоял. Поэтому все поезда шли с ним в одном направлении.
Режиссер был другим: более тонким, крепкий специалист с хорошим бэкграундом. Вот так случай объединил меня, коня и трепетную лань.
Все мы были провинциалами по происхождению; разного возраста, но что-то общее объединило нас. Жажда наживы владела нашими умами.
Опыта организации приемов, балов не было по большому счету ни у кого из нас. Некоторое преимущество было у меня, т. к. в 17-летнем возрасте я организовал выпускной вечер в школе рабочей молодежи в столовой строительной организации. Выпускники и руководство школы были довольны – я тоже. Остаток из восьми рублей был первым моим гонораром в шоу-бизнесе.
Появились клиенты с фантазией и без. Если человек хотел круто, но не знал как, – тут же приходили мы и рассказывали, что, где и как это будет. Однажды художник принес весть, что один крупный деятель решил отметить свой юбилей с выдумкой и небывалым пафосом. Художник уже плотно общался с клиентом. Он влюбил в себя этого непростого мастодонта, выяснив всю его биографию, т. е. выполнил функцию врача, биографа, психоаналитика и задушевного друга. Дедушка хотел на своем юбилее увидеть эпохальное действо с элементом коронации и реинкарнации. Дедушка был весьма не прост, жил на Западе, бывал кое-где. Предыдущий юбилей отмечал в «Белладжио» в Лас-Вегасе, дочь женил в «Карлтоне» в Канне, имел дом в Лондоне и яхту в Сен-Тропе.
Мы предложили проиллюстрировать историю его жизни художественной концепцией «Ротшильд с Малой Арнаутской». Родился наш клиент в Одессе, и весь его жизненный путь был цветист и авантюрно закручен так, что ни Дюма, ни Акунин не смогли бы его изложить. А вот художник крупными мазками монументально рассказал его биографию в пределах выделенной сметы. Дедушка при анамнезе рассказал, что в детстве он хотел быть моряком, и получил перед входом в зал приемов скульптуру адмирала Нельсона, с фотографическим подобием, без черной повязки на глазу. Следующее воспоминание стоило клиенту полной копии самолета Антуана де Сент-Экзюпери с фигурой пилота, легко узнаваемого родственниками. Самолет летал в гардеробе клуба под фонограмму авиационного двигателя. Лестница, на которой юбиляр должен был принимать гостей, была украшена 3000 роз и напоминала филиал Ваганьковского кладбища во время богатых похорон. Но размер не имеет значения, как говорят в одной рекламе! Я согласен с этим утверждением – клиент всегда прав!
Приехать на свой бал на «мерседесе» было банально, а вот предложение выехать в карете Людовика XIV понравилось дедушке, а мне – нет. Видимо, уже тогда я понял, что с этим будут проблемы, т. к. я доверяю не мозгу, а заднице, и она мне всегда говорит правду. Карету мы нашли на киностудии, а вот с конями было тяжело. Троек исконно русских было пруд пруди, а вот экипажи для четверки или восьмерки – это было непросто. Мы нашли конюха-концептуалиста, который брался найти четверку и снарядить экипаж. Лирический аспект биографии юбиляра вызвал к жизни букет сирени, который он подарил своей будущей жене в период ухаживания на берегу Черного моря. Все вроде срасталось, мы готовились к бою, и вот наступил день феерии. Время было холодное: зима, декабрь перед Рождеством. В зале уже стояли декорации, свет, звук, столы накрывались, фитодизайн. Вдруг выяснилось, что забыли сирень. Мы дали команду ехать за ней в Смоленск на таможню, где она застряла по вине местных коррупционеров. Позвонил конник и сказал, что холодно и лошадки приедут позже, чтобы не замерзнуть. Я, как человек слабохарактерный, пожалел лошадей, а себя приговорил этим. Художник меня предупреждал никого не жалеть, а на мое утверждение «но они же люди» отвечал четко и прямо: «Люди – …уй на блюде». Он был, как всегда, прав. А я, поклонник абстрактного гуманизма, считал иначе и страдаю от этого до сих пор. Четыре часа было временем приезда коней, но они не ехали. Художник, сверкая глазами, пробегая мимо, шепнул: «Где эти е…аные кони?» «Едут», – говорил я, и холод подступал к моему бедному сердцу. Мобильной связи тогда не было. Конюх выехал с базы в 2 часа дня, и в 5 его еще не было. По моей информации, никакого цыганского съезда в городе не было, видимо, случилось нечто, что я представить себе не мог. Через некоторое время в результате оперативно-разыскных мероприятий выяснилось, что машина с конями столкнулась с каким-то «жигуленком» первой модели на Таганке, управляемым пенсионером-летчиком. Наш трейлер разбил ему задние габариты, и он требовал масштабного расследования ДТП. Уговорить его было нереально. Вот таким образом мог рухнуть гениальный план коронации. История знает такие примеры: Наполеон под Ватерлоо чем не пример? К 19.00 все силы художественного кулака были стянуты. Свет блистал, оркестр штаба ВМФ примерз к трубам, камеры, телевизионщики были наготове. Но лошади жевали овес на Таганке, а я жевал сопли здесь. Я доложил партнерам о случившемся, и они покрыли меня ураганом теплых слов. Юбиляр уже прибыл и через видеонаблюдение из кабинета наблюдал съезд гостей. Здесь была вся Москва: депутаты Госдумы последнего созыва, народные лауреаты, три посла и все, все, все!
Я подошел к юбиляру и сказал, что лошади попали под «Жигули». Он закричал в ответ, что без кареты не выйдет к гостям. Народный певец, которому мы объяснили ситуацию, также увещевал его – нет! Хочу карету – вот и весь ответ. И тут, о чудо из чудес, из угла пояляется огромный трейлер с конями. Мы судорожно выводим коней, переодеваем охрану юбиляра в берейторов и прочих лошадиных сопровождающих. Юбиляр сел в карету, наполовину одетая охрана – кто в париках, но без камзолов, другие, наоборот, в камзолах, но без париков – выглядела очень живописно. Гостей опять вывели на улицу. Заиграли марш, «Мотор», съемка, встреча началась. Кони занервничали: свет, звук, пиротехника, – и они понесли. Я представил, как этот царский выезд влетит в толпу, и мне стало нехорошо. Мы с художником бежали рядом с экипажем и пиз…или лошадей палками от оформления экипажа. По провидению Божьему за метр до подиума лошади замерли; пизданула пиротехника, и охрана нашего Людовика выползла на свет божий. Успех был ошеломляющий, гости посчитали это режиссерским ходом. Все покатилось своим ходом. Звезды сменяли друг друга, юбиляр был как бы доволен, но сирень была в Смоленске и распуститься по сценарию должна была в 4 утра. Проходя мимо меня каждый час, юбиляр спрашивал у меня одну и ту же фразу: «Где сирень?» Я твердо отвечал, что все будет как положено. Гости уже нажрались, и им было все по барабану. Но сирень еще не распустилась, хотя нужна она была только двум людям – нашему юбиляру и мне в первую очередь, т. к. отсутствие сирени на сцене плавно переносило меня на кладбище, где под сиреневым кустом моя бедная жена проведет остатки своей вдовьей жизни. Ровно в 3.55 сирень въехала в наш дворец, и бедный дизайнер внес коробки с сиренью, которую удалось отбить у таможенников, оставив в залог генеральную доверенность на квартиру дизайнера. Для придания товарного вида дизайнер хотел поставить сирень в воду, но тут я понял, что главная правда – не в искусстве, а в правде жизни, и волевым решением заставил его вынести ведра примороженной сирени ровно в 4 часа, когда юбиляр заканчивал спич о силе любви, пронесенной через годы. Сойдя со сцены, он посмотрел на меня, как Сталин на делегатов XVII съезда, и сказал: «Это не сирень, это говно!» Это заявление имело эстетическую платформу. По факту ему возразить было нечего.
Смета была выполнена, юбиляр получил все, что хотел, – жизнь удалась!
Можно было расслабиться, выпить, но меня ждал худсовет по гамбургскому счету плеяды моих соратников. Подведение итогов было перенесено в ночной клуб, где художник, как Тулуз-Лотрек, обожаемый девушками-работницами, проводил достаточно много времени, оттачивая мастерство кисти и пера. Пять часов утра – это время подведения итогов. В казино к этому времени становится ясно, что ты уже засадил и взять в долг уже не у кого, девушка, у которой ты случайно заночевал, к этому времени ответила на все твои вопросы. Если человек приходит домой в шесть, то это – опоздание, в восемь – наглость, подлая измена и оргвыводы.
Обсудив содеянное, мой партнер сказал мне все, что он думает о моей низкой квалификации, что коллективные усилия разбиваются об утес лени и недальновидности. Я уже выпил к этому времени крепко, поэтому не спорил. Он принял решение наказать меня рублем и недодал штуку. Видимо, он был прав.
До сих пор я не люблю лошадей, презираю сирень и сторонюсь амбициозных проектов. Себе дороже, а ему дешевле.
Валерий Зеленогорский
Валерий Зеленогорский:
В начале девяностых, в период первоначального накопления капиталов, появились люди, которые захотели отмечать свои праздники с размахом. Модными стали праздники с танцами, цыганами, приглашенными знаменитостями. Хотелось быть рядом с людьми известными, чтобы потом в бане сказать друзьям: будет юбилей, приглашу Леву и Аллу – пусть попоют у нас и т. д. Этот диковинный новый быт быстро овладевал массами новых русских, армянских и прочих народов. В советские времена эта тема была актуальна на Кавказе и в среднеазиатских республиках. В России застолье было более скромным, и только номенклатура могла пригласить к себе в баню писателя почитать свои опусы возле бассейна.
Я работал тогда в связке с творчески одаренным художником и режиссером, делавшими первые шаги на ниве шоу-бизнеса. Потом они резко взлетели на этот Олимп и сегодня в большом авторитете. Самым активным был художник: стремительный, обаятельный, брал с места в карьер и пер так, что остановить его мог только поезд – и то если бы он стоял к нему спиной. Но спиной наш друг по понятиям никогда не стоял. Поэтому все поезда шли с ним в одном направлении.
Режиссер был другим: более тонким, крепкий специалист с хорошим бэкграундом. Вот так случай объединил меня, коня и трепетную лань.
Все мы были провинциалами по происхождению; разного возраста, но что-то общее объединило нас. Жажда наживы владела нашими умами.
Опыта организации приемов, балов не было по большому счету ни у кого из нас. Некоторое преимущество было у меня, т. к. в 17-летнем возрасте я организовал выпускной вечер в школе рабочей молодежи в столовой строительной организации. Выпускники и руководство школы были довольны – я тоже. Остаток из восьми рублей был первым моим гонораром в шоу-бизнесе.
Появились клиенты с фантазией и без. Если человек хотел круто, но не знал как, – тут же приходили мы и рассказывали, что, где и как это будет. Однажды художник принес весть, что один крупный деятель решил отметить свой юбилей с выдумкой и небывалым пафосом. Художник уже плотно общался с клиентом. Он влюбил в себя этого непростого мастодонта, выяснив всю его биографию, т. е. выполнил функцию врача, биографа, психоаналитика и задушевного друга. Дедушка хотел на своем юбилее увидеть эпохальное действо с элементом коронации и реинкарнации. Дедушка был весьма не прост, жил на Западе, бывал кое-где. Предыдущий юбилей отмечал в «Белладжио» в Лас-Вегасе, дочь женил в «Карлтоне» в Канне, имел дом в Лондоне и яхту в Сен-Тропе.
Мы предложили проиллюстрировать историю его жизни художественной концепцией «Ротшильд с Малой Арнаутской». Родился наш клиент в Одессе, и весь его жизненный путь был цветист и авантюрно закручен так, что ни Дюма, ни Акунин не смогли бы его изложить. А вот художник крупными мазками монументально рассказал его биографию в пределах выделенной сметы. Дедушка при анамнезе рассказал, что в детстве он хотел быть моряком, и получил перед входом в зал приемов скульптуру адмирала Нельсона, с фотографическим подобием, без черной повязки на глазу. Следующее воспоминание стоило клиенту полной копии самолета Антуана де Сент-Экзюпери с фигурой пилота, легко узнаваемого родственниками. Самолет летал в гардеробе клуба под фонограмму авиационного двигателя. Лестница, на которой юбиляр должен был принимать гостей, была украшена 3000 роз и напоминала филиал Ваганьковского кладбища во время богатых похорон. Но размер не имеет значения, как говорят в одной рекламе! Я согласен с этим утверждением – клиент всегда прав!
Приехать на свой бал на «мерседесе» было банально, а вот предложение выехать в карете Людовика XIV понравилось дедушке, а мне – нет. Видимо, уже тогда я понял, что с этим будут проблемы, т. к. я доверяю не мозгу, а заднице, и она мне всегда говорит правду. Карету мы нашли на киностудии, а вот с конями было тяжело. Троек исконно русских было пруд пруди, а вот экипажи для четверки или восьмерки – это было непросто. Мы нашли конюха-концептуалиста, который брался найти четверку и снарядить экипаж. Лирический аспект биографии юбиляра вызвал к жизни букет сирени, который он подарил своей будущей жене в период ухаживания на берегу Черного моря. Все вроде срасталось, мы готовились к бою, и вот наступил день феерии. Время было холодное: зима, декабрь перед Рождеством. В зале уже стояли декорации, свет, звук, столы накрывались, фитодизайн. Вдруг выяснилось, что забыли сирень. Мы дали команду ехать за ней в Смоленск на таможню, где она застряла по вине местных коррупционеров. Позвонил конник и сказал, что холодно и лошадки приедут позже, чтобы не замерзнуть. Я, как человек слабохарактерный, пожалел лошадей, а себя приговорил этим. Художник меня предупреждал никого не жалеть, а на мое утверждение «но они же люди» отвечал четко и прямо: «Люди – …уй на блюде». Он был, как всегда, прав. А я, поклонник абстрактного гуманизма, считал иначе и страдаю от этого до сих пор. Четыре часа было временем приезда коней, но они не ехали. Художник, сверкая глазами, пробегая мимо, шепнул: «Где эти е…аные кони?» «Едут», – говорил я, и холод подступал к моему бедному сердцу. Мобильной связи тогда не было. Конюх выехал с базы в 2 часа дня, и в 5 его еще не было. По моей информации, никакого цыганского съезда в городе не было, видимо, случилось нечто, что я представить себе не мог. Через некоторое время в результате оперативно-разыскных мероприятий выяснилось, что машина с конями столкнулась с каким-то «жигуленком» первой модели на Таганке, управляемым пенсионером-летчиком. Наш трейлер разбил ему задние габариты, и он требовал масштабного расследования ДТП. Уговорить его было нереально. Вот таким образом мог рухнуть гениальный план коронации. История знает такие примеры: Наполеон под Ватерлоо чем не пример? К 19.00 все силы художественного кулака были стянуты. Свет блистал, оркестр штаба ВМФ примерз к трубам, камеры, телевизионщики были наготове. Но лошади жевали овес на Таганке, а я жевал сопли здесь. Я доложил партнерам о случившемся, и они покрыли меня ураганом теплых слов. Юбиляр уже прибыл и через видеонаблюдение из кабинета наблюдал съезд гостей. Здесь была вся Москва: депутаты Госдумы последнего созыва, народные лауреаты, три посла и все, все, все!
Я подошел к юбиляру и сказал, что лошади попали под «Жигули». Он закричал в ответ, что без кареты не выйдет к гостям. Народный певец, которому мы объяснили ситуацию, также увещевал его – нет! Хочу карету – вот и весь ответ. И тут, о чудо из чудес, из угла пояляется огромный трейлер с конями. Мы судорожно выводим коней, переодеваем охрану юбиляра в берейторов и прочих лошадиных сопровождающих. Юбиляр сел в карету, наполовину одетая охрана – кто в париках, но без камзолов, другие, наоборот, в камзолах, но без париков – выглядела очень живописно. Гостей опять вывели на улицу. Заиграли марш, «Мотор», съемка, встреча началась. Кони занервничали: свет, звук, пиротехника, – и они понесли. Я представил, как этот царский выезд влетит в толпу, и мне стало нехорошо. Мы с художником бежали рядом с экипажем и пиз…или лошадей палками от оформления экипажа. По провидению Божьему за метр до подиума лошади замерли; пизданула пиротехника, и охрана нашего Людовика выползла на свет божий. Успех был ошеломляющий, гости посчитали это режиссерским ходом. Все покатилось своим ходом. Звезды сменяли друг друга, юбиляр был как бы доволен, но сирень была в Смоленске и распуститься по сценарию должна была в 4 утра. Проходя мимо меня каждый час, юбиляр спрашивал у меня одну и ту же фразу: «Где сирень?» Я твердо отвечал, что все будет как положено. Гости уже нажрались, и им было все по барабану. Но сирень еще не распустилась, хотя нужна она была только двум людям – нашему юбиляру и мне в первую очередь, т. к. отсутствие сирени на сцене плавно переносило меня на кладбище, где под сиреневым кустом моя бедная жена проведет остатки своей вдовьей жизни. Ровно в 3.55 сирень въехала в наш дворец, и бедный дизайнер внес коробки с сиренью, которую удалось отбить у таможенников, оставив в залог генеральную доверенность на квартиру дизайнера. Для придания товарного вида дизайнер хотел поставить сирень в воду, но тут я понял, что главная правда – не в искусстве, а в правде жизни, и волевым решением заставил его вынести ведра примороженной сирени ровно в 4 часа, когда юбиляр заканчивал спич о силе любви, пронесенной через годы. Сойдя со сцены, он посмотрел на меня, как Сталин на делегатов XVII съезда, и сказал: «Это не сирень, это говно!» Это заявление имело эстетическую платформу. По факту ему возразить было нечего.
Смета была выполнена, юбиляр получил все, что хотел, – жизнь удалась!
Можно было расслабиться, выпить, но меня ждал худсовет по гамбургскому счету плеяды моих соратников. Подведение итогов было перенесено в ночной клуб, где художник, как Тулуз-Лотрек, обожаемый девушками-работницами, проводил достаточно много времени, оттачивая мастерство кисти и пера. Пять часов утра – это время подведения итогов. В казино к этому времени становится ясно, что ты уже засадил и взять в долг уже не у кого, девушка, у которой ты случайно заночевал, к этому времени ответила на все твои вопросы. Если человек приходит домой в шесть, то это – опоздание, в восемь – наглость, подлая измена и оргвыводы.
Обсудив содеянное, мой партнер сказал мне все, что он думает о моей низкой квалификации, что коллективные усилия разбиваются об утес лени и недальновидности. Я уже выпил к этому времени крепко, поэтому не спорил. Он принял решение наказать меня рублем и недодал штуку. Видимо, он был прав.
До сих пор я не люблю лошадей, презираю сирень и сторонюсь амбициозных проектов. Себе дороже, а ему дешевле.