«Когда б вы знали, из какого сора…»
23 июля, 2019 6:38 дп
Евгения Лещинская
Однажды я пламенно уделала крупного начальника. Я тогда была маленькая и трудилась в прогрессивном издании. А там было так заведено: брался какой-нибудь предпенсионный зав, на худой конец зам, и отдавался на растерзание молодому волчонку. Чтоб зубки точил. Получалась кровавая расправа и клочки по закоулочкам. Азарт, веселуха, тираж как на дрожжах. Доверили и мне нанизать одного солидного дядьку на шампур. А я резвая, писучая, ежедневно рвусь в бой. В общем, так его, и эдак, хук справа, слева, апперкот, нокаут.
Мне — аплодисменты и премия 25 рублей. Домжур, салат по-узбекски, мясо по-суворовски, хванчкара.
Старичку в полупогонах – позор на его лысину и забвение.
Так предполагалось.
Но мужик оказался крепкий, тертый, цэковско битый, министерски закаленный и давай меня судить. За то, что подняла я свою чахлую ручонку на самое святое в жизни чиновника — партчесть и соцдостоинство. Справедливости ради скажу, что дядька, который сто лет проторчал на своем казенном посту, был и правда сволочь изрядная. Что в общем и целом понятно и даже почти нормально. Иначе как бы он на этом троне столько лет усидел?!
А время действия — начало перестройки. Еще не очень принято на начальство прилюдно гавкать. Короче, судилище наше приехало снимать телевидение, кажется, московская программа.
С одной стороны я, в красной югославской кофте и резиновой юбчонке на последних рубежах. С другой — мой оппонент в двубортном. Посередине адвокаты. Слева шустрый Эдик, которого наняла редакция. Это было, кажется, его первое дело. Справа солидняк в галстуке с искрой, от министерских. Бодались так и эдак несколько дней.
В редакции сочувствуют и от утренних летучек освобождают. В телевизоре показывают. Соседи на всякий случай здороваются через губу, черт его знает, как дело обернется. Ребенок рыдает: мама , если тебя посадят в тюрьму, ты уже никогда не купишь мне роликовые коньки?
В конце концов суд постановил : извиниться, но не по содержанию, а по форме. То есть, написано верно, а изложено грубо. Вот за эту грубость и принести извинения. Редакция извинилась примерно так: «такой-сякой уважаемый Иван Иваныч не вполне тактично назван мудаком, скотиной и подлецом. Эти не галантные слова действительно сказаны в адрес почтенного Иван Иваныча. Впредь редакция постарается как-то воздержаться от того,чтобы называть разных …прямо скажем… тех еще личностей подлюками, а непременно будет уделять время подбору интеллигентных и душевных эпитетов в адрес этих высокочтимых мерзавцев».
Занавес и конец первого действия.
Действие второе.
Спустя годы, уже в Америке. Попадается мне русскоязычная газетка с воспоминаниями жертвы советского режима. Несправедливо оболганной, угнетенной, униженной и попранной. Целая полоса с портретом. А на портрете мой министерский дядька! Герой нашего времени! Живет в Бруклине. Пишет уже вторую книгу воспоминаний о своей борьбе, выступает перед п̶и̶о̶н̶е̶р̶а̶м̶и̶ пенсионерами! И хоть бы мне процент от гонораров отстегнул , п̶а̶р̶а̶з̶и̶т̶ нехороший человек! Ведь это, можно сказать, я ему такую райскую старость устроила !
Все-таки люди страсть какие неблагодарные существа.
Евгения Лещинская
Однажды я пламенно уделала крупного начальника. Я тогда была маленькая и трудилась в прогрессивном издании. А там было так заведено: брался какой-нибудь предпенсионный зав, на худой конец зам, и отдавался на растерзание молодому волчонку. Чтоб зубки точил. Получалась кровавая расправа и клочки по закоулочкам. Азарт, веселуха, тираж как на дрожжах. Доверили и мне нанизать одного солидного дядьку на шампур. А я резвая, писучая, ежедневно рвусь в бой. В общем, так его, и эдак, хук справа, слева, апперкот, нокаут.
Мне — аплодисменты и премия 25 рублей. Домжур, салат по-узбекски, мясо по-суворовски, хванчкара.
Старичку в полупогонах – позор на его лысину и забвение.
Так предполагалось.
Но мужик оказался крепкий, тертый, цэковско битый, министерски закаленный и давай меня судить. За то, что подняла я свою чахлую ручонку на самое святое в жизни чиновника — партчесть и соцдостоинство. Справедливости ради скажу, что дядька, который сто лет проторчал на своем казенном посту, был и правда сволочь изрядная. Что в общем и целом понятно и даже почти нормально. Иначе как бы он на этом троне столько лет усидел?!
А время действия — начало перестройки. Еще не очень принято на начальство прилюдно гавкать. Короче, судилище наше приехало снимать телевидение, кажется, московская программа.
С одной стороны я, в красной югославской кофте и резиновой юбчонке на последних рубежах. С другой — мой оппонент в двубортном. Посередине адвокаты. Слева шустрый Эдик, которого наняла редакция. Это было, кажется, его первое дело. Справа солидняк в галстуке с искрой, от министерских. Бодались так и эдак несколько дней.
В редакции сочувствуют и от утренних летучек освобождают. В телевизоре показывают. Соседи на всякий случай здороваются через губу, черт его знает, как дело обернется. Ребенок рыдает: мама , если тебя посадят в тюрьму, ты уже никогда не купишь мне роликовые коньки?
В конце концов суд постановил : извиниться, но не по содержанию, а по форме. То есть, написано верно, а изложено грубо. Вот за эту грубость и принести извинения. Редакция извинилась примерно так: «такой-сякой уважаемый Иван Иваныч не вполне тактично назван мудаком, скотиной и подлецом. Эти не галантные слова действительно сказаны в адрес почтенного Иван Иваныча. Впредь редакция постарается как-то воздержаться от того,чтобы называть разных …прямо скажем… тех еще личностей подлюками, а непременно будет уделять время подбору интеллигентных и душевных эпитетов в адрес этих высокочтимых мерзавцев».
Занавес и конец первого действия.
Действие второе.
Спустя годы, уже в Америке. Попадается мне русскоязычная газетка с воспоминаниями жертвы советского режима. Несправедливо оболганной, угнетенной, униженной и попранной. Целая полоса с портретом. А на портрете мой министерский дядька! Герой нашего времени! Живет в Бруклине. Пишет уже вторую книгу воспоминаний о своей борьбе, выступает перед п̶и̶о̶н̶е̶р̶а̶м̶и̶ пенсионерами! И хоть бы мне процент от гонораров отстегнул , п̶а̶р̶а̶з̶и̶т̶ нехороший человек! Ведь это, можно сказать, я ему такую райскую старость устроила !
Все-таки люди страсть какие неблагодарные существа.