«Капитаны носили ондатровые шапки, майоры – пыжиковые…»
26 мая, 2020 10:44 дп
Валерий Зеленогорский
Игорь Бродский поделился
Валерий Зеленогорский:
ПИСЬМО АННЕ ЧЕПМЕН №2
Дорогая Анечка!
Обещал я Вам вчера рассказать, как я не попал в органы второй раз. (начало здесь)
Замечу я Вам, что мне всегда было непросто попадать в разные органы, особенно в половые.
Природной меткостью я никогда не страдал, попасть сразу в сокровенные места для меня всегда было задачей не из легких, и только когда встретил я свою голубицу, жену мою, все встало на свои места, даже думать об этом перестал, все на автопилоте; сама делала моя ласточка и навигацию, и дозаправку, и поражение цели, руки у нее были золотые, царства ей небесного…
Теперь я даже не пиарюсь по этому вопросу: синичка моя улетела в мир иной, и я зачехлил ракетку, сам ушел из секса, когда узнал, что я латентный даос.
Мы, даосы, такой фигней не страдаем, у нас все в голове происходит; кого хотим, того и имеем, не спрашивая.
Ну, это все лирика, а по сути. Дело было так…
Осенью 1975 года, в пятницу, после обеда, я заметил, что Либерман читает в ящике письменного стола не Пикуля, а Тору; я понял, что случится непонятное, внутренне собрался, сходил в туалет по-большому, чтобы встретить грядущее с горячим сердцем, холодной головой и чистыми руками, и не ошибся.
Как только Либерман захлопнул свою Тору, раздался звонок; он взял трубку, и лицо его стало серым.
Звонил капитан Сорокин и спрашивал меня. Взяв черную трубку аппарата, я услышал голос своего будущего куратора; голос был сочный, с легкой михалковской визгливостью. Он представился и предложил встретиться у кинотеатра «Родина» на Преображенке.
– Как я Вас узнаю? – нервно, но с достоинством спросил я, он ответил, что будет в шапке.
Ответ меня поставил в тупик: в те годы все ходили в шапках, в основном в кроличьих, как я вычленю из толпы своего? Я терялся в догадках, а потом… Эврика! Я понял, он будет в ондатре, фасон «Юрта».
Капитаны носили ондатровые шапки, майоры – пыжиковые, полковники по улицам не шастали, их головы венчали папахи из каракульчи (кто не помнит, пыжик – неродившийся теленок, а каракульча – выкидыш ягненка, вот так при «советах» органы относились даже к животным, ну сейчас другие времена, и об этом не будем).
Я пришел раньше, хотел осмотреться, мучительно анализировал, зачем я нужен капитану.
Передумал всякое, вспомнил все до седьмого колена и в результате склонился к версии, что причина – наша совместная с Либерманом работа по военной тематике, которую мы делали в первом квартале по теме «Предельные концентрации наступательных газов силами разных войсковых соединений в полевых условиях».
Мы даже получили с Либерманом патент на установку три нуля восемь бис, которая измеряла убойную силу направленного пучка газов, испускаемых силами одной роты и батальона; до полка мы так и не дошли, тему закрыли из-за интриг в коридорах Генштаба.
Мы с Либерманом получили премию – он, как всегда, на 25 рублей больше, хотя я чуть не заболел на полевых испытаниях под Коломной, отравившись продуктами исследования.
Либерман же в это время сидел в Кисловодске и пил воду из источников, испуская свой сероводород, и валял своего обрезанного «Ваньку» в молочных прелестях профсоюзного работника Веры из города Бугульма.
Называть свой еврейский член «Ванькой» – чистая русофобия, но я понял это только сейчас и только на страницах журнала «Русская жизнь», где тоже гнездились эти пернатые.
Капитана Сорокина я вычленил мгновенно: выправка, стать, ратиновое пальто и шапка не оставляли сомнений – это был он.
Он повел бровью и дал понять, что я должен идти за ним, так мы шли след в след и пришли на рынок, там в мясном ряду он нырнул в весовую, за ним, как крыса под дудочку, зомбированный, нырнул и я, дверь-ловушка захлопнулась.
Он закурил финские «Мальборо» в мягкой пачке и предложил мне, я тоже закурил и подумал: если я попаду к ним, мне тоже дадут «стечкин», шапку и «Мальборо», на душе стало весело, как после травы, которую я курил в армии с другом, хлеборезом Сандриком, уроженцем города Зугдиди.
Тот впоследствии стал авторитетом, и теперь он – смотрящий Пермского края, ну я Вам так, для полноты картины, может пригодиться для расширения контактов.
Сорокин начал издалека, он доложил мне, что знает обо мне все.
Что мать моя Нина Романовна происходит из Хазарского каганата, ее настоящее имя Наиля и папа ее, мой дед, – Рувим; про папу моего он ничего плохого не сказал.
Наш план таков, вы должны помочь Родине, Родина вас не забудет, вы готовы? Время пошло! Время кончилось!
Прошла одна секунда, я согласился, не зная своей судьбы, – данные о моем происхождении меня раздавили, значит, мне теперь придется жить в чужой шкуре, ну что же, подумал я, значит, вот оно, мое новое воплощение.
Я кивнул, он улыбнулся, и я понял, что клясться на крови не придется, я не люблю кровь, я люблю курицу, и голубцы, и еще маковый пирог и варенье из белой черешни, ну это так, Вам для сведения, если в гости позовете.
Сорокин продолжил: в стране есть отдельные отщепенцы, желающие покинуть нашу Родину, предать ее из-за временных трудностей с продовольствием.
Прикрываясь националистическими лозунгами об исторической родине, они рвутся туда и тем самым порочат светлое дело социализма, им надо дать по рукам, а кое-кому и по голове, и мы дадим, с вашей помощью в том числе.
Вы со всей семьей выезжаете в Израиль, потом мы вас в дипломатическом багаже перевезем в США, вы внедритесь в эмигрантское отребье, и потом мы вас вернем в трюме сухогруза «СТЕРЕГУЩИЙ».
На Родине напишете книгу «Я выбрал свободу», вам помогут товарищи из ТАСС, группа уже сформирована.
Мне все нравилось, даже обрезание мне делать было не надо: еще в армии мне после антисанитарной жизни в товарном вагоне, который вез меня на целину убирать невиданный урожай 72-го года, сделали обрезание по причине фимоза; хирург в районной больнице города Павлодар отсекла все лишнее, как Микеланджело Буанаротти, и член из синего стал розовым, и все стало вокруг голубым и зеленым, как в кинохите жестоких тридцатых. С тех пор я заболел искусством, а до этого страдал только венерическими и ОРЗ.
Сорокин попрощался сухо, попросил его не искать. Вас найдут, ведите себя естественно, выйдите из профсоюза и перестаньте выписывать газету «Правда».
Это первый этап, с намеком сказал Сорокин и исчез, как Воланд на Патриарших…
Продолжение следует…
Валерий Зеленогорский
Игорь Бродский поделился
Валерий Зеленогорский:
ПИСЬМО АННЕ ЧЕПМЕН №2
Дорогая Анечка!
Обещал я Вам вчера рассказать, как я не попал в органы второй раз. (начало здесь)
Замечу я Вам, что мне всегда было непросто попадать в разные органы, особенно в половые.
Природной меткостью я никогда не страдал, попасть сразу в сокровенные места для меня всегда было задачей не из легких, и только когда встретил я свою голубицу, жену мою, все встало на свои места, даже думать об этом перестал, все на автопилоте; сама делала моя ласточка и навигацию, и дозаправку, и поражение цели, руки у нее были золотые, царства ей небесного…
Теперь я даже не пиарюсь по этому вопросу: синичка моя улетела в мир иной, и я зачехлил ракетку, сам ушел из секса, когда узнал, что я латентный даос.
Мы, даосы, такой фигней не страдаем, у нас все в голове происходит; кого хотим, того и имеем, не спрашивая.
Ну, это все лирика, а по сути. Дело было так…
Осенью 1975 года, в пятницу, после обеда, я заметил, что Либерман читает в ящике письменного стола не Пикуля, а Тору; я понял, что случится непонятное, внутренне собрался, сходил в туалет по-большому, чтобы встретить грядущее с горячим сердцем, холодной головой и чистыми руками, и не ошибся.
Как только Либерман захлопнул свою Тору, раздался звонок; он взял трубку, и лицо его стало серым.
Звонил капитан Сорокин и спрашивал меня. Взяв черную трубку аппарата, я услышал голос своего будущего куратора; голос был сочный, с легкой михалковской визгливостью. Он представился и предложил встретиться у кинотеатра «Родина» на Преображенке.
– Как я Вас узнаю? – нервно, но с достоинством спросил я, он ответил, что будет в шапке.
Ответ меня поставил в тупик: в те годы все ходили в шапках, в основном в кроличьих, как я вычленю из толпы своего? Я терялся в догадках, а потом… Эврика! Я понял, он будет в ондатре, фасон «Юрта».
Капитаны носили ондатровые шапки, майоры – пыжиковые, полковники по улицам не шастали, их головы венчали папахи из каракульчи (кто не помнит, пыжик – неродившийся теленок, а каракульча – выкидыш ягненка, вот так при «советах» органы относились даже к животным, ну сейчас другие времена, и об этом не будем).
Я пришел раньше, хотел осмотреться, мучительно анализировал, зачем я нужен капитану.
Передумал всякое, вспомнил все до седьмого колена и в результате склонился к версии, что причина – наша совместная с Либерманом работа по военной тематике, которую мы делали в первом квартале по теме «Предельные концентрации наступательных газов силами разных войсковых соединений в полевых условиях».
Мы даже получили с Либерманом патент на установку три нуля восемь бис, которая измеряла убойную силу направленного пучка газов, испускаемых силами одной роты и батальона; до полка мы так и не дошли, тему закрыли из-за интриг в коридорах Генштаба.
Мы с Либерманом получили премию – он, как всегда, на 25 рублей больше, хотя я чуть не заболел на полевых испытаниях под Коломной, отравившись продуктами исследования.
Либерман же в это время сидел в Кисловодске и пил воду из источников, испуская свой сероводород, и валял своего обрезанного «Ваньку» в молочных прелестях профсоюзного работника Веры из города Бугульма.
Называть свой еврейский член «Ванькой» – чистая русофобия, но я понял это только сейчас и только на страницах журнала «Русская жизнь», где тоже гнездились эти пернатые.
Капитана Сорокина я вычленил мгновенно: выправка, стать, ратиновое пальто и шапка не оставляли сомнений – это был он.
Он повел бровью и дал понять, что я должен идти за ним, так мы шли след в след и пришли на рынок, там в мясном ряду он нырнул в весовую, за ним, как крыса под дудочку, зомбированный, нырнул и я, дверь-ловушка захлопнулась.
Он закурил финские «Мальборо» в мягкой пачке и предложил мне, я тоже закурил и подумал: если я попаду к ним, мне тоже дадут «стечкин», шапку и «Мальборо», на душе стало весело, как после травы, которую я курил в армии с другом, хлеборезом Сандриком, уроженцем города Зугдиди.
Тот впоследствии стал авторитетом, и теперь он – смотрящий Пермского края, ну я Вам так, для полноты картины, может пригодиться для расширения контактов.
Сорокин начал издалека, он доложил мне, что знает обо мне все.
Что мать моя Нина Романовна происходит из Хазарского каганата, ее настоящее имя Наиля и папа ее, мой дед, – Рувим; про папу моего он ничего плохого не сказал.
Наш план таков, вы должны помочь Родине, Родина вас не забудет, вы готовы? Время пошло! Время кончилось!
Прошла одна секунда, я согласился, не зная своей судьбы, – данные о моем происхождении меня раздавили, значит, мне теперь придется жить в чужой шкуре, ну что же, подумал я, значит, вот оно, мое новое воплощение.
Я кивнул, он улыбнулся, и я понял, что клясться на крови не придется, я не люблю кровь, я люблю курицу, и голубцы, и еще маковый пирог и варенье из белой черешни, ну это так, Вам для сведения, если в гости позовете.
Сорокин продолжил: в стране есть отдельные отщепенцы, желающие покинуть нашу Родину, предать ее из-за временных трудностей с продовольствием.
Прикрываясь националистическими лозунгами об исторической родине, они рвутся туда и тем самым порочат светлое дело социализма, им надо дать по рукам, а кое-кому и по голове, и мы дадим, с вашей помощью в том числе.
Вы со всей семьей выезжаете в Израиль, потом мы вас в дипломатическом багаже перевезем в США, вы внедритесь в эмигрантское отребье, и потом мы вас вернем в трюме сухогруза «СТЕРЕГУЩИЙ».
На Родине напишете книгу «Я выбрал свободу», вам помогут товарищи из ТАСС, группа уже сформирована.
Мне все нравилось, даже обрезание мне делать было не надо: еще в армии мне после антисанитарной жизни в товарном вагоне, который вез меня на целину убирать невиданный урожай 72-го года, сделали обрезание по причине фимоза; хирург в районной больнице города Павлодар отсекла все лишнее, как Микеланджело Буанаротти, и член из синего стал розовым, и все стало вокруг голубым и зеленым, как в кинохите жестоких тридцатых. С тех пор я заболел искусством, а до этого страдал только венерическими и ОРЗ.
Сорокин попрощался сухо, попросил его не искать. Вас найдут, ведите себя естественно, выйдите из профсоюза и перестаньте выписывать газету «Правда».
Это первый этап, с намеком сказал Сорокин и исчез, как Воланд на Патриарших…
Продолжение следует…