Как выйти сухим из «Дождя»
8 декабря, 2022 6:24 пп
Мэйдэй
Игорь Поночевный:
Если бы я был Алексей Коростелев, я бы написал у себя пост в фейсбуке: «Все, возвращаюсь в Россию. Будь, что будет» и повесил бы два сердечка: желтое и голубое. И все бы стали писать и звонить и умолять: «Не сходи с ума, Лёшка! Не делай этого! Тебя же расстреляют!» И все красивые женщины, горько вздыхающие по моей окладистой юношеской бороде, заламывали бы в беспамятстве руки. И я бы сказал: «Пофиг! Слава Украине!» и уехал бы.
И там бы меня, конечно, арестовали, и стали бы пытать, намереваясь выведать пароли на компьютерах Дождя, но я бы ничего им не сказал. И меня бы посадили в самую строгую тюрьму за дискредитацию армии и национал-предательство. А потом бы в тюрьму приехал Евгений Пригожин и спросил бы: «Товарищи заключенные, кто хочет идти на войну с Украиной, и умереть там геройски во имя Бога, Аллаха и Иблиса?» и я бы вызвался понарошку.
И мне бы дали старую форму и ржавый автомат, и плохо бы кормили, о чем мы, кстати, неоднократно писали и говорили на Дожде. Но я бы вычистил свой автомат ночью, расстрелял всю роту, пересек линию фронта, и вышел бы к украинцам.
И тогда бы я поднял руки, широко улыбаясь и достал из рюкзака отрезанную голову своего командира, русского генерала. И крикнул бы им: «Слава Украине!» и мне бы ответили «Героям слава!», и рассказал бы, что этой ночью я расстрелял всю свою роту, и они могут записать у себя в документах минус 120.
И они бы не верили, хлопали меня по плечу, называли «братишка», и угощали бы чаем с салом.
И потом бы они спросили у меня фамилию, просто так, для отчетности, на всякий случай, и я бы на секунду только задумался, и тихо ответил: «Алексей Коростелев». И они бы замерли в своем записывании, остолбенели бы и медленно спросили: «Шо?!» и отобрали бы у меня чай и сало.
«Це який з телеканалу Дощ?»
«Так»». Молвил бы я честно.
«От, холера…»
И тогда бы меня вывели на задний двор и расстреляли бы без всякой жалости, как собаку. И я бы шел на казнь, поникши голову, отчетливо понимая всю тяжесть своей вины и коллективной ответственности за эту чудовищную ошибку.
И все бы недоброжелатели, которые прежде меня горячо ругали, заплакали бы от жалости. За исключением, конечно, тех нескольких сот миллионов человек, которые с радостью спляшут тарантеллу на могиле своего врага, каковым (врагом) он стал за всякое неправильное слово.
Потому, что слово не воробей, вылетит не поймаешь…
Мэйдэй
Игорь Поночевный:
Если бы я был Алексей Коростелев, я бы написал у себя пост в фейсбуке: «Все, возвращаюсь в Россию. Будь, что будет» и повесил бы два сердечка: желтое и голубое. И все бы стали писать и звонить и умолять: «Не сходи с ума, Лёшка! Не делай этого! Тебя же расстреляют!» И все красивые женщины, горько вздыхающие по моей окладистой юношеской бороде, заламывали бы в беспамятстве руки. И я бы сказал: «Пофиг! Слава Украине!» и уехал бы.
И там бы меня, конечно, арестовали, и стали бы пытать, намереваясь выведать пароли на компьютерах Дождя, но я бы ничего им не сказал. И меня бы посадили в самую строгую тюрьму за дискредитацию армии и национал-предательство. А потом бы в тюрьму приехал Евгений Пригожин и спросил бы: «Товарищи заключенные, кто хочет идти на войну с Украиной, и умереть там геройски во имя Бога, Аллаха и Иблиса?» и я бы вызвался понарошку.
И мне бы дали старую форму и ржавый автомат, и плохо бы кормили, о чем мы, кстати, неоднократно писали и говорили на Дожде. Но я бы вычистил свой автомат ночью, расстрелял всю роту, пересек линию фронта, и вышел бы к украинцам.
И тогда бы я поднял руки, широко улыбаясь и достал из рюкзака отрезанную голову своего командира, русского генерала. И крикнул бы им: «Слава Украине!» и мне бы ответили «Героям слава!», и рассказал бы, что этой ночью я расстрелял всю свою роту, и они могут записать у себя в документах минус 120.
И они бы не верили, хлопали меня по плечу, называли «братишка», и угощали бы чаем с салом.
И потом бы они спросили у меня фамилию, просто так, для отчетности, на всякий случай, и я бы на секунду только задумался, и тихо ответил: «Алексей Коростелев». И они бы замерли в своем записывании, остолбенели бы и медленно спросили: «Шо?!» и отобрали бы у меня чай и сало.
«Це який з телеканалу Дощ?»
«Так»». Молвил бы я честно.
«От, холера…»
И тогда бы меня вывели на задний двор и расстреляли бы без всякой жалости, как собаку. И я бы шел на казнь, поникши голову, отчетливо понимая всю тяжесть своей вины и коллективной ответственности за эту чудовищную ошибку.
И все бы недоброжелатели, которые прежде меня горячо ругали, заплакали бы от жалости. За исключением, конечно, тех нескольких сот миллионов человек, которые с радостью спляшут тарантеллу на могиле своего врага, каковым (врагом) он стал за всякое неправильное слово.
Потому, что слово не воробей, вылетит не поймаешь…