К 100-летию Би-Би-Си. «Это только кажется, что жизнь полна неожиданных совпадений»
24 ноября, 2022 9:59 дп
Seva Novgorodsev
Seva Novgorodsev:
Продолжение, часть 27 (часть 26 здесь)
Осенью 1982 года я шел по коридору, меня окликнул Барри Холланд, и как бы между прочим поинтересовался — подал ли я на редактора в «фичурах», где был объявлен конкурс.
— Нет, — ответил я легкомысленно.
— М-м, — сказал Барри, — мне кажется, стоило бы подумать.
Беседа шла по-английски, на полутонах, намек был прозрачный, окутанный кружевами сослагательных наклонений.
Барри был прав, подумать стоило. Я по-прежнему работал на временном контракте, уже втором по счету. Редакторская должность автоматически открывала дорогу в штат и пенсионный фонд.
Наполеоновских амбиций у меня нет, вообще начальствовать, командовать и возвышаться не люблю. Из-за этого даже в шахматы не играю — вдруг выиграешь, станет неловко.
«Так ты еще ничего не выиграл, — сказал я себе, — даже заявления не подал. Вообще, как ты можешь решать свое будущее? Непонятная сила привела тебя сюда, устроила все чудесным образом. Не мы создаем свои обстоятельства, так называемые “везет” или “не везет”, это только кажется, что жизнь полна неожиданных совпадений. На самом деле, если разложить и подумать, то видна огромная работа. Цени и уважай».
Понятно, что разговор с собой шел без слов, тихим течением мысли, какое, скажем, бывает во сне. Это — непременное условие, ибо рука Судьбы болтовни не любит. Она дает осуществление ожидаемого, уверенность в невидимом, которую надо чувствовать молча.
Комиссия, которая рассматривала кандидатуры, называлась board, и обсуждения там шли на английском. Наш брат программный ассистент, по эфирной привычке, все термины тащил в русский. Так в лексиконе появились слова «кантина», «эсэм» (SM, studio manager), выражение «в бибисях на премисях» (BBC premises, помещения Би-би-си), «диспатч», «скрипт», «рота», «селф-оп» (self-operated studio), «флафф» (fluff, ошибка или оговорка у микрофона), «континьюити». «Услышав стопроцентный флафф, — написал коллега над своим столом, — подумай: «Может, я не прав?”».
Термин «континьюити», перекочевав в наш рабочий жаргон, оставался неизменяемым во всех падежах, зато все остальные мы лихо склоняли: «в роте, со скриптом, без диспатча», а английское выражение hopeless case переводили строго грамматически — «безнадежный падеж». Слово «борд» само напрашивалось склоняться. Иду на борд, был на борде, после борда.
И вот этот момент настал и для меня. Вдоль стола сидели серьезные джентльмены, добывшие свой пост и должность на таких же «бордах» в прошлом и теперь состязавшиеся друг с другом в задавании каверзных вопросов. Например, меня спросили — что вы будете предпринимать, если сотрудник не справился с заданием, которые вы ему поручили?
К этому моменту я уже несколько месяцев в личной жизни говорил исключительно по-английски, в основном на актерско-театральные темы, поэтому к ответу был готов.
«Поручать задания, — ответил я, — все равно что распределять роли. Для роли надо найти подходящего актера, а для задания — подходящего сотрудника. Это то, что в театре или кино называют “кастинг”». Участники «борда» одобрительно покрутили головами. Да-да, кастинг, конечно, именно это мы и делаем.
Бюрократическую процедуру, назначение мелкого винтика корпоративной машины, я нечаянно поднял до уровня искусства, до режиссерского видения, до интуитивного озарения будущего, до признания у закоснелых аппаратчиков душевных свойств, которые они, по роду службы, в себе тщательно подавляли. Это была, по сути, тонкая лесть.
Я вышел за дверь, уверенный в невидимом, ожидая его осуществление.
Seva Novgorodsev
Seva Novgorodsev:
Продолжение, часть 27 (часть 26 здесь)
Осенью 1982 года я шел по коридору, меня окликнул Барри Холланд, и как бы между прочим поинтересовался — подал ли я на редактора в «фичурах», где был объявлен конкурс.
— Нет, — ответил я легкомысленно.
— М-м, — сказал Барри, — мне кажется, стоило бы подумать.
Беседа шла по-английски, на полутонах, намек был прозрачный, окутанный кружевами сослагательных наклонений.
Барри был прав, подумать стоило. Я по-прежнему работал на временном контракте, уже втором по счету. Редакторская должность автоматически открывала дорогу в штат и пенсионный фонд.
Наполеоновских амбиций у меня нет, вообще начальствовать, командовать и возвышаться не люблю. Из-за этого даже в шахматы не играю — вдруг выиграешь, станет неловко.
«Так ты еще ничего не выиграл, — сказал я себе, — даже заявления не подал. Вообще, как ты можешь решать свое будущее? Непонятная сила привела тебя сюда, устроила все чудесным образом. Не мы создаем свои обстоятельства, так называемые “везет” или “не везет”, это только кажется, что жизнь полна неожиданных совпадений. На самом деле, если разложить и подумать, то видна огромная работа. Цени и уважай».
Понятно, что разговор с собой шел без слов, тихим течением мысли, какое, скажем, бывает во сне. Это — непременное условие, ибо рука Судьбы болтовни не любит. Она дает осуществление ожидаемого, уверенность в невидимом, которую надо чувствовать молча.
Комиссия, которая рассматривала кандидатуры, называлась board, и обсуждения там шли на английском. Наш брат программный ассистент, по эфирной привычке, все термины тащил в русский. Так в лексиконе появились слова «кантина», «эсэм» (SM, studio manager), выражение «в бибисях на премисях» (BBC premises, помещения Би-би-си), «диспатч», «скрипт», «рота», «селф-оп» (self-operated studio), «флафф» (fluff, ошибка или оговорка у микрофона), «континьюити». «Услышав стопроцентный флафф, — написал коллега над своим столом, — подумай: «Может, я не прав?”».
Термин «континьюити», перекочевав в наш рабочий жаргон, оставался неизменяемым во всех падежах, зато все остальные мы лихо склоняли: «в роте, со скриптом, без диспатча», а английское выражение hopeless case переводили строго грамматически — «безнадежный падеж». Слово «борд» само напрашивалось склоняться. Иду на борд, был на борде, после борда.
И вот этот момент настал и для меня. Вдоль стола сидели серьезные джентльмены, добывшие свой пост и должность на таких же «бордах» в прошлом и теперь состязавшиеся друг с другом в задавании каверзных вопросов. Например, меня спросили — что вы будете предпринимать, если сотрудник не справился с заданием, которые вы ему поручили?
К этому моменту я уже несколько месяцев в личной жизни говорил исключительно по-английски, в основном на актерско-театральные темы, поэтому к ответу был готов.
«Поручать задания, — ответил я, — все равно что распределять роли. Для роли надо найти подходящего актера, а для задания — подходящего сотрудника. Это то, что в театре или кино называют “кастинг”». Участники «борда» одобрительно покрутили головами. Да-да, кастинг, конечно, именно это мы и делаем.
Бюрократическую процедуру, назначение мелкого винтика корпоративной машины, я нечаянно поднял до уровня искусства, до режиссерского видения, до интуитивного озарения будущего, до признания у закоснелых аппаратчиков душевных свойств, которые они, по роду службы, в себе тщательно подавляли. Это была, по сути, тонкая лесть.
Я вышел за дверь, уверенный в невидимом, ожидая его осуществление.