«И полные трусы дождя…»
26 июля, 2018 10:31 пп
Лена Пчёлкина
Только не спрашивайте, как я там оказалась. Оказалась… остальное — домыслите сами… что я ела, пила и курила. Очутившись в подмосковном доме отдыха, некогда величественном и недосягаемом, а ныне совок совком, я тут же включилась в бурную жизнь.
Сначала немного о самом доме отдыха. Суставы вялы, а пространства огромны © — это именно тот случай. Огромные бессмысленные помещения. Стоит ли говорить, что в ресторане не было бухла, а в баре еды. Между ними был километр, и находились они на разных этажах.
Посередине от этих источников цивилизации, на расстоянии 500 метров, находился курительный балкон. А у меня тогда не было мази из яда гадюки, поэтому суставы не сгибались от такого моциона.
Обслуживали по принципу «вас много, я — одна» в совершенно пустом огромном ресторане. А за загородочкой, в отдельно отгороженном ВИП зале оркестр репетировал что-то для грядущего торжества. Совершенно неважно что именно, важно как. Доложу вам — очень громко. И хотя у меня с собой не было прибора для измерения уровня шума, могу предположить, что их музицирование было противозаконным.
Событий было два — фестиваль авторской песни и шестидесятилетие некого Грини — то ли генерала, то ли полковника силовых структур, для празднования которого так разогревался ВИА. К этому моменту, я уже читала Славу Сэ про Грушинский фестиваль и полные трусы дождя там воспеваемые, поэтому была предупреждена, и виновата была сама.
Оказалось, что барды — каста очень структурированная. Есть маститые барды, есть менее маститые, и есть не очень важные. Последних пускают петь только на поляну, к костру, а не в зал.
Нас была большая компания, и среди нас были люди, которые понимали все нюансы и ставили меня в курс дела. Концертный зал находился аккурат напротив курительного балкона.
Там смешивались все — и бородатые вечные юноши в свитерах и квадратные дядьки в костюмах, при галстуках. А из двух открытых дверей неслось справа — про лыжи и печку, а слева про белого лебедя на пруду.
От такого dolby surround спятил бы кто угодно. Спасал виски.
В нашем зале одна женщина спела очень длинную и грустную песню про звездочку. Рядом со мной сидела известный адвокат, и я распорядилась, чтобы именно под эту песню, и на всём её протяжении, мой гроб опускали в могилу — ну чтобы все присутствующие почувствовали торжественность момента.
А потом, другая женщина, зарифмовала светик-приветик под громогласные аплодисменты. После всего этого я окончательно поняла, что авторскую песню я не люблю… или не понимаю. Про лебедя было ближе, но очень громко.
На курительном балконе гости Грини, а может и он сам, старательно приглашали нас с подругой к их, так сказать, шалашу, мотивируя это тем, что таким «путёвым тёлкам» совершенно нечего делать на слёте этих певцов народного горя.
Приманивали жидким крепким вкусненьким.
Забегая вперёд, я потом поняла, в чём была причина такого повышенного к нам внимания. Силовые дяди оказались людьми порядочными и донашивали старых жён, с которыми связали свою жизнь еще лейтенантами. На общем женском фоне, мы, две женщины под пятьдесят, смотрелись, в общем, очень даже неплохо.
Но мы не поддались соблазну и пошли на поляну. Стемнело, и было адово холодно. Пели все — как у старшего Верховенского в пьесе. Мне казалось, что поют и деревья, и сыра земля, при этом поют одно и то же.
По-прежнему – у нас ещё оставался виски. Мы притулились в самом дальнем углу поляны за самым неприметным столиком. К нам подсели две пары — очень милые, кстати. Одна из женщин была очень восторженна — она все время говорила мне, что я такая милая, но зачем я пью, ругаюсь матом и курю? Словом, осуждала меня. В это время её муж пошел писать в овраг. Я ей говорю:
— Дама, у вас муж сбежал, а вы о моем моральном облике заботитесь.
А она мне:
— Мой — никуда от меня не денется. И точка.
Только я хотела выставить это утверждение на дискуссию, как пришли друзья Грини — они тоже решили спеть. А мы помним, что не всем разрешают петь, пусть и на поляне. Но друзья Грини подкрепили свое желание тремя охранниками довольно неплохо экипированными, и славно грянули «Владимирский централ». Мужа строгой дамы, воспользовавшись суматохой, мы напоили . Потом я помню смутно — мы оказались в холле, там опять все пытались петь, что я категорически запретила, и все почему-то стали меня слушаться или мне показалось…
Проснулась я утром от аццкой головной боли и со словами «Солнышко лесное».
Именно в таком виде я и спустилась в бар. Бармен нелюбезно на меня посмотрел, спросил — чай или кофе. Я говорю «Пива!». Он разулыбался, угостил орешками и говорит:
— Ничего, девушка, они скоро уедут и отдохнёте. Я не стала его разочаровывать, что я, типа, с ними)
И только я в тишине поднесла бокал ледяного пива ко рту…. (вы ведь хорошо себе это представляете), как грянул гитарный перебор, за ним шли барды и пели, а за ними всякие народы, которые эту песню жаждут… Я подавилась пивом. Процесс опохмела прошел как-то скомкано.
Пришла пора прощаться. Я поблагодарила организаторов. Одна из них доверительно ко мне наклонилась и произнесла:
— Следующий наш фестиваль будет только для своих. Вы, само собой, в числе гостей.
Бармен так изумился, что принес счёт, в котором был почему-то чай… Я услышала, как около лифта жена Грини ругает мужа за вчерашнее….
Лена Пчёлкина
Только не спрашивайте, как я там оказалась. Оказалась… остальное — домыслите сами… что я ела, пила и курила. Очутившись в подмосковном доме отдыха, некогда величественном и недосягаемом, а ныне совок совком, я тут же включилась в бурную жизнь.
Сначала немного о самом доме отдыха. Суставы вялы, а пространства огромны © — это именно тот случай. Огромные бессмысленные помещения. Стоит ли говорить, что в ресторане не было бухла, а в баре еды. Между ними был километр, и находились они на разных этажах.
Посередине от этих источников цивилизации, на расстоянии 500 метров, находился курительный балкон. А у меня тогда не было мази из яда гадюки, поэтому суставы не сгибались от такого моциона.
Обслуживали по принципу «вас много, я — одна» в совершенно пустом огромном ресторане. А за загородочкой, в отдельно отгороженном ВИП зале оркестр репетировал что-то для грядущего торжества. Совершенно неважно что именно, важно как. Доложу вам — очень громко. И хотя у меня с собой не было прибора для измерения уровня шума, могу предположить, что их музицирование было противозаконным.
Событий было два — фестиваль авторской песни и шестидесятилетие некого Грини — то ли генерала, то ли полковника силовых структур, для празднования которого так разогревался ВИА. К этому моменту, я уже читала Славу Сэ про Грушинский фестиваль и полные трусы дождя там воспеваемые, поэтому была предупреждена, и виновата была сама.
Оказалось, что барды — каста очень структурированная. Есть маститые барды, есть менее маститые, и есть не очень важные. Последних пускают петь только на поляну, к костру, а не в зал.
Нас была большая компания, и среди нас были люди, которые понимали все нюансы и ставили меня в курс дела. Концертный зал находился аккурат напротив курительного балкона.
Там смешивались все — и бородатые вечные юноши в свитерах и квадратные дядьки в костюмах, при галстуках. А из двух открытых дверей неслось справа — про лыжи и печку, а слева про белого лебедя на пруду.
От такого dolby surround спятил бы кто угодно. Спасал виски.
В нашем зале одна женщина спела очень длинную и грустную песню про звездочку. Рядом со мной сидела известный адвокат, и я распорядилась, чтобы именно под эту песню, и на всём её протяжении, мой гроб опускали в могилу — ну чтобы все присутствующие почувствовали торжественность момента.
А потом, другая женщина, зарифмовала светик-приветик под громогласные аплодисменты. После всего этого я окончательно поняла, что авторскую песню я не люблю… или не понимаю. Про лебедя было ближе, но очень громко.
На курительном балконе гости Грини, а может и он сам, старательно приглашали нас с подругой к их, так сказать, шалашу, мотивируя это тем, что таким «путёвым тёлкам» совершенно нечего делать на слёте этих певцов народного горя.
Приманивали жидким крепким вкусненьким.
Забегая вперёд, я потом поняла, в чём была причина такого повышенного к нам внимания. Силовые дяди оказались людьми порядочными и донашивали старых жён, с которыми связали свою жизнь еще лейтенантами. На общем женском фоне, мы, две женщины под пятьдесят, смотрелись, в общем, очень даже неплохо.
Но мы не поддались соблазну и пошли на поляну. Стемнело, и было адово холодно. Пели все — как у старшего Верховенского в пьесе. Мне казалось, что поют и деревья, и сыра земля, при этом поют одно и то же.
По-прежнему – у нас ещё оставался виски. Мы притулились в самом дальнем углу поляны за самым неприметным столиком. К нам подсели две пары — очень милые, кстати. Одна из женщин была очень восторженна — она все время говорила мне, что я такая милая, но зачем я пью, ругаюсь матом и курю? Словом, осуждала меня. В это время её муж пошел писать в овраг. Я ей говорю:
— Дама, у вас муж сбежал, а вы о моем моральном облике заботитесь.
А она мне:
— Мой — никуда от меня не денется. И точка.
Только я хотела выставить это утверждение на дискуссию, как пришли друзья Грини — они тоже решили спеть. А мы помним, что не всем разрешают петь, пусть и на поляне. Но друзья Грини подкрепили свое желание тремя охранниками довольно неплохо экипированными, и славно грянули «Владимирский централ». Мужа строгой дамы, воспользовавшись суматохой, мы напоили . Потом я помню смутно — мы оказались в холле, там опять все пытались петь, что я категорически запретила, и все почему-то стали меня слушаться или мне показалось…
Проснулась я утром от аццкой головной боли и со словами «Солнышко лесное».
Именно в таком виде я и спустилась в бар. Бармен нелюбезно на меня посмотрел, спросил — чай или кофе. Я говорю «Пива!». Он разулыбался, угостил орешками и говорит:
— Ничего, девушка, они скоро уедут и отдохнёте. Я не стала его разочаровывать, что я, типа, с ними)
И только я в тишине поднесла бокал ледяного пива ко рту…. (вы ведь хорошо себе это представляете), как грянул гитарный перебор, за ним шли барды и пели, а за ними всякие народы, которые эту песню жаждут… Я подавилась пивом. Процесс опохмела прошел как-то скомкано.
Пришла пора прощаться. Я поблагодарила организаторов. Одна из них доверительно ко мне наклонилась и произнесла:
— Следующий наш фестиваль будет только для своих. Вы, само собой, в числе гостей.
Бармен так изумился, что принес счёт, в котором был почему-то чай… Я услышала, как около лифта жена Грини ругает мужа за вчерашнее….