«И какая там советская власть? какой брежнев? какие очереди?..»
28 января, 2019 9:04 дп
Максим Кантор
В Париже.
Бог даст, завтра поеду в Шантильи, в музей Конде. 40 миниатюр Жана Фуке из часослова Этьена Шевалье.
Много лет назад, в темной комнате (мы жили на первом этаже блочного дома, окнами на трамвай, всегда было темно, даже днем) папа показывал мне черно/белые репродукции этого художника.
Мы сидели на низком диване, голова к голове, склонившись над маленьким дешевым альбомчиком — и какая там советская власть? какой брежнев? какие очереди? это было упоительное счастье.
Сегодня интеллигентные люди испытывают злорадное ликование по поводу омерзительного советского быта — забытого, отринутого.
А потом стоят в километровых очередях , чтобы заново увидеть гнусные мерзости советской действительности.
Любопытно, зачем?
Чтобы возрадоваться переменам?
Но мерзости как таковой, самой по себе, существующей вне нас — не было и нет: мерзость была исключительно в вашем сознании — и вы эту мерзость пестуюте, вы ее любите.
А вот я бы хотел увидеть долгий фильм, на миллион часов подряд — о том, как папа читает сыну Франсуа Рабле и Шекспира, сидя в темной комнате блочного дома на Третьем Михалковском проезде.
Это и есть подлинная жизнь. Такую стоит помнить.
А ту жизнь, которую выдают за историю, глупую жизнь с пьяницами, совокуплениями в общественных туалетах, нецензурной бранью — это придумали глупые люди. И лучше про нее не знать, а если знали — забыть.
Завтра я буду в Шантильи — и буду беседовать с папой. Мы, как раньше, будем с ним голова к голове возле миниатюр Жака Фуке.
Максим Кантор
В Париже.
Бог даст, завтра поеду в Шантильи, в музей Конде. 40 миниатюр Жана Фуке из часослова Этьена Шевалье.
Много лет назад, в темной комнате (мы жили на первом этаже блочного дома, окнами на трамвай, всегда было темно, даже днем) папа показывал мне черно/белые репродукции этого художника.
Мы сидели на низком диване, голова к голове, склонившись над маленьким дешевым альбомчиком — и какая там советская власть? какой брежнев? какие очереди? это было упоительное счастье.
Сегодня интеллигентные люди испытывают злорадное ликование по поводу омерзительного советского быта — забытого, отринутого.
А потом стоят в километровых очередях , чтобы заново увидеть гнусные мерзости советской действительности.
Любопытно, зачем?
Чтобы возрадоваться переменам?
Но мерзости как таковой, самой по себе, существующей вне нас — не было и нет: мерзость была исключительно в вашем сознании — и вы эту мерзость пестуюте, вы ее любите.
А вот я бы хотел увидеть долгий фильм, на миллион часов подряд — о том, как папа читает сыну Франсуа Рабле и Шекспира, сидя в темной комнате блочного дома на Третьем Михалковском проезде.
Это и есть подлинная жизнь. Такую стоит помнить.
А ту жизнь, которую выдают за историю, глупую жизнь с пьяницами, совокуплениями в общественных туалетах, нецензурной бранью — это придумали глупые люди. И лучше про нее не знать, а если знали — забыть.
Завтра я буду в Шантильи — и буду беседовать с папой. Мы, как раньше, будем с ним голова к голове возле миниатюр Жака Фуке.