«И больше никто газет в дом не носил…»
8 ноября, 2019 2:06 пп
Ирина Неделяй
Власть Советская всегда демонстрировала «любовь к детям».
Помните этого людоеда, Иосифа Виссарионыча с девочкой на сатанинских его руках?
Дети умеют помнить.
Некоторым из них можно запудрить мозги, но некоторые все помнят.
Отец рассказывал как в Сибири, после их высылки, они жили в чужом доме даже без кухонного стола.
Отец всегда удивлялся почему дед мой, а его отец- Тихон не сбил из досок хоть грубого стола.
Приходилось им обедать на огромном сундуке, стоящем посередине комнаты. На этом судуке и уроки делали дети, и ели всей семьей первую половину года до войны..
Сослали то их в 1940, а в 1941 году началась война, и даже этих-сосланных забрали на неё.
У деда моего была тяжелейшая астма, но и с этим никто считаться не стал.
Фотографий деда не осталось, и только кое-кто говорил, что дед был писанной красоты человек, хоть и выглядел из-за испытаний, выпавших на его долю, не очень хорошо.
Может быть поэтому все братья моего отца выглядели как актеры из кинофильмов.
Отец рассказывал, что в войну бабушку заставили работать на всех возможных работах.
Она и пилила одноручной пилой дрова, на которых работали трактора, как это не странно звучит, и ходила на «более лёгкие» работы на мельницу,где приходилось сортировать и таскать зерна пшеницы. Все дети знали, когда бабушку отправляли на подобные работы, и ждали ее с них с нетерпением. Они знали, что в валенках мать принесет зерно и они будут, наконец, есть хлеб.
Старшие дети знали, что за это преступление, за эту горстку зерна, мать могут арестовать и отправить в лагеря. Они многое уже поняли, но все молча, с ужасом и одновременно с нетерпением смотрели как она высыпает из валенок зерно на сундук.
Отец говорил, что по ночам он очень боялся смерти. Не своей белорусской, в виде русалки или черной кошки, которая могла унести твое сердце в острых зубах, а незнакомой, сибирской. Смерть эта ходила в дырявых валенках по снегу, а на груди ее болталось ожерелье из засохших местных трав и мертвых полевых мышей.
Отец помнил, что вместо хлеба они ели гнилую и подмороженную картошку, которую толкли в деревянной ступке и пекли в печке в золе, но когда мать приносила зерно, они наконец ели почти настоящий хлеб.
Первую же зиму после высылки, в Сибири начался голод. Отец вспоминал, что никто из белорусов не ожидал такой суровой, длинной и многоснежной зимы. Она все тянулась и тянулась… Все не кончалась вместе с голодом.
А весной 1941 начался страшный потоп весной.
Снег все таял. Реки все разливались и наконец , дома и бани- поплыли.
Отец помнил, как они, дети, радостно смотрели, как по деревне все плавают на лодках и некоторые мужики ходят в высоких прорезиненных сапогах около домов, затопленных водой по крышу. Отец помнил, как плыли хлева и бани с собаками на них. Собаки страшно выли, а женщины и дети тревожно смотрели на них. Никто не пытался их спасти. Все надеялись выжить хоть как-то сами.
Все эти события повергли бабушку Тёклу, мать моего отца в глубокую тоску. Она и раньше мало говорила, а тут совсем перестала разговаривать. В школу никто весной не ходил из детей, потому что не было одежды ходить в неё и сил, потому что все были истощены уже.
Весной, когда вода спала, отцу моему дали задание выяснить у сибиряков- какие травы или корни в лесах и на полях являются съедобными. Несмотря на детский свой возраст, отец быстро научился собирать щавель, дикий лук, копать корни саранок и счищать ножиком сьедобную кашицу под корой берез. Он научился даже сам делать туески из коры деревьев. Позже он вспоминал как радовалась младшая сестра этой «березовой каше» в самодельном туеске.
Старшая сестра отца пошла работать на «сортоучасток» в свои 13 лет. Там некий сосланный латыш эксперементировал со съедобными растениями. Сестра жаловалась тихо отцу на нещадную эксплуатацию детей этим сосланным латышом. Они всей семьёй гадали зачем он издевается над детьми, если он сам пострадавший от «комиссаров», как говаривала бабушка. Платой за труд сестры была похлебка из отходов выращиваемых культур. Больше ничего.
Семья отца осторожно обсуждала, зачем латышский агроном издевается над детьми. Решили, что он выслуживается перед советской властью, надеясь на возвращениев Латвию.
Как отец помнил, никто в его семье не надеялся вернуться в Беларусь. Разговоры об этом пресекались родителями, как опасные и бессмысленные. Все вели себя так, словно задача стояла пережить еще одну неделю, потом ещё одну и так далее. Про будущее никто не говорил.
Через некоторое время из воздуха соткалось знание о владельцах домов, в которых все они жили. Дома принадлежали раскулаченным. Кулаки- это были богатые противники советской власти, имевшие больше чем одну корову.
Отец был поражен этим знанием, потому что дома, в которых они жили, не выглядели как дома богатых людей.
Первым же летом в Сибири, когда было уже чувство, что семья переживет и лето, началась война.
Бабушка пришла в состояние на ходу спящего человека. Она ходила на работы, на которые ее призывали, она готовила скудную еду, но выглядела как замороженная.
Странным образом советская власть чего-то испугалась, и выдала новым поселенцам коров. Всем выдали по корове.
И бабушка приобрела дорогого друга.
Она вдруг ожила немного, и стала заботится о корове, как о чем-то необыкновенно важном . И все вдруг поняли в семье, что случилось чудо, и им выпал всем счастливый билет. Что, очевидно, смерть — страшная, в лохмотьях и дырявых валенках на босу ногу, в каком-то странном ожерелье из сухой травы и дохлых мышей, — отступила от дома семьи и ушла куда-то… Может быть даже за реку…. Может быть в тайгу.
Ночами бабушка часто вставала с деревянной лавки, на которой ей приходилось спать, и шла в хлев к корове. В хлеву она шептала слова молитв, прислушиваясь к дальнему вою волков.
Дети знали, что бабушка боится за корову, но она, бабушка, имела какую-то потустороннюю связь со странными существами на небе. Она им все время молилась, и эти существа очевидно помогали ей.
Поэтому дети, особенно младшие, чувствовали, что что-то наладилось хоть немного в этом страшном государстве под названием — Сибирь. Они конечно слышали, что они живут в некоем СССР, но слабо в это верили.
Вокруг были бесконечные, леса, болота и тайга.
Изредка только и в основном летом и изимой, когда устанавливалось что-то вроде дороги на телегах в деревню приезжали люди в форме. Эти люди особенно по деревне не разгуливали. Они, в основном, заседали в «правлении».
На поясе у них у всех были наганы, но когда они вынуждены были ходить по деревне, они выглядели немного напуганными.
Однажды кто-то из старших детей принес в дом газету с портретом товарища Сталина.
Никто не знал, что с нею делать.
Газет в доме не читали. Портретов Сталина на бревенчатые стены не вывешивали.
Газета лежала на сундуке, и все дети и мать их молча смотрели на неё.
Потом она куда-то исчезла и больше никто газет в дом не носил.
…
Картина автора
Ирина Неделяй
Власть Советская всегда демонстрировала «любовь к детям».
Помните этого людоеда, Иосифа Виссарионыча с девочкой на сатанинских его руках?
Дети умеют помнить.
Некоторым из них можно запудрить мозги, но некоторые все помнят.
Отец рассказывал как в Сибири, после их высылки, они жили в чужом доме даже без кухонного стола.
Отец всегда удивлялся почему дед мой, а его отец- Тихон не сбил из досок хоть грубого стола.
Приходилось им обедать на огромном сундуке, стоящем посередине комнаты. На этом судуке и уроки делали дети, и ели всей семьей первую половину года до войны..
Сослали то их в 1940, а в 1941 году началась война, и даже этих-сосланных забрали на неё.
У деда моего была тяжелейшая астма, но и с этим никто считаться не стал.
Фотографий деда не осталось, и только кое-кто говорил, что дед был писанной красоты человек, хоть и выглядел из-за испытаний, выпавших на его долю, не очень хорошо.
Может быть поэтому все братья моего отца выглядели как актеры из кинофильмов.
Отец рассказывал, что в войну бабушку заставили работать на всех возможных работах.
Она и пилила одноручной пилой дрова, на которых работали трактора, как это не странно звучит, и ходила на «более лёгкие» работы на мельницу,где приходилось сортировать и таскать зерна пшеницы. Все дети знали, когда бабушку отправляли на подобные работы, и ждали ее с них с нетерпением. Они знали, что в валенках мать принесет зерно и они будут, наконец, есть хлеб.
Старшие дети знали, что за это преступление, за эту горстку зерна, мать могут арестовать и отправить в лагеря. Они многое уже поняли, но все молча, с ужасом и одновременно с нетерпением смотрели как она высыпает из валенок зерно на сундук.
Отец говорил, что по ночам он очень боялся смерти. Не своей белорусской, в виде русалки или черной кошки, которая могла унести твое сердце в острых зубах, а незнакомой, сибирской. Смерть эта ходила в дырявых валенках по снегу, а на груди ее болталось ожерелье из засохших местных трав и мертвых полевых мышей.
Отец помнил, что вместо хлеба они ели гнилую и подмороженную картошку, которую толкли в деревянной ступке и пекли в печке в золе, но когда мать приносила зерно, они наконец ели почти настоящий хлеб.
Первую же зиму после высылки, в Сибири начался голод. Отец вспоминал, что никто из белорусов не ожидал такой суровой, длинной и многоснежной зимы. Она все тянулась и тянулась… Все не кончалась вместе с голодом.
А весной 1941 начался страшный потоп весной.
Снег все таял. Реки все разливались и наконец , дома и бани- поплыли.
Отец помнил, как они, дети, радостно смотрели, как по деревне все плавают на лодках и некоторые мужики ходят в высоких прорезиненных сапогах около домов, затопленных водой по крышу. Отец помнил, как плыли хлева и бани с собаками на них. Собаки страшно выли, а женщины и дети тревожно смотрели на них. Никто не пытался их спасти. Все надеялись выжить хоть как-то сами.
Все эти события повергли бабушку Тёклу, мать моего отца в глубокую тоску. Она и раньше мало говорила, а тут совсем перестала разговаривать. В школу никто весной не ходил из детей, потому что не было одежды ходить в неё и сил, потому что все были истощены уже.
Весной, когда вода спала, отцу моему дали задание выяснить у сибиряков- какие травы или корни в лесах и на полях являются съедобными. Несмотря на детский свой возраст, отец быстро научился собирать щавель, дикий лук, копать корни саранок и счищать ножиком сьедобную кашицу под корой берез. Он научился даже сам делать туески из коры деревьев. Позже он вспоминал как радовалась младшая сестра этой «березовой каше» в самодельном туеске.
Старшая сестра отца пошла работать на «сортоучасток» в свои 13 лет. Там некий сосланный латыш эксперементировал со съедобными растениями. Сестра жаловалась тихо отцу на нещадную эксплуатацию детей этим сосланным латышом. Они всей семьёй гадали зачем он издевается над детьми, если он сам пострадавший от «комиссаров», как говаривала бабушка. Платой за труд сестры была похлебка из отходов выращиваемых культур. Больше ничего.
Семья отца осторожно обсуждала, зачем латышский агроном издевается над детьми. Решили, что он выслуживается перед советской властью, надеясь на возвращениев Латвию.
Как отец помнил, никто в его семье не надеялся вернуться в Беларусь. Разговоры об этом пресекались родителями, как опасные и бессмысленные. Все вели себя так, словно задача стояла пережить еще одну неделю, потом ещё одну и так далее. Про будущее никто не говорил.
Через некоторое время из воздуха соткалось знание о владельцах домов, в которых все они жили. Дома принадлежали раскулаченным. Кулаки- это были богатые противники советской власти, имевшие больше чем одну корову.
Отец был поражен этим знанием, потому что дома, в которых они жили, не выглядели как дома богатых людей.
Первым же летом в Сибири, когда было уже чувство, что семья переживет и лето, началась война.
Бабушка пришла в состояние на ходу спящего человека. Она ходила на работы, на которые ее призывали, она готовила скудную еду, но выглядела как замороженная.
Странным образом советская власть чего-то испугалась, и выдала новым поселенцам коров. Всем выдали по корове.
И бабушка приобрела дорогого друга.
Она вдруг ожила немного, и стала заботится о корове, как о чем-то необыкновенно важном . И все вдруг поняли в семье, что случилось чудо, и им выпал всем счастливый билет. Что, очевидно, смерть — страшная, в лохмотьях и дырявых валенках на босу ногу, в каком-то странном ожерелье из сухой травы и дохлых мышей, — отступила от дома семьи и ушла куда-то… Может быть даже за реку…. Может быть в тайгу.
Ночами бабушка часто вставала с деревянной лавки, на которой ей приходилось спать, и шла в хлев к корове. В хлеву она шептала слова молитв, прислушиваясь к дальнему вою волков.
Дети знали, что бабушка боится за корову, но она, бабушка, имела какую-то потустороннюю связь со странными существами на небе. Она им все время молилась, и эти существа очевидно помогали ей.
Поэтому дети, особенно младшие, чувствовали, что что-то наладилось хоть немного в этом страшном государстве под названием — Сибирь. Они конечно слышали, что они живут в некоем СССР, но слабо в это верили.
Вокруг были бесконечные, леса, болота и тайга.
Изредка только и в основном летом и изимой, когда устанавливалось что-то вроде дороги на телегах в деревню приезжали люди в форме. Эти люди особенно по деревне не разгуливали. Они, в основном, заседали в «правлении».
На поясе у них у всех были наганы, но когда они вынуждены были ходить по деревне, они выглядели немного напуганными.
Однажды кто-то из старших детей принес в дом газету с портретом товарища Сталина.
Никто не знал, что с нею делать.
Газет в доме не читали. Портретов Сталина на бревенчатые стены не вывешивали.
Газета лежала на сундуке, и все дети и мать их молча смотрели на неё.
Потом она куда-то исчезла и больше никто газет в дом не носил.
…
Картина автора