ХРЕН РЕДЬКИ
5 июня, 2018 4:30 пп
PHIL SUZEMKA
Phil Suzemka:
Иногда ждёшь какого-нибудь вопроса, на который точно знаешь ответ. И даже не то, что ждёшь, а просто тихо, про себя, мечтаешь: вот придут, спросят, я отвечу и они сразу поймут, что обратились к кому надо. Что это я один такой в этом деле информированный и больше никто. Спокойненько так им всё рассказываешь, на бумажке рисуешь, улыбаешься. На всякий случай мягко, с достоинством, повторяешь второй раз. И они такие потом про тебя рассказывают: «С человеком встретился — не поверите: за пять минут всю картину мира мне поменял. Непонятно, как я жил раньше».
А ты, уже когда ушли, на бумажку ещё раз глянул и думаешь: «Вот здесь надо было чуть подробней… Ну, ничего, в следующий раз». И, на всякий случай, — прямо там же пометку, чтоб не забыть.
Ждёшь этого вопроса годами. Но тем, от кого ждёшь, он, оказывается, вообще неинтересен. Они приходят и спрашивают совсем другое, про что ты и понятия никогда не имел! Уходят с раздражением и мыслями «на фига я на него только время потратил!». А ты сидишь как дурак со своей бумажкой, вздыхаешь, думаешь «ну всё! это в последний раз!».
И начинаешь ждать следующего…
Но бывает ещё хуже. Как Светлое Христово Воскресенье наступает, наконец, день, когда тебе задают тот самый вопрос, а ты так долго его ждал, ты знаешь такие подробности, ты настолько серьёзно изучил предмет, что вдруг теряешься и даже не знаешь с чего лучше начать. А эти смотрят на тебя с лицами, на которых написано — «господи! ну, идиот! даже на элементарный вопрос ответить не в состоянии…»
***
Лера спросила:
— Как жить в провинции?
И я поплыл. Можно было, конечно, ответить словами классика: «Как же так сразу? И потом — смотря где жить: ежели у нас, в Смоленской губернии, это одно… А ежели в Тамбовской — совсем другое…». Но я ж говорю, в такие моменты все правильные слова из головы сами собой куда-то деваются.
Хотя, кому как не мне знать, что такое провинция! Это ж как раз и был один из тех двух-трёх вопросов, которых я ждал всю жизнь со своими бумажками! А тут прямо опешил.
— Подожди, не волнуйся так, — сказала Лера голосом психиатра, имеющего дело с крайне запущенным случаем аутизма. — Просто, давай, я спрошу по-другому: ну вот, допустим, какое место в провинции ты мог бы мне посоветовать, чтоб пожить там месяца два-три?
— Х-х-х… Хххутор, — еле выдавил я.
— Ну не настолько радикально, — мягко сказала Лера. — Давай поищем варианты.
…Вариантов из своего провинциального опыта я мог предложить множество: лесные и таёжные деревни, Южно-Сахалинск, Гродно, Брест. В конце концов, оставались ещё Брюгге, Геленджик, Тампере, Белгород и четыре таких захолустья, как Милан, Лондон, Париж и Нью-Йорк. Эти последние, я заметил, настолько дремучие, что их никто по отдельности даже и не воспринимает. Покупаешь штаны или духи, там прямо так и написано — «Milano — London — Paris — New-York». То есть, такие отсталые, что одному у них ничего не выходит, только гурьбой…
Нью-Йорк и Южно-Сахалинск не устроили Леру из-за удалённости. В миланском аэропорту она умудрилась на сутки загреметь в тюрьму, отчего о Милане у неё были не самые приятные воспоминания. Париж Лера ненавидела из-за незнания французского и большого количества арабов на Монмартре. А в Лондоне она боялась отравиться, случайно попав под очередную операцию отечественных спецслужб, которые последнее время травят своих бывших сотрудников не точечно, а с самолёта, примерно как саранчу на бескрайних полях Кубани.
По разным причинам были отвергнуты и все другие мои предложения. Вечером я набросал ещё с десяток городов и через Viber отправил список. Утром мы встретились.
— Телефон сломался, могу только вызовы принимать, — объявила она. — Читай, что ты там придумал.
Я открыл Viber:
— Юрьев-Польский, Муром, Углич, Кострома, Ферапонтов монастырь…
— Мужской? — встрепенулась она.
— Естественно, мужской.
— Мужской — нормально. Может, мужа найду. А то мама хочет, чтоб я за Элвиса вышла. Видишь ли, он слишком долго ждёт.
Я ни разу не видел этого её Элвиса, но слышу про него постоянно. Ещё когда она была замужем, Элвис уже приставал. Тогда у него был роскошный чуб. Собственно, из-за чуба и приставаний его и прозвали Элвисом. С приставаниям постоянно выходило как-то криво, но Элвис всё равно считал себя секс-символом эпохи.
Потом эпоха кончилась, Элвис отрастил нос больше, чем у Марка Нопфлера и стал лысым, как Деми Мур в фильме «Солдат Джейн». При этом он по-прежнему называл себя Элвисом и приставаний не прекращал.
— Дай-ка, я список сама посмотрю, а то на слух не воспринимаю, — сказала Лера.
Я передал ей телефон.
— Ростов Великий, Переславль, Мышкин. В Мышкине я в девятом классе на экскурсии была, больше не поеду, там сплошные мыши. Так, ладно! Глянем, с кем ты вообще тут через Viber контачишь…
— Отдай телефон! — возмутился я, пытаясь дотянуться.
— Королёв, Самойлов, Светличный… — уклоняясь, она откинулась на спинку, — это всё собутыльники твои?
— Капитаны. Телефон отдай!
— Ульяна? Что за Ульяна ещё? А, нет! Ульяна — нормально: последний звонок одиннадцатого мая был да и тот короткий…
— Лер!
Лера положила iPhone, легонько толкнула его ко мне по столу и задумалась:
— Может, правда, в Углич? Там, говорят, дед Мороз живёт. Посмотрю, наконец, на живого деда Мороза…
— Летом?
— А что?
— Летом по Угличу, насколько я знаю, шляется только несовершеннолетний призрак царевича Димитрия. Тебя что так торкнуло в провинцию-то ехать?
Она покрутила пальцами, подыскивая ответ. В воздухе летал тополиный пух, вся трава под деревьями была от него такой белой, что скорее напоминала не траву, а снег, помазанный зелёнкой. Меж столиков Tokyo Sushi в одежде официантов сновали узбекские японцы, откровенно воротившие носы от сырой рыбы.
— Дома ремонт, — сказала Лера, — в Москве снимать квартиру всяко дороже, чем где-то далеко. Да и вообще… Мне все говорят — ты не знаешь России. А вот поживу месяц-два, узнаю. Кофту себе куплю…
— Какую ещё кофту?
— С люрексом… Кофту, лосины бирюзовые, лак для волос… Ну, так, чтоб знаешь, на голове всё колом стояло… Знаешь, наверное, Углич. Там речка есть?
— Волга.
— Сойдёт. Плавать буду. Вишню рвать. На Волге ж бывает вишня? В Мышкине, помню, была. Так! Записываем!
Она вытащила блокнот и подняла на меня глаза:
— Снимаю у какой-нибудь бабушки комнату, да? Договариваюсь на Bed-&-Breakfast, правильно? В обед же не обязательно у бабушки есть?
— Wake-up Call не забудь, — хмыкнул я.
— О! Правильно! — Лера быстро застрочила в блокноте. — Wake-Up Call, чтоб всю утреннюю красоту не пропустить. Тогда и River-view надо… Ещё что? Завтрак, я думаю, континентальный… Continental breakfast, угу, записала… Mini-bar обязательно, Free WiFi, Laundry, Transfer, а то запутаюсь… У бабушки должны ж быть какие-нибудь внуки, чтоб мне Transfer организовать?
***
«Да, — подумал я. — Transfer… Пора мне, действительно, возвращаться в город N». Машка Некрасова, помню, затащила меня в речку, мы там с ней купались, а потом я над этой речкой летал на «Красной Стрекозе». Теперь, взбудораженный Угличем, я снова захотел туда же.
И был ещё один задуманный, но неисполненный проект, о котором мы судачили по телефону уже второй год: Маха обещала залезть со мной в какой-то волшебный берендеевский омут, дорогу к которому, кроме неё, никто не знал. Из омута, по словам барышни, я должен был вылезти не то Иван-царевичем, не то Коньком-горбунком, в зависимости от расположения звёзд и расположения ко мне самой Машки. Кем собиралась вылезти оттуда она сама, Некрасова не уточняла, но по сиянию её восторженных глаз было понятно, что точно не Царевной-лягушкой.
***
— А кровать какую? — спросила Лера
— Что, какую кровать? — очнулся я. — Мне почём знать! Тебе ж спать, не мне…
Лера отложила блокнот, потом строго ткнула в него ручкой:
— Ты думаешь, это мне одной? Ты что, не приедешь? Так и бросишь? Я ж пропаду, а ты опытный. Где только не жил. Я думала, ты меня инструктировать будешь: где портвейн покупать, как семечки лузгать… Я для тебя даже на Мышкин согласна: выбирай — Мышкин или Углич?
Я покачал головой. После Леркиных рассуждений бабушка из Мышкина представлялась мне в должности никак не меньшей, чем chief staff manager. Я прикрыл глаза и увидел доброхотов-тимуровцев, ночью приколачивающих к бабушкиной калитке пять красноармейских звёзд и малюющих на её сарае надпись Myshkin Royal Hayatt Resort & Spa.
— Лер, ты сама-то веришь в то, что бабушка поймёт всё, что ты тут написала?
Лера удивилась:
— Ну, она ж сдаёт комнату приезжим, значит, должна понимать… Ты погоди, мы с кроватью не решили. Комната одна, получается, и кровать тоже одна, верно? Тогда — king-size bed, additional blanket… Ты храпишь?
— Я ещё и брыкаюсь…
— Подушками разгородимся. То есть, еxtra pillows. Посмотри, я ничего не забыла?
Она протянула мне блокнот, но я отодвинул его в сторону.
— Может, всё-таки Элвиса возьмёшь вместо меня?
— Подождёт Элвис. Столько ждал, ещё подождёт. Да и что от него, москвича, толку в провинции?
— И в качестве кого я к тебе приеду?
— Хороший вопрос! — задумалась Лера. — Не муж — точно. На любовника ты не согласен. Тогда, или друг или инструктор. Выбирай.
Я махнул рукой:
— Хрен редьки не слаще…
— Очень хорошо, что ты про свой сахар вспомнил, — серьёзно сказала Лера, опять берясь за блокнот и ручку. — Надо тут для бабушки пометить про глютен и фруктозу… Слу-у-у-шай! Вот как ты здорово сейчас сказал-то про редьку с хреном! Так бабушке и объясним: я, допустим, столичная редька, а ты — мой деревенский хрен. Вот и всё! В провинции же русские поговорки до сих пор в ходу? Ты — хрен редьки, а я — редька хрена. Бабушка сразу всё и поймёт.
***
…Машина остановилась на углу Никольской и Гагарина. У калитки горел фонарь и под ним алели пять тимуровских звёзд. Сзади, с Волги, от которой тянуло сыростью, раздался протяжный гудок теплохода. Скрипнула дверь, на крыльцо вышла пожилая женщина, зябко кутающаяся в оренбургский платок.
— Гуд ивнинг, мэм, — сказали мы с Элвисом. — Найс ту си ю. Тэлл плиз вашей редьке, что к ней два хрена приехали.
— С бугра? — спросила женщина, пользуясь провинциальной отечественной лексикой.
— Из-за, — ответил я, добавив нам заграничности.
PHIL SUZEMKA
Phil Suzemka:
Иногда ждёшь какого-нибудь вопроса, на который точно знаешь ответ. И даже не то, что ждёшь, а просто тихо, про себя, мечтаешь: вот придут, спросят, я отвечу и они сразу поймут, что обратились к кому надо. Что это я один такой в этом деле информированный и больше никто. Спокойненько так им всё рассказываешь, на бумажке рисуешь, улыбаешься. На всякий случай мягко, с достоинством, повторяешь второй раз. И они такие потом про тебя рассказывают: «С человеком встретился — не поверите: за пять минут всю картину мира мне поменял. Непонятно, как я жил раньше».
А ты, уже когда ушли, на бумажку ещё раз глянул и думаешь: «Вот здесь надо было чуть подробней… Ну, ничего, в следующий раз». И, на всякий случай, — прямо там же пометку, чтоб не забыть.
Ждёшь этого вопроса годами. Но тем, от кого ждёшь, он, оказывается, вообще неинтересен. Они приходят и спрашивают совсем другое, про что ты и понятия никогда не имел! Уходят с раздражением и мыслями «на фига я на него только время потратил!». А ты сидишь как дурак со своей бумажкой, вздыхаешь, думаешь «ну всё! это в последний раз!».
И начинаешь ждать следующего…
Но бывает ещё хуже. Как Светлое Христово Воскресенье наступает, наконец, день, когда тебе задают тот самый вопрос, а ты так долго его ждал, ты знаешь такие подробности, ты настолько серьёзно изучил предмет, что вдруг теряешься и даже не знаешь с чего лучше начать. А эти смотрят на тебя с лицами, на которых написано — «господи! ну, идиот! даже на элементарный вопрос ответить не в состоянии…»
Лера спросила:
— Как жить в провинции?
И я поплыл. Можно было, конечно, ответить словами классика: «Как же так сразу? И потом — смотря где жить: ежели у нас, в Смоленской губернии, это одно… А ежели в Тамбовской — совсем другое…». Но я ж говорю, в такие моменты все правильные слова из головы сами собой куда-то деваются.
Хотя, кому как не мне знать, что такое провинция! Это ж как раз и был один из тех двух-трёх вопросов, которых я ждал всю жизнь со своими бумажками! А тут прямо опешил.
— Подожди, не волнуйся так, — сказала Лера голосом психиатра, имеющего дело с крайне запущенным случаем аутизма. — Просто, давай, я спрошу по-другому: ну вот, допустим, какое место в провинции ты мог бы мне посоветовать, чтоб пожить там месяца два-три?
— Х-х-х… Хххутор, — еле выдавил я.
— Ну не настолько радикально, — мягко сказала Лера. — Давай поищем варианты.
…Вариантов из своего провинциального опыта я мог предложить множество: лесные и таёжные деревни, Южно-Сахалинск, Гродно, Брест. В конце концов, оставались ещё Брюгге, Геленджик, Тампере, Белгород и четыре таких захолустья, как Милан, Лондон, Париж и Нью-Йорк. Эти последние, я заметил, настолько дремучие, что их никто по отдельности даже и не воспринимает. Покупаешь штаны или духи, там прямо так и написано — «Milano — London — Paris — New-York». То есть, такие отсталые, что одному у них ничего не выходит, только гурьбой…
Нью-Йорк и Южно-Сахалинск не устроили Леру из-за удалённости. В миланском аэропорту она умудрилась на сутки загреметь в тюрьму, отчего о Милане у неё были не самые приятные воспоминания. Париж Лера ненавидела из-за незнания французского и большого количества арабов на Монмартре. А в Лондоне она боялась отравиться, случайно попав под очередную операцию отечественных спецслужб, которые последнее время травят своих бывших сотрудников не точечно, а с самолёта, примерно как саранчу на бескрайних полях Кубани.
По разным причинам были отвергнуты и все другие мои предложения. Вечером я набросал ещё с десяток городов и через Viber отправил список. Утром мы встретились.
— Телефон сломался, могу только вызовы принимать, — объявила она. — Читай, что ты там придумал.
Я открыл Viber:
— Юрьев-Польский, Муром, Углич, Кострома, Ферапонтов монастырь…
— Мужской? — встрепенулась она.
— Естественно, мужской.
— Мужской — нормально. Может, мужа найду. А то мама хочет, чтоб я за Элвиса вышла. Видишь ли, он слишком долго ждёт.
Я ни разу не видел этого её Элвиса, но слышу про него постоянно. Ещё когда она была замужем, Элвис уже приставал. Тогда у него был роскошный чуб. Собственно, из-за чуба и приставаний его и прозвали Элвисом. С приставаниям постоянно выходило как-то криво, но Элвис всё равно считал себя секс-символом эпохи.
Потом эпоха кончилась, Элвис отрастил нос больше, чем у Марка Нопфлера и стал лысым, как Деми Мур в фильме «Солдат Джейн». При этом он по-прежнему называл себя Элвисом и приставаний не прекращал.
— Дай-ка, я список сама посмотрю, а то на слух не воспринимаю, — сказала Лера.
Я передал ей телефон.
— Ростов Великий, Переславль, Мышкин. В Мышкине я в девятом классе на экскурсии была, больше не поеду, там сплошные мыши. Так, ладно! Глянем, с кем ты вообще тут через Viber контачишь…
— Отдай телефон! — возмутился я, пытаясь дотянуться.
— Королёв, Самойлов, Светличный… — уклоняясь, она откинулась на спинку, — это всё собутыльники твои?
— Капитаны. Телефон отдай!
— Ульяна? Что за Ульяна ещё? А, нет! Ульяна — нормально: последний звонок одиннадцатого мая был да и тот короткий…
— Лер!
Лера положила iPhone, легонько толкнула его ко мне по столу и задумалась:
— Может, правда, в Углич? Там, говорят, дед Мороз живёт. Посмотрю, наконец, на живого деда Мороза…
— Летом?
— А что?
— Летом по Угличу, насколько я знаю, шляется только несовершеннолетний призрак царевича Димитрия. Тебя что так торкнуло в провинцию-то ехать?
Она покрутила пальцами, подыскивая ответ. В воздухе летал тополиный пух, вся трава под деревьями была от него такой белой, что скорее напоминала не траву, а снег, помазанный зелёнкой. Меж столиков Tokyo Sushi в одежде официантов сновали узбекские японцы, откровенно воротившие носы от сырой рыбы.
— Дома ремонт, — сказала Лера, — в Москве снимать квартиру всяко дороже, чем где-то далеко. Да и вообще… Мне все говорят — ты не знаешь России. А вот поживу месяц-два, узнаю. Кофту себе куплю…
— Какую ещё кофту?
— С люрексом… Кофту, лосины бирюзовые, лак для волос… Ну, так, чтоб знаешь, на голове всё колом стояло… Знаешь, наверное, Углич. Там речка есть?
— Волга.
— Сойдёт. Плавать буду. Вишню рвать. На Волге ж бывает вишня? В Мышкине, помню, была. Так! Записываем!
Она вытащила блокнот и подняла на меня глаза:
— Снимаю у какой-нибудь бабушки комнату, да? Договариваюсь на Bed-&-Breakfast, правильно? В обед же не обязательно у бабушки есть?
— Wake-up Call не забудь, — хмыкнул я.
— О! Правильно! — Лера быстро застрочила в блокноте. — Wake-Up Call, чтоб всю утреннюю красоту не пропустить. Тогда и River-view надо… Ещё что? Завтрак, я думаю, континентальный… Continental breakfast, угу, записала… Mini-bar обязательно, Free WiFi, Laundry, Transfer, а то запутаюсь… У бабушки должны ж быть какие-нибудь внуки, чтоб мне Transfer организовать?
«Да, — подумал я. — Transfer… Пора мне, действительно, возвращаться в город N». Машка Некрасова, помню, затащила меня в речку, мы там с ней купались, а потом я над этой речкой летал на «Красной Стрекозе». Теперь, взбудораженный Угличем, я снова захотел туда же.
И был ещё один задуманный, но неисполненный проект, о котором мы судачили по телефону уже второй год: Маха обещала залезть со мной в какой-то волшебный берендеевский омут, дорогу к которому, кроме неё, никто не знал. Из омута, по словам барышни, я должен был вылезти не то Иван-царевичем, не то Коньком-горбунком, в зависимости от расположения звёзд и расположения ко мне самой Машки. Кем собиралась вылезти оттуда она сама, Некрасова не уточняла, но по сиянию её восторженных глаз было понятно, что точно не Царевной-лягушкой.
— А кровать какую? — спросила Лера
— Что, какую кровать? — очнулся я. — Мне почём знать! Тебе ж спать, не мне…
Лера отложила блокнот, потом строго ткнула в него ручкой:
— Ты думаешь, это мне одной? Ты что, не приедешь? Так и бросишь? Я ж пропаду, а ты опытный. Где только не жил. Я думала, ты меня инструктировать будешь: где портвейн покупать, как семечки лузгать… Я для тебя даже на Мышкин согласна: выбирай — Мышкин или Углич?
Я покачал головой. После Леркиных рассуждений бабушка из Мышкина представлялась мне в должности никак не меньшей, чем chief staff manager. Я прикрыл глаза и увидел доброхотов-тимуровцев, ночью приколачивающих к бабушкиной калитке пять красноармейских звёзд и малюющих на её сарае надпись Myshkin Royal Hayatt Resort & Spa.
— Лер, ты сама-то веришь в то, что бабушка поймёт всё, что ты тут написала?
Лера удивилась:
— Ну, она ж сдаёт комнату приезжим, значит, должна понимать… Ты погоди, мы с кроватью не решили. Комната одна, получается, и кровать тоже одна, верно? Тогда — king-size bed, additional blanket… Ты храпишь?
— Я ещё и брыкаюсь…
— Подушками разгородимся. То есть, еxtra pillows. Посмотри, я ничего не забыла?
Она протянула мне блокнот, но я отодвинул его в сторону.
— Может, всё-таки Элвиса возьмёшь вместо меня?
— Подождёт Элвис. Столько ждал, ещё подождёт. Да и что от него, москвича, толку в провинции?
— И в качестве кого я к тебе приеду?
— Хороший вопрос! — задумалась Лера. — Не муж — точно. На любовника ты не согласен. Тогда, или друг или инструктор. Выбирай.
Я махнул рукой:
— Хрен редьки не слаще…
— Очень хорошо, что ты про свой сахар вспомнил, — серьёзно сказала Лера, опять берясь за блокнот и ручку. — Надо тут для бабушки пометить про глютен и фруктозу… Слу-у-у-шай! Вот как ты здорово сейчас сказал-то про редьку с хреном! Так бабушке и объясним: я, допустим, столичная редька, а ты — мой деревенский хрен. Вот и всё! В провинции же русские поговорки до сих пор в ходу? Ты — хрен редьки, а я — редька хрена. Бабушка сразу всё и поймёт.
…Машина остановилась на углу Никольской и Гагарина. У калитки горел фонарь и под ним алели пять тимуровских звёзд. Сзади, с Волги, от которой тянуло сыростью, раздался протяжный гудок теплохода. Скрипнула дверь, на крыльцо вышла пожилая женщина, зябко кутающаяся в оренбургский платок.
— Гуд ивнинг, мэм, — сказали мы с Элвисом. — Найс ту си ю. Тэлл плиз вашей редьке, что к ней два хрена приехали.
— С бугра? — спросила женщина, пользуясь провинциальной отечественной лексикой.
— Из-за, — ответил я, добавив нам заграничности.