«Ходит по дому в двусмысленных трусиках, пугая твоего папу…»
12 сентября, 2018 1:58 пп
Валерий Зеленогорский
К чаю. Как жить с чужими людьми.
Вот ты любишь человека, времени на свою любовь убил целый вагон, доверил ему всё сокровенное, квартиру переписал, все пин-коды довел со сведения, место, где десятки николаевские зашитые в солдатский ремень показал, всё, ты в ловушке, а потом приходит время и прошла любовь и то, что казалось милым и забавным, стало раздражать: голос стал, как наждачная бумага, свет в туалете не тушит, она и раньше не тушила и не работала ни одного дня, но как -то не вставляло, а теперь смеется невпопад, песен твоих под гитару не выносит, рубашки не гладит, храпит, постоянно говорит о своей маме, а о твоей говорит «она», не красит корни волос, ходит по дому в двусмысленных трусиках, пугая твоего папу, старосту секты свидетелей Иеговы, тетю, вырастившую всех детей, обзывает дурой и дармоедкой и т.д. и т.п.
И в какой-то факиндей ты с ужасом понимаешь,что инстинктивно прячешь от себя ножи, чтобы ненароком не заколоть благоверную, как праздничную свинью и вот, ты уже пьешь прозак, консультируешься с юристом, а он спрашивает, а что случилось, а тебе сказать нечего, что не так, спрашивают тебя, а у тебя нет ответа, ну как сказать себе и чужому человеку, что ты был слеп, ты любил нечто другое, выдуманное тобой, а оказалась, что она просто не отдупляет, просто она из другого санатория и совсем не по этим гайкам.
В колонках звучит «Я прошу, хоть ненадолго, грусть моя, ты покинь меня», песня кончается, а грусть нет… И как теперь жить, не знает никто.
Валерий Зеленогорский
К чаю. Как жить с чужими людьми.
Вот ты любишь человека, времени на свою любовь убил целый вагон, доверил ему всё сокровенное, квартиру переписал, все пин-коды довел со сведения, место, где десятки николаевские зашитые в солдатский ремень показал, всё, ты в ловушке, а потом приходит время и прошла любовь и то, что казалось милым и забавным, стало раздражать: голос стал, как наждачная бумага, свет в туалете не тушит, она и раньше не тушила и не работала ни одного дня, но как -то не вставляло, а теперь смеется невпопад, песен твоих под гитару не выносит, рубашки не гладит, храпит, постоянно говорит о своей маме, а о твоей говорит «она», не красит корни волос, ходит по дому в двусмысленных трусиках, пугая твоего папу, старосту секты свидетелей Иеговы, тетю, вырастившую всех детей, обзывает дурой и дармоедкой и т.д. и т.п.
И в какой-то факиндей ты с ужасом понимаешь,что инстинктивно прячешь от себя ножи, чтобы ненароком не заколоть благоверную, как праздничную свинью и вот, ты уже пьешь прозак, консультируешься с юристом, а он спрашивает, а что случилось, а тебе сказать нечего, что не так, спрашивают тебя, а у тебя нет ответа, ну как сказать себе и чужому человеку, что ты был слеп, ты любил нечто другое, выдуманное тобой, а оказалась, что она просто не отдупляет, просто она из другого санатория и совсем не по этим гайкам.
В колонках звучит «Я прошу, хоть ненадолго, грусть моя, ты покинь меня», песня кончается, а грусть нет… И как теперь жить, не знает никто.